Оскар Хавкин - Моя Чалдонка Страница 11

— Это Пуртов подстроил, — сказала Тамара Бобылкова, — и с кинжалом, и с голубем… И Любушкин еще.

— Молчи уж, барынька, — задел ее плечом Дима.

Ты почему на воскреснике не была?

Он состроил Тамаре угрожающую гримасу:

— А я не отпираюсь, — сказал Ерема. — Я принес.

— Что? Кого? — спросила Антонина Дмитриевна.

— Голубя!

— Так это про голубя, — сказала Лиза, поводя вздернутым носиком. — А про кинжал?

— Тебе-то что? — прикрикнул на нее Дима. — Вечно суется!

— А мальчишки вечно друг друга выгораживают! — сказала Тамара.

— Помалкивай! — наступал на нее Дима. — Тряпичная царевна!

Тамара благоразумно спряталась за спину вожатой.

— Ерема еще смеялся, — торопливо докладывала Лиза. — Правда, смеялся! А Пуртова выгнали, а он не сгнел… А Венька Отмахов испугался и убежал.

У входной двери послышалась возня: Володя Сухоребрий тащил в коридор упиравшегося Отмахова. Замечательная Венькина сумка волочилась на лямках по полу.

— Пусти, Володька, пусти, вот садану тебя! — выкрикивал тоненьким голосом Веня. — Пусти, говорю, оцарапал всего.

— Ишь, удрать с собрания захотел. Пусть отвечает за себя! — тяжело дыша, сказал Володя и взглянул на беспечно улыбавшегося Диму. — Вместе со всеми пусть отвечает.

Стоя у своего столика, Анна Никитична обвела тревожным взглядом пятиклассников. «Что же делать? Какое слово найти для них?» Она взглянула на Марию Максимовну. Лицо директора выглядело замкнутым, старушечьи-усталым. «Все-таки нет им дела до меня… Ох, ну как же мне с ними?»

— Ребята! — Собственный голос показался Анне Никитичне глухим, деревянным. — Сегодня вы сорвали урок ботаники. Пуртов нагрубил Лариону Андреевичу, и он был вынужден уйти из класса. Вывели себя нехорошо, и это огорчает и меня и всех учителей. Мы хотели вынести благодарность за работу в подсобном, а теперь… а теперь как же? За что вас благодарить? Почти все вы пионеры, — продолжала учительница, — а пионер честен и правдив. Мы хотим знать правду: зачем Любушкин принес голубя в класс? И Пуртов объяснит: зачем ему нужно было приносить в школу кинжал?

Наступило молчание. Лицо Кайдалова было сумрачным.

Антонина Дмитриевна била себя свистком по руке. Мария Максимовна сидела на стуле, низко опустив голову. «Спит, что ли?» — неприязненно подумала Анна Никитична.

Пятиклассники молчали.

Тоня порывисто встала:

— Ребята… Алексею Яковлевичу вы всегда говорили правду. Всегда. Я знаю. А сейчас, сейчас, когда он воюет за нас с вами… неужели вы?.. Эх, вы!..

И снова стало тихо.

Ерема Любушкин, шумно вздохнув, тяжело поднялся с места. Непривычно было видеть его открытое, веселое лицо таким смятенным.

— Я… я… — Он скосил глаза на Пуртова. — Я принес голубя.

— Зачем? — спросила учительница.

Ерема снова громко вздохнул и замолчал, переминаясь с ноги на ногу.

«Сейчас выдаст, — думал Дима. — Скажет, что я просил, — объясняй тогда! Знал бы, не связывался!»

— Зачем? — повторила вопрос Анна Никитична.

— Так просто… — пробормотал наконец Ерема.

Володя, переводивший взгляд с Еремы на Диму, не выдержал:

— Пусть Пуртов скажет! На других нечего отыгрываться!

«Ладно, Сухоребрий, — прочитал он во взгляде Пуртова, — попадешься мне!»

— Ну и что! Ну и попросил, чтобы принес… Я не знал, что вылетит.

— Они в следующий раз ворону притащат, — проворчал Кайдалов. — Что мне с ней делать? Срисовывать, что ли?

«Эх, — подумал Отмахов, — не догадались! Соврали бы, что хотели голубя срисовать!»

— Разве хорошо так, Ерема? — сказала Анна Никитична. — Виноват, сорвал урок и улыбаешься? Разве это смешно?

— Нет, — ответил Ерема, покраснев. — Я не хотел. Я не знал, что улыбаюсь. Честное пионерское, не знал.

— У него рот сам растягивается, как рогатка, — вдруг сказала Лиза Родионова.

Все снова рассмеялись.

Казалось, у каждого становилось легче на душе. Вот все прояснится, и все будет хорошо.

— Теперь нам Пуртов расскажет про кинжал, — сказала учительница. — Зачем принесли в школу? Где взяли?

«Выручай, Свист!»

Дима взглянул на Веню. Тот ответил ему взглядом мученика и жалобно шмыгнул носом. Потом встал и заморгал глазами, словно готовясь разреветься.

— Это я принес… — залепетал он. — Это не Дима, это я…

— Вот как? — удивилась учительница. — Где же ты его достал?

— Из дому… Это дядин кинжал. На охоту ходить.

— Зачем же ты его принес? Охотиться… в школе?

Вот это самый трудный вопрос. Все перемены они, Дима и Веня, совещались — то за дровами, то за глухой стеной юннатской теплицы, то за углом столярки — и не могли придумать никакой зацепки. Как объяснить, зачем принесли кинжал? Не могли же они сказать правду и загубить свой план!

Веня часто заморгал глазами, еще раз шмыгнул полги, набрал полную грудь воздуха и выпалил:

— А мы… я принес срисовать!

Дима чуть не привскочил на месте: «Вот это придумал! Вот это Свист!»

А Веня, уже сам захваченный своим вымыслом, быстро говорил:

— А то все кубики и кубики! Только один раз кувшин был. А я подумал: хорошо бы кинжал… А если кинжал, — ему пришла в голову новая мысль, и он загорелся, — да еще голубь, это как на настоящей картине…

— Разве ты знал про голубя? — прищурившись, перебила Анна Никитична. — Кинжал у вас отобрали на уроке арифметики, а голубь вылетел на уроке ботаники. Что же, вы думали кинжал на моем урюке срисовать?

— Придумал здорово, — шепнул Ерема Володе, — только вот заврется и словят.

Но Веня отличался тем, что всегда верил собственным выдумкам.

— Анна Никитична! — Он приложил руку к груди. — Я вытащил его только на одну минутку, только на одну: «Как, — спрашиваю Диму, — красивый кинжал?» Он говорит: «Красивый». «Давай, говорю, предложим Лариону Андреевичу, чтоб срисовать всем классом». И Дима опять же говорит: «Он с насечкой, кинжал, красиво будет». А я говорю: «В перемену подойду к Лариону Андреевичу и спрошу, можно или нельзя». Только мы это самое решили, а тут вы подошли…

Веня искоса посмотрел на Диму: вот, мол, все смеешься, а выручать-то мне приходится.

Анна Никитична с досадой дернула шнурок белой украинской блузки. «Вот хитрец, вот лисичка, — думала она. — Как же поймать тебя?» — «Лови, лови!» — встретила она лукавый взгляд Марии Максимовны. Старая учительница выпрямилась, сонное выражение исчезло с ее лица.

Анна Никитична понимала, что ни одному слову Отмахова класс не верит. Все были восхищены его находчивостью. А Володя Сухоребрий, наморщив лоб и весь повернувшись к Отмахову, смотрел ему в лицо.

— Вы верите ему, ребята? — спросила Анна Никитична. — Он правду говорит?

— Ну уж и правду, — ответила Нина. — Известный бухала. Сейчас вот и придумал.

— Честное пионерское!.. — опять плачущим голосом заговорил Веня.

— Ты же не пионер! — сказала Антонина Дмитриевна.

— Ну и что ж, что не пионер! Слово-то можно дать!

Этот маленький Отмахов просто обезоруживал.

Анна Никитична обвела глазами класс. Володя Сухоребрий посмотрел на нее долгим взглядам и поднял руку.

— Говори, Володя.

— А почему ты на воскреснике побоялся мне сказать, что кинжал принесешь?

— А у нас разговора не было.

— Как же не было! Что же ты отпираешься? Дима просил принести, а ты обещал.

— А ты слыхал, что он кинжал просил? Слыхал? — Плачущие нотки исчезли в Венином голосе. Нет, ты окажи!

— Ты сказал мне, что обещал принести какую-то «штуку».

— Ну и что? Ну и сказал: «штука». Перо я обещал, вот что! Покажи, Дима, перо… А кинжал принес срисовать. И не ври, Володя! Сам-то, сам-то вон с какой железякой ходит! Ногу мне всю расцарапал, а других хаешь!

— А у меня что? — стал оправдываться Володя. — Магнит у меня в кармане, вот! — Он вытащил из кармана стальной брусок.

«Вывернулся, кучерявый! — подумал Дима. — Здорово он на Володю повернул». Дима окончательно решил, что хотя Отмахов росточком маленький, но товарищ надежный. Только бы кончилось это собрание, только бы кончилось, а там денька через два они подсядут к солдатам в эшелон, под брезент спрячутся, и поминай как звали. И голубь пригодится, и кинжал нужен будет! Теперь Анна Никитична вернет кинжал.

Анна же Никитична понимала, что зашла в тупик. Вот Володя попытался ей помочь. По его лицу было видно, как злится он, что товарищи лгут. А тоже для чего-то железяку принес. Не поймешь их! Но что делать дальше? Ну, о чем же еще спрашивать? Как распутать этот клубок?

Пока она раздумывала, Мария Максимовна тихонько пошевелилась на стуле и дребезжащим голосом сказала:

— Вот что, дружок. Принес ты этот ножичек в класс — что с тобой поделаешь? Срисовать хотел — ну и пусть, ну и пусть… Вот только не дослышала я, чей же ножичек? Якова Лукьяновича.