Елена Усачева - Механизм чуда Страница 11

— Физическая вселенная существует не в детерминистской форме, а скорее, наоборот, — бесстрастным голосом робота заговорил Гор, — по теории вероятности. Или возможности.

— Значит, возможно все вернуть? — уточнил Пушкин.

— Конечно! — заорал Ра. — Были бы только подходящие условия. Но их мы создадим!

— А что такое детерминизм?

Антон заржал и вдруг посмотрел на Еву. Пришлось отводить глаза. Она тоже не знала, что такое детерминизм, хотя слово было знакомое, и уже готова была об этом спросить, но сдержалась. Спасла Натали, задав вопрос раньше.

— Детерминизм — это учение о взаимосвязи и взаимообусловленности происходящих процессов и явлений, доктрина о всеобщей причинности, — объяснил Гор.

Ева скривилась. Как это все было знакомо. Антон тоже обожал сорить умными словами, за которыми была пустота. Наташа икнула.

— Не переживай, дорогая, — Пушкин подхватил ее под локоть. — Мораль проста: мы все умрем.

— Он всегда так говорит? — шепотом спросила Ева у Ра.

— У Гришки фотографическая память, — пожал плечами Ра. — Может выдать любую страницу любого учебника.

— А свои мысли у него есть?

— Иногда проскакивают. — Ра снова рассмеялся. — Ему лень постоянно все объяснять. Если хочешь, я сделаю это за него.

— Хочу, — процедила Ева. Пора было услышать хотя бы одно понятное слово, а то эта демонстрация ума ей уже надоела. К чему все эти слова? Они же не на экзамене! Как будто мальчишки жить без них не могут!

— Детерминизм утверждает, что все предопределено свыше, — несильно стараясь перейти на нормальный язык, принялся объяснять Ра. Даже под руку Еву взял, словно от этого что-то зависело. — Природой, Богом, кем-то еще. Очень удобная теория. Что бы ты ни сделал, не ты виноват, а мойры, наколдовавшие тебе такую судьбу. Для свободы выбора и для ответственности места не остается.

— А разве все не от нас зависит? — удивилась Ева.

— Вот именно! — Ра приобнял девушку, но, казалось, не заметил своего движения. — Как это — только одно заданное будущее? Нет! Будущее конструируется из наших желаний и поступков. Кирпичик за кирпичиком! Его невозможно предсказать никаким способом!

Пальцы на ее плече сжались, и Еве пришлось кашлянуть, напоминая Ра о том, что он слишком далеко зашел.

— А можно ли как-то все вернуть назад? Хотя бы на неделю? — уточнила Ева.

Ра развел руками.

— Надо экспериментировать. Ведь перемещение во времени это не только физическая возможность. Любое воспоминание или воссоздание прежней обстановки — тоже своего рода перемещение во времени.

— Вас развлекают такие разговоры? — шепнул ей в затылок Александр Николаевич.

Что за манера подкрадываться сзади? От этого у Евы по спине пробегали неприятные мурашки. Они забирались под волосы, приходилось тереться затылком о плечо, чтобы утихомирить их.

— Забавно. Про воспоминание — особенно. — Ева покосилась на отца Антона и пошла чуть быстрее в надежде догнать остальных.

— Забавно то, что они сами ничего не понимают из того, о чем говорят, — не отставал Александр Николаевич.

— С чего вы взяли?

— А вы их попросите написать формулу принципа неопределенности и объяснить ее на деле. Я уверен…

— Тебе пора!

Антон нарисовался рядом внезапно. То он шагал далеко впереди, что-то втолковывая Пушкину, а то вдруг оказался перед ними. Мгновенно превратившись в Ежика, он довольно грубо толкнул Александра Николаевича в плечо.

— Иди домой! Хватит!

— Дай мне договорить с девушкой, — попросил отец.

— Не надо с ней разговаривать. Она все равно ничего не поймет. — И бросил через плечо Еве: — Не стой! А то букет уронишь.

— Ну, почему же не поймет? — Александр Николаевич посмотрел на Еву поверх очков.

— Потому!

Антон был категоричен.

Ева ждала ссоры, крика, семейных разборок, но ничего этого не было.

— Как скажешь, — согласился Александр Николаевич. — Всего хорошего, сын! До свидания, Ева Павловна! — Быстрый кивок в сторону оставшихся. — До встречи!

Пара шагов, и вот он исчез в неверных сумерках.

«Зачем ты так? Что плохого он тебе сделал? Он же твой отец, а ты…» Мысленно заданных вопросов было много, но все они так и остались непроизнесенными. Ежик наградил букет Евы тяжелым взглядом, посоветовал: «Выбросила бы ты его» — и ушел, ни разу не обернувшись. Попрощался с Пушкиным, со Стивом, с божественными братьями, потрепал по плечу Наташу. Как только он скрылся, Ра стал что-то рассказывать, размахивая коробкой с вазой, Стив заспорил с ним. Пушкин вклинивался между ними, расталкивая собеседников. А Ева стояла и смотрела им вслед. Вероятно, теория относительности могла все это объяснить, но не хотела, потому что у всех была своя свобода и своя воля.

Ева натянула летные очки. Мир посерел, заклубился туман, дома приосанились, из них полез влажный камень, мостовая вздыбилась. Скрипнула дверь, выпуская Джека-Потрошителя. Машина времени не только в физическом проявлении, но и в воспоминаниях. В фантазиях, наверное, тоже.

Теперь все было правильно. Ева свернула в свой проулок, вышла к дороге. За деревьями слева пряталось здание педколледжа. Суббота. Вечер. Конечно, там никого не было. По закону детерминизма. Теперь можно было спокойно идти домой.

— Слушай, а тебе не кажется, что ты просто ищешь приключений на свою голову?

Папа изучал букет, занявший половину кухонного стола.

— Считаешь, твоя жизнь уж слишком спокойная?

— А она спокойная? — Хотелось спать, а не объяснять, откуда букет.

— Вероятно, да, если ты с таким усердием ее усложняешь. Антон, его отец, его друзья. Ты многое ставишь на кон и ничего, кроме опыта, — в этом месте папа хмыкнул, снова выразительно поглядев на букет, — не получишь. И не факт, что опыт будет положительным.

— Папа! — вздохнула Ева. — Это детерминизм. Наука его отрицает. Особенно принцип неопределенности Гейзера.

Или как там его?

Папа поджал губы. Он был очень недоволен.

Глава пятая

Необратимость

К понедельнику все забылось. Наверное, потому, что воскресенье оказалось длинным — лежать и смотреть в потолок было тяжело и долго. Пушкин к телефону не подходил. Стив в скайпе не появлялся. Мама звала гулять. Папа стоял на пороге, вздыхал. Ева лежала. Потолок был скучным, в нем ничего не менялось. Хотелось написать Антону. Но Ева знала, что делать этого не стоит. Как-то командарм Че в редком состоянии любви к миру поведала несколько основных правил общения с парнями. И там было это, заветное, — в ссоре никогда не форсировать события. Ждать. Парень вернется. Это у них манера такая. Помучить несколько дней, а потом появиться, как будто ничего не произошло.

Ева изучала потолок. Ей там виделся Эйнштейн с высунутым языком. На Антона общепринятые законы не действовали. Последнее время с законами вообще была какая-то беда. Даже учителя стали опаздывать в школу.

Пять минут от урока, а класс все еще живет своей болтливой жизнью без взрослых. Учительский стол видится священным местом, по-особенному освещенным лампами дневного света. Подойти к нему может только избранный. Ну, и еще Волков, который вдруг забрался на учительский стул с ногами и стал снимать со стены карту времен географических открытий.

У Евы синий лак на ногтях — забыла смыть после дня рождения, а в сумке лежат летные очки. Чудно! Цилиндр только куда-то задевался. Очки простенькие. Резинка, металлический каркас, обтянутый фланелью, и обыкновенный пластик вместо стекол.

— Это что такое? — перегнулась через ее плечо Ксю.

— Это принцип неопределенности Гейзера с переменной Планка. — Ева натянула очки. Класс отодвинулся, словно она погрузилась под воду.

— Совсем с башкой раздружилась? — бросила через плечо Че. — Телефончик дай.

Ева пожала плечами. Пускай кто угодно берет что угодно. Она покачивалась в батискафе, а мир вокруг колыхался огромным океаном. Темным, холодным, полным опасностей. Конечно же, она была нормальна. Это другие посходили с ума, превратившись в рыб. Вон прыгает Волков, девчонки смотрят на нее и крутят пальцами у виска, остальные отворачиваются, осуждающе качают головами.

— Десятый? Садитесь!

Петр Павлович шел вдоль доски. Следом за ним послушно топал Ираклий Васильевич. Ева потянула очки с головы.

— Взлетаем? — все-таки успел заметить ее Петр Павлович. — Я даже знаю, где ты это купила.

Похихикали — это как водится.

Ева смотрела на практиканта. Прикольный он был все-таки парень. Худой, нескладный, со спокойным взглядом. Челка еще эта. Наверняка, директор педколледжа замечания каждый раз делает. Как это — учитель и с такой неправильностью. И на занятиях попадает. Или их уже не ругают за неформальность внешнего вида?

Ираклий устроился у стола. Кашлянул, напоминая о себе.