Лидия Чарская - Дели-акыз Страница 11

Её личико темнеет; настроение падает. Селим замечает это и тревожится:

— О чем задумалась, звездочка, о чем?

Робко, трепещущим голосом, поясняет девушка причину своего смятения. Она говорит Селиму, что любит его всей душой, что готова каждую минуту идти за него замуж, но что он еще так молод, так мало еще знает жизнь, что ему еще следует послужит и добиться более прочного определенного положения.

— Не думаешь ли ты обо мне как о безусом мальчишке? — спрашивает он вдруг взволнованно, готовый вспыхнуть, как порох.

— О, нет, успокойся, Селим, голубчик! — спешит успокоить Селта своего жениха. — Селтонет знает своего Селима, знает, что нет юноши во всей Нижней и Верхней Кабарде, в горах Дагестана и в низинах Карталинских и Алазанских долин смелее его. Сам Аллах наградил его смелостью орла и мужеством барса и вложил в него душу, твердую как булат.

— Довольно, моя ласточка, довольно! Так решено, через два-три года ты будешь моею женою? Я завтра же приеду оповестить княжну Нину об этом.

— Нет, нет, Селим! Ни за что!

Голос Селтонет вздрагивает от волнения, когда она произносит последние слова. В самом деле, к чему поверять «другу» их тайну? Какое дело княжне Нине до того, что они любят друг друга и решили стать мужем и женой.

Но Селим, как видно, иначе смотрит на это дело.

— Княжна Нина — это наша совесть, наша душа, — серьезно говорит юноша. — Она должна знать все, что происходит у нас и…

Но Селта не дает ему довести до конца его фразу. Теперь она нежно заглядывает в глаза юноши и шепчет так ласково и мягко, как только может:

— Нельзя… Не надо, мой яхонт, рубин мой, алмаз самоцветный. Слушайся Селтонет, и она будет любить тебя всю жизнь, всю жизнь.

Лукавая татарка знает, чем успокоить Селима и подчинить себе его волю. Чего только не сделает ради этих нежных вкрадчивых слов Селим? Ради этих чудесных огромных глаз, сверкающих в темноте, как звезды.

И совсем, успокоенный, с убаюканной совестью, счастливый и радостный, Селим вскакивает на подведенного ему Аршаком коня и, крикнув последнее приветствие Селтонет, исчезает вместе со своим кабардином в темноте ночи.

Луна уже успела скрыться за облаками и появиться опять, а молодая татарка все еще стоит у ворот усадьбы, чутко прислушиваясь к удаляющемуся топоту Селимова коня. И голова её еще полна сладких грез о пережитых только что ею минутах.

— Тебе письмо, Селтонет. Возьми письмо от Абдула-Махмета.

Что такое? Или она слышит это во сне? Селтонет вздрагивает всем телом при появлении Глаши, протягивающей ей записку.

— Ты была здесь? Ты слышала весь наш разговор с Селимом? — испуганно срывается с губ татарки, и она крепко сжимает плечи Глаши.

— Ну, да, слышала! Ну что же из этого? — вызывающе отвечает девочка — Ведь каждый в «Гнезде» знает, что вы друг друга любите. Это разве секрет? Валь давным-давно дразнит вас невестой и женихом. Что ж за радость подслушивать, когда ничего нового все равно не услышишь. Но если нечаянно я и слышала что-либо, то никто от меня все равно ничего не узнает, как не узнают и про то, что я передаю тебе это письмо от Абдул-Махмета, как и то, что он, то есть толстый Абдул-Махмет, говорил про тебя в кунацкой в день возвращения Дани.

— Обо мне? Что ты путаешь, дели-акыз!

— Путаю?

Эго почему-то страшно разозлило Глашу, и она, топнув ногою, злая и возбужденная, бросает, сыплет словами, как бисером:

— Ну, да, был Абдул-Махмет помнишь в день Данина приезда. Сидел и пыхтел битый час в кунацкой. Говорил только о тебе… Убеждал «друга» выдать тебя за какого-то горного бея или князя, богатого, как турецкий султан. Княжна Нина протестовала… Тогда ага обидел «друга», намекнув на то, что она будто бы ждет усиленного калыма, и «друг» Нина выгнала агу. Вот и все. Нынче вечером Рагим, сын Махмета, доставил сюда письмо от отца и велел мне передать тебе его. Получай.

Рассказ Глаши ошеломил Селтонет. Она вспыхивает румянцем счастья: её тщеславие, гордость, самолюбие — все удовлетворено.

«Я, должно быть, — думает она, — действительно и красавица, и умница, и достойна высокой доли, если меня наперерыв хотят взять в жены лучшие джигиты Селим, офицер русской службы, и тот другой, неведомый, о котором говорил, по словам Глаши, Абдул-Махмет».

Рука Селты, в которой она держит записку, дрожит. Дрожит и другая, схватившая и сжавшая с силой пальцы Глаши.

— Пойдем, мой розан, пойдем. Чтоб никто не слышал, никто не видел, — шепчет она радостным взволнованным шепотом.

Селтонет и Глаша спешат к дому, но не к нижней галерее, опоясавшей кунацкую, столовую и другие парадные комнаты, где Нина Бек-Израил угощает нынче гостей, а к флигелю, выходящему окнами к обрыву над Курой. Здесь спальня девушек, «детская», как насмешливо называет ее Валь.

Сейчас тут никого нет, чем и пользуются девушки.

— Читай, читай скорее! — торопит Глаша старшую подругу.

При свете фонарика, спускающегося с потолка, Селтонет читает татарские фразы и медленно переводит их Глаше.

«Привет черноокой гурии Карталинских долин! Кому дано счастье от Аллаха видеть твои очи, красавица, тот не пожелает взглянуть на золотые звезды небес. Кто приметил уста твои — алые розаны, тот отвернется от лучших цветов в саду Пророка. Кто узрел твои пышные косы, для того не страшны ночные тучи на небесах. И жемчужные зубы твои — как белая снежная шапка Эльбруса. Ты — драгоценный алмаз в перстне Пророка. Но нет оправы на нем. Ты — алмаз без оправы, девушка. Скромно и бедно идет твоя жизнь. Тебе, с красотой и гордой осанкой твоей, надо бы быть любимой женой константинопольского султана, а не бедной девушкой, запрятанной в глуши джаваховских садов. Госпожа Селтонет, клянусь очами Пророка, есть могучий, смелый и богатый уздень, готовый голову положить за тебя. У него стада баранов и табуны коней разбросаны по всем горным пастбищам, а поместье его — целый аул. Столько рогатого скота у него, сколько звезд на далеком небе. Столько коней, сколько валунов в Тереке. Хочешь видеть его — приди бесстрашно в саклю кунака его — Абдул-Махмета. Ближние мы соседи по виноградникам, госпожа Селтонет. А князь-жених к своему кунаку в первое новолуние будет в гости…»

— Все? Отчего ты замолчала?

— Все, больше ничего нет в письме.

Пока Селтонет читала, глаза Глаши горели, как у кошки. Жгучее любопытство и напряженное внимание глядели из этих горящих глаз.

— Как хорошо! — шепчет она с блуждающей улыбкой на губах. — Какое тебе счастье привалило, Селтонет: будешь богатой, будешь княгиней!

— Буду княгиней… — бессознательно, эхом отзывается Селтонет.

И вдруг вспоминает, что дала слово Селиму стать его женой. К тому же, она любит Селима, своего друга детства, своего дорогого сокола…

— Не пойду я за князя. Не знаю я его, — с жаром шепчет Селта. — Что ж, что богат, может, он урод собой…

Глаша невольно смущается словами подруги. Селта — права. Может статься, этот князь — урод и похож на чудовище из какой-нибудь сказки.

— Надо раньше посмотреть, — говорит она, усиленно морща лоб и делаясь похожей на маленькую, погруженную в заботы, старушку.

— Что посмотреть?

— Князя этого посмотреть. Вот бестолковая какая! Вот что: пиши записку скорее Абдулу. Так, мол, и так; бери князя своего и провози его берегом Куры мимо дома внизу, а мы из окон посмотрим, так ли он хорош и знатен, как ты говоришь.

— А «друг»?

— Что «друг»?

— Вдруг увидит… — опасливо косясь на дверь, шепчет Селтонет.

Селте более двадцати лет. Глаше едва минуло одиннадцать. Но обычно сонный, туго соображающий мозг молодой татарки заставляет ее уступать во всем развитой и ловкой девочке. И немудрено поэтому, что Глаша берет верх над своей старшей, наивной и недалекой подругой, повторяющей все свое: «а вдруг»…

— Ну, вот еще, — говорит Глаша, — не зли!.. А вдруг небо свалится на землю! Вдруг Гори превратится в груду развалин! Вдруг у тебя и у меня возьмут да и вырастут усы! Нечего глупости болтать! Садись и пиши. В первое новолуние, днем только, пускай проскачут мимо усадьбы под обрывом. А я бинокли припасу. Вот и чудесно. Вот и посмотрим. А теперь идти ужинать пора, Боюсь, что нас уже хватились. Ну же, Селтонет, действуй! Что же ты остановилась? — И Глаша неистово теребит за рукав татарку.

Селтонет смущена. То, что она затеяла, — дико и странно. Конечно, замуж за незнакомого бея она не пойдет, потому что любит Селима, но почему бы и не позабавиться немного и не посмеяться и не проучить этого глупого Абдул-Махмета и его кунака.

Шутка так нравится Селтонет, что она хлопает в ладоши и кружится волчком по комнате. Потом хватает Глашу и душит ее поцелуями.

— Миленькая, пригоженькая, хорошенькая! И умом же наградил тебя Аллах! — говорит она между поцелуями и приплясывает вокруг девочки.