Сергей Голицын - Городок сорванцов Страница 12

Как ни странно, ребята очень скоро научились соблюдать все наши законы. «Вызовут на заседание штаба». Эта угроза казалась куда страшнее, чем caмая жестокая проборка взрослых. Все беспрекословно слушались членов штаба и очередного дежурного командира — начальника на одни сутки — и по сигналам горна пять раз в день с двенадцатисекундной точностью выскакивали из палаток, бежали на площадь Радости и выстраивались там по отрядам. Даже удивительный закон «всем все можно» ребята с первых же дней отлично усвоили. Раз ничего не запрещается, значит совсем не хочется безобразничать. Ходили они такими примерными, что я просто диву давался.

«Неужели не надоест им быть паиньками. И жизнь в городке все лето будет идти так гладко, мирно, без сучка, без задоринки?» — спрашивал я самого себя.

Один Витя Панкин, тот самый, который зимой ездил зайцем на автобусе, никак не хотел «разумно и сознательно», как выражался Владимир Викторович, соблюдать наш первый закон. То он на кухню заскакивал без белого фартука, то девочек дергал за косы, а однажды во время тихого часа завопил на весь городок:

— Самолет! Смотрите!

И все выскочили из палаток и, задрав головы, с восхищеньем стали смотреть на чуть видимый нежно-голубой самолет, стремительно летевший на огромной высоте.

В тот же вечер Витю вызвали на заседание штаба и здорово пробрали. Ведь отряды устали после прополки кукурузы, легли после сытного обеда спать, а Витя всех разбудил.

Нарушитель обещал, никогда больше не кричать на тихом часе, даже если будет пролетать целая эскадрилья.

Витю выбрали вратарем нашей сборной футбольной команды. Во время матчей с звенигородскими командами он то и дело бесстрашно кидался вперед и ложился прямо на мяч. Понятно, что и свои и чужие игроки с разбегу жестоко стукали его по ногам, по бокам. Коленки его никогда не заживали; Наташа терпеливо перевязывала их по три раза в день, однако бинты неизменно соскакивали.

Пришлось мне идти жаловаться на Витю в штаб. Я потребовал запретить ему играть в футбол, потребовал вообще запретить эту «опаснейшую» игру… Но Владимир Викторович и все члены штаба дружно мне отвечали, что Витя стойко защищает честь нашего городка и к тому же у нас «все можно», значит нельзя запретить футбол, которым, кстати, увлекается девяносто процентов мальчишек всего мира.

Вообще Витя мне надоел ужасно и не только своими бесконечными ушибами и ранениями. Если он не играл в футбол, он обязательно ловил бабочек. И то и дело ко мне приставал:

— Доктор, скажите, пожалуйста, как ее зовут?

Я терпеливо отвечал — боярышница, капустница, крапивница…

Но Витя забыл в интернате под подушкой pасправилку и энтомологические булавки. Поэтому он относил бабочек в палатку и там безжалостно давил их между страницами книги. Конечно, это было уже полное безобразие. Я несколько раз стыдил Витю, говорил ему: «Смотри, какую ты красавицу погубил», но он нисколько меня не слушался.

Однажды после очередной футбольной потасовки Витя приковылял в нашу амбулаторию весь избитый.

— Доктор, скажите, пожалуйста, а какая бабочка в Московской области самая красивая и самая редкая? — спросил он меня, подставляя Наташе чуть не в двадцатый раз свое израненное колено.

Я рассказал Вите о махаоне — великолепной ярко-желтой, с черными полосами и пятнами бабочке; ее нижние крылья заканчиваются длинными острыми шпорами, а у основания каждой шпоры сидят прелестные глазки — пять голубых и один малиновый.

Витя загорелся, раздулись его ноздри.

— Поймаю махаона! — восторженно прошептал он, мечтательно закинув ладони на затылок.

Я ответил, что махаон очень хитер и осторожен, при малейшей опасности взвивается к макушкам деревьев.

— Поймаю махаона! — упрямо повторил Витя.

МЕЛКИЕ ТРЕЩИНКИ

Однажды ко мне в лазарет забежал Владимир Викторович.

— Идемте на заседание штаба. Рыболовы такое натворили! Не знаю, сумеют ли их обуздать наши юные командиры.

Как известно, в нашем городке было всем все можно, значит, в свободное время каждый мог пойти погулять. Например, захотели вы идти в лес цветы собирать или на берегу реки пожариться — пожалуйста, идите, только не поодиночке! А подойдите вдвоем-втроем к дежурному командиру и скажите ему, зачем и куда идете. Он достанет толстый «вахтенный журнал» и запишет. Только смотрите, ни в коем случае не опаздывайте к ближайшему горну. Так же и рыболовы. Они могли уходить, между прочим, и в 4 часа утра. Каждый из них давал перед штабом «честное пионерское», что никогда не полезет в воду глубже чем по щиколотку, даже если крючок зацепится.

— Вы знали, что мальчишки придумали ловить рыбу стеклянной вершей? — спросил меня Владимир Викторович, подходя вместе со мной к палатке штаба.

— Стеклянной вершей? — удивился я.

— Да, да, они ежедневно вытаскивают штук по семьдесят мальков чуть подлиннее спички. А я и не догадывался о таком браконьерстве, — возмущался он, — все думал: как хорошо — ходят ребята рыбу ловить, увлеклись интересным делом.

Тут и мне вспомнилось, как дня три тому назад шел я вдоль берега Москвы-реки на дальний ключ умываться и видел, как мальчики выкладывали из камней на мелком песчаном дне реки треугольную гряду, вершиной по течению. Я остановился и стал наблюдать за ними. В этой самой вершине они поместили боком стеклянную банку отверстием внутрь треугольника и всунули в банку горлышко бутылки с отбитым дном. Значит, это и была стеклянная верша.

Мы с Владимиром Викторовичем пробрались в штабную палатку и сели в уголок. Все члены штабa, хмурые, важные, уже разместились вокруг стола. У входа в палатку толпились незадачливые рыболовы во главе с Витей Панкиным.

Южка встала, хлопнула ладонью по столу.

— Довольно обещаний! Предлагаю запретить ловить рыбу бутылками! — звонким голосом отрубила она.

Эдик встал и сказал, что он не согласен, — раз в лагере все можно, значит, можно и мальков ловить.

Южка возразила:

— Ты знаешь, что они каждый раз опаздывают к ужину? А опаздывать — это значит нарушать второй закон.

Тут вскочил Саша Вараввинский — наш толстый «Санчо Панса»:

— Уничтожение мальков — это возмутительное браконьерство! Каждый экземпляр через год весил бы целый килограмм; а так как рыболовы ежедневно вытаскивают по сто мальков… — он чуть запнулся перемножая в уме, — значит, за два месяца будет уничтожено шесть тысяч килограммов разной ценной рыбы. — Саша сделал испуганные глаза и повторил: — Шесть тысяч килограммов!

Эдик заспорил, он считал, что Сашины вычисления неверны — мальки, может, подрастут, а, может, их другие мальчишки или щуки поймают.

Тогда одна за другой выступили все три девочки — Южка, Валя и Наташа. Каждая старалась как можно обиднее уколоть несчастных рыболовов.

Те стояли кучкой, понурив головы, и ждали приговора.

Снова вскочил Саша и предложил вынести такое «постановление»:

— Ловить мальков стеклянными вершами категорически запрещается, потому что это приносит вред государству, бутылки разбить, банки сдать в кладовую. Пусть мальчики ловят удочками.

— А на удочки не клюет — ни на червя, ни хлеб, — робко возразил Витя Панкин, — разве это ловля — на десять человек три уклейки?

— И пускай не клюет, сидите на берегу и на поплавок смотрите, — сказала Валя Гаврилова.

Члены штаба засмеялись, рыболовы еще ниже опустили головы.

Приступили к голосованию.

Володя Дубасов объявил, что он всегда на стороне мальчишек, и голосовал «против», Эдик и Южка воздержались, остальные судьи подняли руки за категорическое запрещение преступной ловли мальков бутылками.

Тут встала Валя Гаврилова. Она поджала губы, ехидно сощурила свои широко сидящие глаза и сказала, что сегодня подсмотрела, как «хранитель сокровищ» Володя Дубасов по распоряжению Эдика выдал рыболовам постное масло, а «шеф-повар» Юра потихоньку нажарил на сковородке рыбу и все трое членов штаба подсели к рыболовам, слопали вместе с ними вкусное кушанье и никого не угостили.

— После каждой рыбалки мы их так кормим, — угрюмо буркнул Витя Панкин.

Наташа громко расхохоталась; Эдик, Володя и Юра густо покраснели, но смолчали.

Владимир Викторович весь передернулся, но не сказал ни слова и потихоньку забарабанил пальцами по столу.

— Это правда? — спросил Саша.

— Правда, — пробормотал Володя.

Юра молча кивнул головой. Эдик даже бровью не повел.

— Значит, вы, вы… — глухо послышалось сзади меня.

Я оглянулся.

Южка стояла вся потемневшая от страшного гнева. Она смотрела то на Володю, то на Юру, потом на Эдика, вновь на Володю.

Находчивый Саша перебил Южку.

— Подожди высказывать свое мнение при посторонних, — выпалил он, быстро обернулся к рыболовам и ко мне.