Люси Монтгомери - История Энн Ширли. Книга 1 Страница 12

Энн еще раз топнула ногой.

— Да что же это такое — ну и характерец! — в ужасе воскликнула миссис Рэйчел.

— Иди к себе в комнату, Энн, и жди меня там, — смогла выговорить наконец Марилла.

Девочка разрыдалась, выбежала за дверь, так хлопнув ею, что на полках зазвенела посуда, и бегом бросилась наверх. Снова раздался стук. Видимо, она захлопнула дверь в свою комнату с не меньшей яростью.

— Ну, Марилла, досталось же тебе сокровище, не позавидуешь, — голосом вещуньи проговорила миссис Рэйчел.

Марилла открыла рот, собираясь извиниться за Энн и сурово осудить ее проступок, но вместо этого, к своему собственному изумлению, сказала:

— Не надо было тебе насмехаться над ее внешностью, Рэйчел.

— Уж не хочешь ли ты сказать, Марилла Кутберт, что оправдываешь ее безобразную выходку? — возмущенно вопросила миссис Рэйчел, поджав губы.

— Нет, — медленно проговорила Марилла, — я ее не оправдываю. Она поступила очень плохо, и я ей сделаю серьезное внушение. Но к ней нельзя подходить со слишком строгими мерками. Ее просто не научили, что хорошо, а что дурно. И ты напрасно ее обидела.

Марилла добавила последнюю фразу почти против воли — во всяком случае, она опять сама себе удивилась. Миссис Рэйчел с оскорбленным видом встала со стула.

— Я вижу, в этом доме мне придется теперь следить за каждым своим словом, раз уж главное здесь — не задеть самолюбие какого-то найденыша. Нет-нет, не беспокойся, Марилла, я не обиделась. Мне тебя просто жаль. Ты еще натерпишься с этой девчонкой. И если разрешишь дать тебе совет — впрочем, ты наверняка ему не последуешь, хотя я и воспитала десятерых детей и еще двух похоронила, — то «внушение», о котором ты говорила, надо сделать розгой. Подобные дети только такие внушения и понимают. Видно, у нее нрав под стать волосам. Что ж, Марилла, до свидания. Надеюсь, ты по-прежнему будешь ко мне заходить. Что касается меня, то вряд ли я скоро сюда приду опять — я не привыкла, чтобы на меня кричали и топали ногами.

С этими словами миссис Рэйчел прошествовала к выходу — если только слово «прошествовать» можно применить к переваливающейся на ходу толстухе. А Марилла с хмурым лицом отправилась к Энн в мансарду.

Поднимаясь по лестнице, она ломала голову, как ей наказать Энн. Ее стычка с миссис Рэйчел очень огорчила Мариллу. Надо же было, чтобы Энн устроила такую сцену не кому-нибудь, а именно миссис Рэйчел Линд. И тут она упрекнула себя: выходит, ее не столько заботит открывшаяся вдруг вспыльчивость Энн, сколько то, что о ней стало известно Рэйчел! Как же наказать Энн? Она и думать не могла о том, чтобы последовать совету миссис Линд, дети которой до сих пор ежились при воспоминании о постоянных порках. Нет, Марилла была просто не в состоянии выпороть ребенка. Надо придумать какое-то другое наказание, которое помогло бы Энн понять, как ужасно она себя вела.

Открыв дверь, Марилла увидела, что девочка горько плачет, уткнувшись лицом в подушку, совсем не замечая, что лежит в грязных башмаках на чистом покрывале.

— Энн, — позвала Марилла совсем нестрогим голосом.

Ответа не последовало.

— Энн, — более строго повторила Марилла, — сейчас же слезь с кровати и выслушай меня.

Девочка сползла с кровати и села на стул, упрямо вперив в пол распухшие от слез глаза.

— Ну разве можно так себя вести? Неужели тебе не стыдно?

— Как она смела назвать меня некрасивой и рыжей? — негодующе выкрикнула Энн, не отвечая на вопрос.

— А как ты смела кричать и топать на нее ногами? Мне было ужасно стыдно за тебя. Я надеялась, что ты понравишься миссис Линд, а ты меня опозорила. Ну что она такого сказала — что ты некрасивая и рыжая? Ты и сама это без конца говоришь.

— Одно дело, когда сама говоришь, а другое — когда слышишь это от других! — жалобно проговорила Энн. — Сама, хоть и думаешь, что это так, все-таки надеешься, что, может, другие с тобой не согласны. Ты, наверное, скажешь, что у меня жуткий характер, но я просто не могла ничего с собой поделать. Когда она стала мне все это выговаривать, у меня просто дыхание перехватило от ярости. Я не могла ей этого спустить.

— Но это же была безобразная выходка. Теперь миссис Линд всем расскажет, что ты за штучка. Нельзя же так бросаться на людей, Энн.

— А как бы ты себя чувствовала, если бы тебе в лицо бросили, что ты тощая и некрасивая? — со слезами в голосе спросила девочка.

И тут Марилла вдруг вспомнила, как ее тетка однажды сказала в ее присутствии, когда она была еще совсем маленькой: «Как жаль, что она такая дурнушка». Марилла до сих пор не могла забыть этих слов.

— Я и не утверждаю, что миссис Линд была права. Ей не следовало так о тебе говорить, — признала она. — Рэйчел любит резать правду-матку. Но это тебя вовсе не оправдывает. Что бы она ни сказала, разве можно так неуважительно отнестись к пожилой женщине, моей гостье? Вот что… — Мариллу вдруг осенило, как можно наказать Энн. — Ты должна пойти к ней и сказать, что очень жалеешь о своем поведении, и попросить у нее прощения.

— Ни за что. — Энн решительно покачала головой. — Можешь как угодно наказывать меня, Марилла. Можешь запереть меня в темное и сырое подземелье, заполненное змеями и жабами, и держать меня на хлебе и воде — и я не буду роптать. Но я ни за что не стану просить прощения у миссис Линд.

— Я не имею привычки запирать людей в темное сырое подземелье, — сухо отозвалась Марилла, — да вряд ли такое подземелье и найдется в Эвонли. Но ты должна извиниться перед миссис Линд, и я на этом настаиваю. До тех пор пока ты не согласишься, будешь безвыходно сидеть в этой комнате.

— Значит, я просижу здесь всю свою жизнь, — уныло изрекла Энн. — Я не могу сказать миссис Линд, что сожалею о своих словах. Я о них вовсе не сожалею. Мне жаль, что я тебя огорчила, но я рада, что сказала ей все, что думаю. Я получила от этого огромное удовлетворение. Как я могу просить прощения, когда не чувствую себя виноватой? Да я даже вообразить не могу, что сожалею о своих словах.

— Может, все-таки к утру у тебя разыграется твое хваленое воображение? — предположила Марилла. — У тебя будет целая ночь, чтобы обдумать свое поведение и понять, что ты должна попросить прощения. Ты мне говорила, что если мы оставим тебя здесь жить, то постараешься быть хорошей девочкой, но хорошие девочки так не поступают.

Выпустив эту прощальную стрелу и надеясь, что за ночь она сделает свое дело, Марилла ушла на кухню. У нее было нехорошо на душе. Она сердилась на себя не меньше, чем на Энн, потому что каждый раз, когда она вспоминала ошеломленную физиономию миссис Рэйчел, ее губы подергивались в усмешке и ее охватывало в высшей степени неподобающее, с ее собственной точки зрения, желание рассмеяться.

Глава десятая ЭНН ПРИНОСИТ ИЗВИНЕНИЯ

Вечером Марилла ничего не сказала Мэтью о выходке Энн, но когда утром она опять наотрез отказалась извиниться перед миссис Рэйчел, Марилле пришлось объяснить Мэтью отсутствие девочки за завтраком. Она рассказала про стычку миссис Рэйчел и Энн в самых сильных выражениях, стараясь довести до его сознания, как возмутительно вела себя последняя.

В ответ на это Мэтью злорадно заметил:

— Давно пора было прищемить язык этой старой сплетнице.

— Что ты говоришь, Мэтью Кутберт? У меня нет слов! Ты отлично понимаешь, что Энн вела себя безобразно, и все равно за нее заступаешься. Может, ты еще скажешь, что ее вообще не надо наказывать?

— Да нет, этого я не скажу, — пробормотал Мэтью. — Немножко наказать ее, конечно, надо. Но уж очень-то на нее не сердись, Марилла, не забывай, что ее никто толком не воспитывал. Ну хоть… хоть поесть-то ты ей дашь?

— И когда это я морила кого-нибудь голодом за плохое поведение? — возмущенно воскликнула Марилла. — Конечно, я буду ее кормить, сама отнесу обед, завтрак и ужин. Но из комнаты ей выйти не позволю, пока она не извинится перед Рэйчел. И не пытайся меня переубедить.

Завтрак, обед и ужин в Грингейбле в тот день прошли в тягостном молчании — Энн оставалась непреклонной. Марилла каждый раз относила наверх поднос с полными тарелками, а потом приносила их обратно почти нетронутыми. После ужина при виде этих тарелок Мэтью основательно встревожился. Похоже, Энн за весь день вообще ничего не съела.

Вечером, как только Марилла отправилась, чтобы пригнать коров с дальнего пастбища, Мэтью, который в ожидании ее ухода околачивался возле сараев, с воровским видом проскользнул в дом и тихонько поднялся по лестнице. Мэтью вообще чувствовал себя уютно только в двух комнатах в доме — на кухне и в своей маленькой спальне, дверь которой выходила в прихожую. Он очень редко и неохотно переступал порог гостиной — лишь когда к ним на чай приходил пастор или происходило какое-нибудь другое выдающееся событие. А уж в мансарде своего собственного дома он не был года четыре — с тех пор как помогал Марилле переклеивать обои в спальне для гостей.