Нина Бодэн - Сбежавшее лето Страница 12

—  Они заметили. Только решили, что я покраснел совсем не из-за это­го, вот и все.

—  А из-за чего?

Он смутился, взял маленькую розовую с коричневым ракушку и с преувеличенным вниманием стал ее рассматривать.

Мэри так толкнула его по руке локтем, что он выронил ракушку и она упала в кучу других.

—  Из-за чего, по-ихнему?

—  Они решили, что я покраснел из-за того, что меня застали с девоч­кой. Некоторые люди находят себе довольно глупые причины для смеха, — выдохнул он.

При сложившемся положении дел Мэри тоже нашла это обстоятельст­во сравнительно забавным.

—  Знай они всю правду, сразу бы позабыли про свой смех.

Этой фразой она надеялась развеселить его, но ничего не получи­лось.

У него был мрачный вид.

—  Ты, наверное,  предпочел бы,  чтобы они обо всем догадались, прав­да?— с упреком спросила она.

Он окинул ее презрительным взглядом.

—  Я, кажется,  вернулся, да?

—  Да, вернулся.— Но ей хотелось докопаться до истины. И она спро­сила,  глядя  на его угрюмый  профиль:—А почему?   Ты  же  говорил,   что этих   людей   нужно  отправлять  туда,   откуда   они   приехали.   Таков   закон, сказал ты.

Он вскочил,  словно стараясь уйти от ее вопросов,  и вошел в кабину.

—  Смотри-ка! — воскликнул он.— Его высочество-то заснул!

Мальчик спал, устроившись между стенкой и дверью. Голова его, как цветок, болталась на тонкой шее. Он даже чуть посапывал.

—  Знаешь, когда видишь человека своими глазами, отношение к нему меняется,— смущенно   признался   Саймон.   С   минуту   он   смотрел   на   нее и вдруг заулыбался.— И кроме того, я, кажется, придумал, что с ним де­лать.

Они снова сели на пороге. Мальчик не может здесь ночевать, объяснил Саймон, потому что полиция следит за кабинами. Бродяги часто, взломав дверь, проводят ночь в кабине.

—  Поэтому   я   вспомнил   о   лавке   дяди   Хорейса,— продолжал   Сай­мон.— Дядя сейчас в отъезде, лавка заперта, но я знаю, как туда проник­нуть.  После ужина,  когда станет совсем темно,   мы  можем перевести его туда.

—  После ужина я ложусь спать,— призналась Мэри.

—  Постарайся   уж,   пожалуйста,   выбраться   из   дома,— со   снисходи­тельным видом сказал Саймон.— Тебе обязательно надо прийти, вы ведь уже подружились.

—  Между  прочим,  он  говорит  по-английски,— вспомнила  Мэри.   Она совсем   забыла   сказать   ему.— Как   раз   перед   твоим   возвращением   он заговорил со мной. И совсем он не из Пакистана. Он из Кении. Это в Аф­рике. Его зовут Кришна Патель.

Из кабины за их спиной донесся какой-то скрипучий стон, словно Кришна во сне отозвался на свое имя. Они вошли в кабину, он шевелил­ся и тер глаза.

—  Закрой  дверь,— велел   Саймон,   и   Мэри   затворила  дверь.   Теперь свет проникал только сквозь щели.

Мальчик вскочил на ноги, но тут же застонал и чуть не упал.

—  Это судороги,— объяснил Саймон. Он потер ему ноги.— Ну-ка пото­пай, разгони кровь.

Но мальчик никак не мог проснуться. Он стоял, покачиваясь, и зевал.

—  Пусть полежит,— предложила Мэри.

На стене висели купальные полотенца. От них пахло плесенью, но все-таки это было лучше, чем ничего. Она расстелила полотенца на полу и уложила на них Кришну. Он свернулся в клубочек и заснул как мла­денец,— большой палец в рот.

—  Считай, что из игры он выбыл,— заключил Саймон. Он опустился на колени и сказал мальчику на ухо: — Мы тебя запрем. Но не бойся, мы вернемся. Если проснешься раньше, жди. И чтоб никакого шума!

—  Чего ты на него кричишь? — возмутилась Мэри.  Она дотронулась до  щеки   мальчика,   он   открыл   глаза   и   посмотрел   на   нее.— Почему   ты сразу не сказал нам, что знаешь английский?

Он вынул палец изо рта.

—  Я боялся,— ответил он.

Мэри тоже немного боялась. Хорошо Саймону говорить, ему-то нетруд­но выбраться из дому после наступления темноты, у него нет тети Элис, которая перед сном запирала все двери и окна на случай появления граби­телей и в конце всегда заглядывала в комнату к Мэри — посмотреть, спит ли она. Легче уйти из рук вооруженного часового, чем от бдительного ока тети Элис. «Она боится, что я убегу и расскажу кому-нибудь, как она со мной обращается»,— говорила про себя Мэри, сидя одна за ужином напротив телевизора, потому что к тому времени, когда она добралась до дому, дедушка с тетей Элис уже поели и тетя Элис стояла в пальто, гото­вая отправиться на поиски Мэри.

Мэри объяснила, что заигралась со своими новыми приятелями и по­забыла про время. Тогда тетя Элис спросила: «Разве твои друзья не дол­жны были идти домой?» Она рассердилась, потому что беспокоилась, и, припомнив все эти подробности, Мэри, хмуро глядя в телевизор, добавила про себя: «Она не хочет, чтобы у меня были друзья, боится, что я им рас­скажу про нее. Она вообще предпочла бы держать меня взаперти, но не ре­шается, потому что это может показаться странным женщине, которая приходит к нам убирать...»

В эту секунду в комнату вошла тетя Элис.

—  Поела,     милочка?—боязливо     спросила     она,     встретив     хмурый взгляд Мэри.— Еще чего-нибудь хочешь?

Мэри ничего не ответила. Хорошо бы, если бы на двери ее спальни был замок. Тогда тетя Элис не могла бы войти...

—  Ни ответа ни привета,— с улыбкой прокомментировала тетя Элис.— Может,   съешь   яблочко,   милочка?   Кто   ест   яблоки,   тот   никогда   не   бо­леет.

Мэри еще больше нахмурилась. «Когда я засыпаю, она, как вор, про­бирается ко мне в комнату, вынюхивает и высматривает...»

—  Тетя Элис, пожалуйста, не заходите ко мне в комнату, когда я уже в постели,— попросила она.

Тетя Элис так обиделась, что Мэри даже стало ее жаль.

—  Я хотела сказать... Мне немного боязно, когда я лежу и сплю, а вы потихоньку входите и смотрите на меня.

В наступившей затем тишине стало слышно, как заурчал желудок тети Элис.

—  Я вовсе не хотела тебя пугать. Только убедиться, что все в поряд­ке...— И вдруг окинула Мэри внимательным взглядом.— А я и не подо­зревала, что ты такая пугливая.

—  А я и  не пугливая.— Мэри  пыталась догадаться,  что она должна была бы чувствовать, если бы была пугливой.— Просто в темноте все вы­глядит  по-другому.  И  одежда,   брошенная  на  стул,  и  вешалка  на двери. А  когда   спишь   и   дверь  отворяется,    то   понятия   не   имеешь,   кто  вой­дет...

—  Ладно,   больше   не   буду   входить,— улыбнулась   тетя   Элис.— Я   в детстве тоже, между прочим, боялась темноты. У меня была няня, которая, когда я капризничала,  запирала меня в чулан под лестницей.  Там было темно, как под землей.

—  А почему вы ей позволяли?  Я бы начала кричать изо всех сил,— сказала Мэри.

—  Она говорила,  что там сидит крокодил,  который,  если я хоть  раз пискну, съест меня в один присест,— вздохнула тетя Элис.

«Что   еще   ждать   от   тети   Элис,— подумала   Мэри,— если   она   такая глупая?» Мысль эта, должно быть, отразилась на ее лице, потому что тетя Элис поспешно добавила:

—  Я,   конечно,   знала,   что  никакого  крокодила  там   нет.   Так   же,   как тебе   известно,   что  это — одежда,   а  то — вешалка,   и   ничего  больше.   Вот почему я всегда оставляю для тебя свет на площадке лестницы.

Переход к свету на площадке от крокодила в чулане показался Мэри несколько странным, но он дал ей пищу для размышления. Когда она чуть позже подошла пожелать дедушке и тете Элис спокойной ночи, она поце­ловала не только дедушку, но и тетю. До сих пор она старательно этого из­бегала, ибо ей ненавистно было прикосновение к очкам тети Элис и жест­ким волоскам у нее на подбородке. Но теперь она ткнулась носом прямо в холодную оправу очков и укололась о волоски, не испытывая никакого чувства отвращения. Тетя Элис прямо вся засветилась от радости.

—  Какая честь! — звонко рассмеялась она.

—  По-моему,   пугать   ребенка   крокодилом   жестоко,— заметила   Мэри и торопливо попятилась назад,  чтобы  тетя Элис  не могла поцеловать ее еще раз.

—  Крокодилом? Каким крокодилом?—встрепенулся дедушка, но тетя Элис только снова рассмеялась и сказала, что это их с Мэри тайна и что «смотри, как уже поздно!». Разве дедушка не собирается смотреть по теле­визору старый  военный фильм  «Гибель Бисмарка»?   Еще утром дедушка упомянул, что хочет посмотреть эту картину.

Она говорила более возбужденно, чем обычно. Конечно, раздумывала Мэри, поднимаясь к себе в спальню, тетя Элис никогда не рассказывала дедушке про няню и крокодила, и ей неприятно, если он сейчас об этом узнает. Она боится, что он начнет укорять себя за то, что нанял ухажи­вать за своей дочерью такую отвратительную женщину. Этим, во всяком случае, можно было частично объяснить волнение тети Элис. А кроме того, она, по-видимому, стыдилась того, что давным-давно забытый случай до сих пор имеет для нее значение.