Александр Крестинский - Повести и рассказы Страница 12

Туся шел домой. В лоб ему светило солнце. Солнце было холодное.

Он пришел домой и лег на диван. Кто-то медленно стискивал ему горло и мешал дышать.

Это была ангина.

Мишка

Я твердо убежден: в природе существует равновесие добрых и злых сил. Если злые силы временно одержат верх, не надо отчаиваться — добрые силы свое возьмут!

А потом? А потом…

«Никогда не следует гнаться за счастьем вплоть до его поворота», — сказал один замечательный старинный писатель.

Дядя Вова привез с охоты медвежонка. Привез прямо в дом к своему брату, дяде-профессору. Не везти же медведя в город, в коммунальную квартиру. Это каждому ясно.

Может быть, дядя-профессор был не очень доволен этим поступком своего брата, но он, как воспитанный человек, прятал недовольство под маской сдержанной вежливости.

Зато Туся был куда как доволен!

Медвежонку месяца четыре от роду. Он уже побурел, шерсть густеет и курчавится с каждым днем. А на шее — красивый белый воротник.

Дядя Вова поставил в саду большую клетку, вкопал в землю кривой ствол старой липы с толстыми обрубленными сучьями.

Медвежонок с удовольствием лазал по дереву или сидел, облизывая лапы, довольно урча и причмокивая.

Иногда дядя Вова позволял брать медвежонка в дом. Медвежонок спал в бабушкиной комнате, в корзине для грязного белья, а когда просыпался, Туся кормил его молоком из бутылки. Медвежонок со свистом всасывал молоко через детскую соску.

Потом Туся прятался за комод, под кровать, под стол и кричал оттуда: «Мишка! Мишка!»

Мишка искал его и, когда находил, с радостным визгом бросался на Тусю и валил его на пол. Случалось, при этом он царапал Тусю, и Туся мечтал о том, чтобы царапины как можно дольше не заживали.

…Туся встает на четвереньки и идет на Мишку, издавая устрашающие звуки. Мишка пристально следит за Тусей, навострив уши. Потом он вскакивает и осторожно обегает вокруг Туси, не сводя с него подозрительного взгляда…

Так, в играх и забавах, прекрасно проходило время, пока не нарушилось равновесие, о котором я говорил вначале.

Для того чтоб равновесие нарушилось, достаточно стечения нескольких случайных обстоятельств.

Обстоятельство первое: дверцу в клетку забыли закрыть.

Обстоятельство второе: калитку забыли закрыть.

Обстоятельство третье: чья-то курица забрела в сад.

Дальше все происходило с молниеносной быстротой. Мишка бросился на курицу и придушил ее.

Запах крови, вид растерзанного куриного тела, ощущение легкой победы произвели полный переворот в Мишкиной голове. Злой, с настороженными, словно воспаленными глазами, он теперь только и ждал удобной минуты, чтобы вцепиться в кого-нибудь.

Дядя Вова запер его в сарай и посадил на цепь.

Хозяйке погибшей курицы заплатили, но она не успокоилась и написала заявление в милицию, где говорилось о том, что профессор Пряников держит у себя в саду вместо собаки медведя…

Милиция дала два дня: чтоб и духу медвежьего не было!

…Туся заглядывает в узенькое окошко сарая и видит Мишку. Мишка лежит на своей подстилке, прикрыв глаза. Туся бросает ему рыбу, желуди, червей… Мишка все съедает, но смотрит на Тусю исподлобья, не хочет его признавать. «Мишенька, Мишенька…» Мишка глухо ворчит и становится на задние лапы…

Рано утром, когда Туся еще спал, Мишку увезли в зоопарк.

…В дядином саду у крыльца стоит под стрехой старая железная бочка. Во время дождей в нее гулко падает вода, и чем больше становится воды, тем глуше звук ее падения.

Когда дождь кончается, еще долго, свешиваясь с крыши, в бочку падают прозрачные капли. Туся следит за ними и ждет, когда они упадут, и считает: раз, два, три…

Он представляет эти капли маленькими живыми существами, этакими прозрачными человечками, одинаковыми, точно китайцы на картинке в папиной книжке.

Туся уговаривает их не падать в бочку, а они все падают, падают и растворяются исчезают в черной массе воды.

Смотреть в бочку страшно и заманчиво.

Мишка все не идет из головы. И Татьяна. А царапины заживают, и новая розовая кожа покрывается загаром.

Городок «Н» ничем не примечателен

Когда речной трамвайчик огибает Кировские острова, глазам пассажиров открывается низкий берег, игрушечные машины, мчащиеся в обе стороны, и огромный кирпичный дом странной формы, одиноко стоящий между старыми кривыми деревьями.

Дом похож на старинный замок, вокруг которого забыли насыпать вал. Две его башенки с причудливыми флюгерами узнаются издалека.

— Что это за дом? — обязательно спросит кто-нибудь из пассажиров.

И знатоки тотчас заспорят между собой.

— Это замок великого князя Михаила, — скажет один.

— Вы что! Это резиденция английского посла! — возразит другой.

— Ха-ха! Это дворец Екатерины! — воскликнет третий.

И они будут спорить и приводить доказательства и тыкать пальцами в проплывающий мимо берег, пока он не скроется за излучиной реки. Но и тогда они не успокоятся, а будут спорить до самой пристани, и даже потом — в автобусе, в трамвае, судорожно хватаясь друг за друга и не решаясь расстаться.

— А башни-то, типичное средневековье!

— Э, куда вас занесло…

И сейчас, когда я еду на речном трамвайчике — а бывает это не часто, — я слышу те же разговоры.

Потому что дом стоит на старом месте. И по-прежнему волнует воображение сходством со старинным замком. И не перевелись спорщики в нашем городе.

Но я-то знаю теперь, что никакой это не замок, а доходный дом купца Ивашкина. А пришла ему в голову такая архитектурная блажь затем, что начитался он в детстве рыцарских романов.

…Дядя Вова шел по длинному гулкому коридору, а за ним едва поспевал Туся.

Над их головами тускло, как Млечный Путь, мерцали заправленные в белые колпаки лампы. Сапоги стучали по каменному полу: тук-тук-тук…

Одна за другой приоткрывались двери — и выглядывали чьи-то лица. Лица смутно белели в просветах дверей, провожали дядю Вову и Тусю невидимыми взглядами и бесшумно скрывались. Точно безмолвные рыбы в расщелинах скал, когда они пучат глаза на плывущего мимо аквалангиста…

Наконец дядя Вова распахнул какую-то дверь и сказал:

— Прошу!

Туся даже глаза зажмурил, столько солнца было в комнате.

— Вот, — сказал дядя Вова, — на кухню мы с тобой ходить не будем. Она далеко и потом — там слишком шумно и грязно. Обедаем в столовке. А здесь пьем чай. Не возражаешь?

Какой дурак станет против этого возражать?

Представьте себе комнату — квадратную, угловую, в первом этаже. Два высоких окна — одно на реку, другое во двор. То, что во двор, наполовину прикрыто ветвями старой ивы. Узкие белые листья царапают стекло.

Дядя Вова распахнул окно.

— Я понимаю, — сказал он, — тебе неприятен этот мрачный коридор. Мне тоже. Есть идея! Давай входить и выходить через окно. Не возражаешь?

Здорово! Не то что у бабушки!

В комнате не много вещей: диван, за ним книжная полка. Не вставая с дивана, можно достать с полки книги.

Письменный стол между окнами, кресло. Парусиновая койка — для Туси. Кухонный стол. Вот и все.

Что же произошло?

Дядя Вова бросил работу.

В этом не было ничего удивительного. К этому уже привыкли.

Но теперь дядя Вова бросил работу не для того, чтобы поступить на другое место, а совсем по иной причине.

Кроме того, дядя Вова обменял комнату.

Вот это был сюрприз! Человек родился в доме у рынка, всю жизнь там прожил и вдруг — переехал…

Дядя Вова решил начать новую жизнь.

Он сказал Тусе:

— Встаем в восемь. Завтракаем. Потом я работаю. Ты должен меня слушаться. Я взял тебя сюда не для того, чтобы ты мне мешал. Я взял тебя, чтобы ты отдыхал от всех родственников, потому что скоро тебе в школу… Итак, я работаю. Ты гуляешь. Обедаем. Читаем книги, разговариваем. Потом — хозяйственные дела, ужин и — спать! Ясно?

Все планы прекрасны до тех пор, пока не начнешь их осуществлять. Только возьмешься за дело — все планы летят к чертям!

Когда на следующее утро дядя Вова сел за стол, Туся спросил:

— Что ты будешь делать?

— Я буду писать роман, — ответил дядя Вова. — Это замечательно — писать роман! Главное — движение! Я вижу все его движение… Я буду писать его по главам. Каждый день — главу. Роман — это великолепно! Я чувствую, что созрел для романа! И знаешь, что самое главное?

— Движение, — сказал Туся.

— Вера! Вера — вот что главное! — сказал дядя Вова.

Туся посмотрел на него с неизъяснимым страхом.

Люди, которые прятались за разноцветными корешками книг и назывались писателями, до сих пор не вызывали к себе никакого интереса. Какая разница, как их зовут: Дюма или Фенимор Купер. Они сами заслонили себя миром, который вызвали к жизни своей фантазией, и теперь — хочешь не хочешь — сидят в сторонке, в скромном сюртуке или домашнем халате и смотрят усталыми добрыми глазами на свое шумное и призрачное окружение.