Анастасия Перфильева - Большая семья Страница 12

И одновременно из-за скрипнувшей двери Глебкиной комнаты стали вылезать друг за дружкой мальчишки в синих куртках с блестящими пуговицами, курносые, быстроглазые, весёлые. Один держал игрушечного пловца в красной шапочке и трусах, другой пачку цветных металлических планок и плоскогубцы.

— Ребята, — прошептала Ольга Ивановна, — вы откуда? Чьи? Ох, расскажите же мне наконец!..

И тогда в передней застучали быстрые шаги, замелькали новые лица, зазвенели взволнованные и радостные голоса, и началось подробное объяснение.

А в это самое время…

В это самое время внизу, в подъезде дома, происходило следующее:

Дворник, чтобы, как он говорил, погреться, остановился докурить свою козью ножку. Вынул кисет, чиркнул и зажёг спичку и с наслаждением затянулся. И тут же выпустил её изо рта.

Парадная дверь подъезда рывком отворилась и хлопнула. На лестницу легко взбежал кто-то в белой меховой шубке, белых валенках и белой шапке с длинными, закинутыми на висящий за спиной рюкзак ушами.

— Дом двадцать первый? — спросил звонкий женский голос.

— Двадцать первый, — ответил дворник.

— Мне восемнадцатую квартиру. Сюда?

— А на третий этаж пройдите.

Вбежавшая тряхнула ушами, подтянула рюкзак и запрыгала сразу через две ступеньки.

— Ишь ты, быстроногая! — проворчал дворник. — Тоже в восемнадцатую…

Белая шубка мелькнула уже на верхней площадке, и тотчас по лестнице полетели весёлые звонки. Потом дверь восемнадцатой квартиры открылась.

— Я жена инженера Петровых, — прозвенел задорный голое. — Мои две дочки и муж сюда переехали? Ой, народу-то!.. Гандзечка, птичка моя!..

На площадке затопали, охнули, крикнули, и дворник даже зажмурился — так громко кто-то кого-то поцеловал.

Картошка

— Гандзечка, птичка мои!

Людина и Гандзина мама сбросила рюкзак и обмяла спою старшую дочку. Потом повернулась и одну сторону, и другую, кинулась на шею к матери Геннадия Петровича и, оторвавшись, спросила:

— А Генечка?.. С завода, верно, ещё не пришёл? Давайте же все знакомиться, раз уж жить вместе!.. Ой, сколько вас! Вот хорошо, когда народу много!

— Геннадия Петровича вызвали по делу, я объясню, — сказала Ольга Ивановна.

— А Людок? Людочек мой где?

По передней полетело: «Люда! Позовите Люду!», и Глеб, размахивая руками, помчался в комнаты.

— Нету, — почти сразу сказал он, выскакивая обратно в переднюю и делая большие глаза. — Её здесь нету!

— Как нету? Только что была, ещё раздевали. Посмотрите у Ольги Ивановны!

Один из мальчишек, расталкивая товарищей, нырнул за дверь, чуть не рассыпав планки.

— И здесь нету! — крикнул он. — Сюда совсем не заходила!

Все замолчали.

Тогда Толька вышел на середину передней и важно, надувая щёки, сказал:

— А я видел: она в ванной воду в какой-то таз набирала. Такой синий, круглый. Сперва из одного крана, потом из другого.

Толькина бабушка засеменила к ванной, и в передней опять притихли.

— Людочка, иди скорей, деточка! Мы тебя дожидаемся! — почти пропела она.

Но из ванной никто не ответил; только стало слышно, как в плохо завернутом кране журчит вода.

Ольга Ивановна вздохнула, посмотрела на всех подозрительно и взялась за спою шапочку.

— А может быть, она… опять? — спросила она дрогнувшим голосом и покрутила и воздухе пальцем.

У Гандзи, прижавшейся к матери, вытянулось лицо и задрожали уголки губ.

— Куда ж это дочка запропастилась? — сказал шофёр. — Э, нет, погодите, здесь она…

Он шагнул в коридор и прислушался. И все в передней прислушались тоже.

Откуда-то из кладовой или из кухни в наступившей тишине приглушённо долетел знакомый звук: «У-и-и-онг-онг-онг!..»

— Раз собачонка здесь, значит и хозяйка цела, — проговорил шофер и на цыпочках задвигался по коридору.

За ним к кухне потянулась целая вереница.

Шофёр остановился на пороге и тихо приоткрыл дверь. И все остановились.

Люда сидела в кухне на полу спиной к двери, привалившись к плите. Над головой у нее пускал пар и громко распевал большой зеленый чайник. Может быть, поэтому она ничего и не слыхала?

Люда была уже без шубки. Один валенок съехал у неё с ноги на пол, на нём, уткнувшись в лапы носом, сладко спал Орешек. Во сне щенок тихонько повизгивал и вилял хвостом.

А перед Людой на полу, около синего таза, наполненного до краёв водой, были разбросаны большие и маленькие картофелины.

Люда держала в одной руке картофелину, в другой — блестящий, с зазубринками и прорезью ножик. Но она не двигала им. Да и сама не двигалась тоже. Только иногда глубоко и равномерно вздыхала и причмокивала губами, и голова у неё наклонялась над тазом всё ниже и ниже.

— Доченька моя! Солнышко! — прошептала Людина мама, бесшумно входя в кухню и опускаясь перед Людой на колени.

— Эта доченька, это солнышко всех нас сегодня чуть не уморило, — тоже шопотом сказала мать Геннадия Петровича. — Я уж на лестнице мёрзла-мёрзла… А другие-то!

А Ольга Ивановна, сдвинув брови и улыбнувшись, подумала немножко, обернулась и медленно и чётко проговорила:

— Ну, хорошо. Что было, то было — не казнить же её теперь, в самом деле! Давайте-ка скорее мыть руки, уложим Люду с Орешком спать, а сами будем пить чай. Видите, чайник кипит. Все — и вы, и вы, и вы!..

Всё в порядке!

Бум-бом-бим-бам!.. — прозвонили часы и торжественна ударили. Раз, два, три… ровно двенадцать раз.

— Теперь садитесь, — сказала Ольга Ивановна.

Большой стол под люстрой, придвинутые к нему письменный и маленький от окна (починенная уже вышка и хрустальные бокалы-призы стояли на подоконнике) были покрыты двумя скатертями.

А посредине будто расцвёл фруктовый сад: Людина и Гандзина мама высыпала из рюкзака целую гору мандаринов, румяных яблок и чернослива. Обе бабушки притащили: мать Геннадия Петровича — саратовские коржики, пирожки и ватрушки, Толькина — приготовленные к ужину оладьи со сметаной.

Ольга Ивановна разложила их на тарелки, на блюдечки, потом села за стол, подвинула чайник и сказала:

— Вот мы и собрались. Собрались все, потому что маленькая Люда ушла из дому и наделала очень много хлопот. Я уверена, она уже поняла это. Пейте скорее чай, а потом — по домам! Завтра у нас с вами тоже нелёгкий день. Наши новые друзья, — тут она кивнула ребятам-метростроевцам, шофёру и милиционеру, — вместо того чтобы отдыхать, разъезжали по городу; бабушки устали и переволновались; Глеб, Толя и Гандзя не сделали ни одного урока, я пропустила занятия… Придётся завтра приналечь на дела! Но зато… зато мы все немножко узнали друг друга. Ведь правда?

Ольга Ивановна подняла свою чашку, и по всему столу, тонко позванивая, задвигались чашки, стаканы, ложки…

И вдруг в передней, откликаясь, тоже прозвенел звонок.

Глеб, Толька и Гандзя сорвались с места и бросились к двери.

— Вам кого? — тонким голосом, становясь на цыпочки, спросил Глеб.

— Телеграмму срочную примите! — ответили с лестницы, но не чужим, а уже знакомым голосом.

Глеб скинул цепочку.

На площадке стоял дворник, за ним — почтальон.

— Телеграмма не то мамаше вашей, не то жильцам новым, — сказал дворник, заглядывая в открытую дверь Ольги Ивановниной комнаты. — Вперёд Авдеевой написано, а потом Пи-тровых.

Ольга Ивановна и Людина мама вместе вбежали в переднюю.

— Мне? Мне? — разом спросили они.

Почтальон отдал телеграмму и ушёл. А дворник потоптался и прибавил:

— Может, надо чего? Ответ послать или что? Так давайте я снесу.

— Сейчас, сейчас, — сказала Ольга Ивановна.

Они с Людиной мамой распечатали телеграмму.

«Беспокоюсь причинёнными хлопотами, — было написано в ней. — Всё ли в порядке? Буду завтра вечером. Люду надо построже. Большое спасибо. Петровых».

— Всё, всё в порядке! — сказала Ольга Ивановна.

Она засмеялась, посмотрела на дворника и спросила.

— Да что же не зайдёте? Мне и про вас рассказывали. Глеб, тащи из кухни ещё одну табуретку. Попьёте с нами чайку, и мы правда попросим вас отнести на телеграф ответ, что всё, всё в порядке! Пойдёмте!

И дворник скинул тулуп и, шагая за Ольгой Ивановной, громко и радостно сказал:

— Всё в порядке!

Луна спряталась.

Большие, яркие звёзды горели над городом. Ночной ветер покачивал подвешенные вдоль переулка фонари — тогда по снегу пробегали светлые пятна и снова ложилась густая тень.

Погасли последние освещённые окна домов, затихли редкие автомобильные гудки, грохот поздних трамваев.

Только иногда бесшумно проезжал за углом одинокий крытый грузовик с большими буквами «ХЛЕБ», вскрикивали где-то у вокзалов паровозы да зажигался и гас над дальними заводами синий свет электросварки.