Жан Оливье - Колен Лантье Страница 12

Несмотря на ранний час, сторож решил немедленно отправиться в Пти-Шатле. В виноградниках у церкви громко свистели дрозды. «В гнёздах скоро вылупятся птенцы, — подумал Жоно. — Когда стемнеет, нужно будет пойти и поглядеть». Проходя по улице Писцов, он с усмешкой посмотрел на дом Франсуа Лантье.

«Старый пачкун, твой нечестивый сынок заставит тебя поплакать кровавыми слезами!»

На улице Святого Якова какой-то всадник забрызгал Жоно грязью. Сторож погрозил ему вслед кулаком. Сегодня он не пробирался вдоль стен, как обычно, а гордо шагал посреди мостовой.

Готье Маллере обливался холодной водой, когда слуга доложил, что пришёл церковный сторож Жоно и хочет сообщить ему что-то важное.

— Пусть этот хромоногий катится ко всем чертям! Вечно он мелет всякий вздор, как старая сплетница.

Слуга исчез, а капитан, облегчив душу ругательствами, снова обдал лицо и грудь холодной водой. Дверь опять тихо отворилась.

— Мессир, — сказал слуга, — сторож настаивает, чтобы вы его приняли. Он говорит, будто в башне прячется какой-то беглый преступник и произносит кощунственные речи.

Готье Маллере чуть было снова не задохся от гнева, но при последних словах насторожился. Ведь от церкви Святого Северина рукой подать до харчевни — их разделял лишь чей-то забор.

— Пусть он войдёт, да поживее!

Жоно, не переставая теребить в руках шапку из крысиных шкурок, пересказал всю сцену, свидетелем которой ему довелось стать. Он не упустил ни одной мелочи.

— Мне кажется, мессир, что наше правосудие должно всей своей силой обрушиться на этих еретиков. Я только скромный слуга бога и короля.

Но Готье Маллере уже не слушал его. Круглое, как шар, лицо вояки оживилось. Сердце его наполнилось радостью. Громовым голосом он позвал слугу, велел ему бежать на улицу Головорезов и немедленно при вести Перрена Рыжего. Он шагал взад и вперёд пс комнате, от удовольствия потирая руки и бормоча какие-то неясные слова.

— А что за люди разговаривали с этим подлым вилланом? — спросил он.

— Мужчина мне незнаком, мессир, а мальчишка — это сын Франсуа Лантье, живописца вывесок с улицы Писцов.

— Так ты говоришь — Лантье? Верно, тот озорник, что стреляет из лука, как Аполлон. Когда король вернётся в наш славный город, для трупов не хватит рвов у Пти-Шатле, а торговцы рогожей разбогатеют. Досадно, что мальчишка спутался с негодяями. Я с удовольствием взял бы к себе такого ловкого стрелка. Но что тебе ещё нужно? Чего ты стоишь как пень?

Жоно опустил хитрые глаза.

— Ничего, ровно ничего, мессир. Просто я слышал, что офицеры короля иногда награждают за такие сообщения.

— Ты ведь знаешь, что дофин в Компьене, наглый попрошайка. Хватит с тебя и моего благословения!

И он вытолкал Жоно за плечи, приказав ему держать язык за зубами.

— Запомни, что я тебе сказал, а не то составишь компанию воронам в хорошо тебе известном месте.

Жоно поспешно перекрестился.

— Я ваш слуга, мессир, покорный и благодарный слуга.

Он быстро покинул сырые и мрачные стены Пти-Шатле, даже не взглянув на прорезанные вровень с землёй пыльные тюремные оконца, за которыми, как гласила молва, люди гнили по двадцать пять лет в заточении.

Небо над Сеной уже не казалось ему таким голубым, а воздух — таким лёгким. И он жаждал поскорее очутиться вновь под сводами церкви Святого Северина, в тиши ризницы, пропитанной запахом ладана и свечей.

Глава седьмая

Готье Маллере был не из тех людей, кто откладывает дела в долгий ящик. Около четырёх часов дня он через расселину в ограде тихонько пробрался на кладбище при церкви Святого Северина. В каморке Жоно его ждал Перрен Рыжий со своими двумя приспешниками — Массе Перреном и Жаном Кузеном.

Когда утром капитан вызвал Перрена Рыжего, он спросил, что представляют собой его помощники, и лучник, всегда обращавшийся к ним в трудных случаях, когда затевалось какое-нибудь тёмное дело, ответил:

— Они самые отъявленные и матёрые злодеи во всём Париже. Не быть мне в раю, если это не так!

Впрочем, достаточно было посмотреть на их рожи, чтобы воздать должное проницательности Рыжего, и капитан, которому приходилось сталкиваться в Париже со всякими подонками, готовыми за небольшое вознаграждение укокошить своего ближнего, читал это на их лицах, как в открытой книге.

Прочистив горло, Готье повелительным жестом указал Жоно на дверь, а сам подошёл к наёмным убийцам.

— Так вот, молодчики, вам посчастливилось уйти из рук палача. Если бы не доброе отношение к вам Перрена Рыжего из королевской стражи, вороны и грачи давно бы очистили от мяса ваши кости. Знаете вы это, бродяги?

Оба негодяя с удручённым видом опустили головы и разом ответили:

— Нам это известно, монсеньёр.

— Хорошо! Похоже на то, что вы раскаиваетесь, — сказал Готье. — А чтоб это доказать, вы должны убить человека, от которого вчера удирали, как монахи от бродячих псов. Не так ли, Рыжий?

— Это так же верно, мессир, как то, что на моём лбу ещё горит ссадина от вчерашней стычки.

Капитан с такой силой ударил себя в грудь, широкую, как у быка, что задрожали стены.

— Итак, мошенники, сейчас мы отправимся вместе, и, если кто-нибудь из вас струсит и вздумает бежать, я его тут же на месте в порошок изотру.

Массе Перрен и Жан Кузен в смущении ковыряли землю носками башмаков. Рыжий клялся, что его рука не дрогнет, а также ручался за храбрость своих помощников.

— Если так, — сказал Готье, — прикончим негодяя, и как можно скорее. Тот, кто нанесёт ему первый удар, получит три ливра звонкой монетой.

Сидя на краю какой-то могилы, Жоно предавался горестным мыслям. Готье Маллере поступал нечестно, отстранив его от дела. Грубый голос капитана прервал его размышления.

— Эй, сторож, покажи-ка нам дорогу! А вы глядите в оба! Схватите молодца и выпустите из него кишки прежде, чем он успеет сказать «аминь»!

Через узкую дверь ризницы они прошли в церковь, и, когда переступили порог, их сразу обдало ледяным холодом. Торжественное спокойствие и величие храма не могло не подействовать даже на этих людей, не исключая Готье Маллере, который проявлял полное безразличие к вопросам религии и даже позволял себе иногда подшучивать над служителями церкви. Чтобы заглушить шум шагов, Жоно старательно обмотал тряпками ноги храбрецов.

— Мессир капитан, — сказал, сторож, — башня — в конце здания. Пробираясь туда, прячьтесь за колоннами.

— Клянусь кровью спасителя, ты пойдёшь с нами, Жоно, хотя ноги у тебя и дрожат, как камышины под ветром, — сказал Готье Маллере.

— Мессир, — взмолился сторож, — ведь я честно привёл вас сюда. Избавьте же меня от вида крови! Убийство в стенах храма карается отлучением от церкви.

Перрен и его подручные тайком перекрестились. Готье Маллере раздражённо махнул рукой. Этот проклятый болтун может расстроить всё дело.

Но медлить было некогда. Притиснув сторожа к стене, он схватил его одной рукой за горло.

— Не валяй дурака, хромоногий! Мы вершим правосудие. Ты должен забыть всё, что здесь произойдёт. Поклянись в этом, иначе я сверну тебе шею, как цыплёнку.

От крепких пальцев капитана лицо Жоно посинело, а глаза вылезли из орбит. Он мог только невнятно пробормотать:

— Клянусь святым распятием, мессир!

Маллере отпустил его.

— Убирайся к чертям, церковная крыса! Ещё одно слово, и я вырву у тебя язык. А вы ступайте за мной, да так, чтобы не скрипели плиты.

Его безудержная ярость клокотала, как горный поток. Мощная грудь порывисто дышала под кожаным камзолом.

— К дьяволу осторожность! — прорычал он.

И, сорвав с ног тряпки, бросился по проходу вперёд с кинжалом в руке, прежде чем Перрен Рыжий и его помощники успели его остановить.

Жоно забился в какой-то закоулок.

Перрен Рыжий секунду колебался, а затем все трое поспешили вслед за капитаном. Топот ног и громкие крики гулко звучали во всех уголках храма и эхом отдавались под высокими сводами.

Лесоруб Одри, вскочив на ноги, схватил увесистую дубовую доску, которую прихватил по дороге из кучи материала, заготовленного плотниками. Бунтарь решил дорого продать свою жизнь. По узкой лестнице мог пройти только один человек, и Одри, таким образом, занимал очень выгодную позицию.

Враги одновременно заметили друг друга. Капитан остановился у колодца Святого Северина, а Одри своими широкими плечами загородил вход на винтовую лестницу. Оба они были огромного роста, и оба — на редкость сильны. Готье тяжело дышал, и грудь его вздымалась, как кузнечные мехи. Одри, прочно упёршись ногами в ступени, ждал нападения.

— Сдавайся королевской страже! — заорал Готье.

— А ну-ка, поди возьми меня!

Перрен Рыжий и оба головореза, как зайцы, трусливо отскочили назад.