Владислав Крапивин - Брат, которому семь Страница 13

В обеденный перерыв пришла мама. По привычке пощупала Шуркин лоб: нет ли жара? Потом спросила:

— Задачи решал? Боюсь, отстанешь ты в школе…

— Решал.

Шурик взял со стула тетрадку. Он сегодня выбрал задачки полегче и поэтому решил целых три.

— А дальше — всё. Чистые листы, — поспешно сказал Шурик, когда мама посмотрела последнюю задачу. Он поскорей потянул из маминых рук тетрадку, потому что в середине её, на развороте, был нарисован город.

Это был удивительный город. Шурик рисовал его не сразу. Он брал карандаши, когда за окном висел пасмурный полумрак и мокрый снег прилипал к стёклам. Шурик рисовал красные, оранжевые, синие и жёлтые домики с разноцветными стёклами, с башенками и флюгерами на крышах. Одни дома вытянулись в прямую улицу, другие карабкались по склонам крутого холма. Деревья, похожие на зелёные облака, шумели над пёстрыми крышами, а над холмом улыбалось жёлтое солнце.

Когда Шурик брался за рисунок, забывал он про слякоть на улице, про своё воспаление лёгких, про скуку. Он будто сам бродил по разноцветному городу, и солнце на листе в клеточку казалось настоящим.

А потом на листке не осталось места, и рисунок как-то сразу потускнел. Так всегда бывает: пока что-нибудь делаешь, тебе весело, а как закончилось дело, сразу становится скучно.

Когда мама ушла, Шурик вынул из тетради листок с пёстрым городом и приклеил его хлебным мякишем к обоям. Он это сделал не потому, что рисунок снова понравился ему, а просто так. Надо было куда-то девать его: ведь в тетрадке по арифметике не место сказочным городам…

А вечером картинку увидел Алька. Он заметил её ещё с порога и в первый раз забыл вытереть о коврик подошвы.

— Ух ты-ы… — тихо сказал он. — Это ты рисовал, Шурик?

— Я, — ответил Шурик. — На улице тепло сегодня, да?

— Тепло, — кивнул Алька. — А ты срисовал или сам напридумывал?

— Сам.

Алька подошёл к стене, упёрся в неё ладонями и принялся разглядывать удивительный город. И Шурик понял, что никаких новостей Алька всё равно сейчас рассказывать не будет.

— Здесь нужен мост, — вдруг заметил Алька и ткнул пальцем в просвет между двумя башнями на склоне холма. — Мост надо наверху, чтобы из одной башни прямо в другую…

Шурик слез с кровати и остановился за Алькиной спиной. Лампочка ярко освещала весь город. И он снова стал праздничным и весёлым.

— Не надо моста, — сказал Шурик. — Они же могут летать на крыльях, те человечки, которые живут здесь.

— На крыльях? — серьёзно переспросил Алька.

— Ну да! Они их ремнями пристёгивают. Пристегнут — и марш. С крыши на крышу, с башни на башню…

Шурику вдруг показалось, что нарисованное солнце подмигнуло ему, довольное такой выдумкой.

— Шура, не ходи босой. Пол холодный, — сказала из кухни мама.

Нет, солнце не подмигивало. И улыбалось оно как-то кисло, будто школьник, у которого отобрали шпаргалку.

Шурик вернулся на кровать.

Алька всё ещё внимательно разглядывал рисунок. Он даже нижнюю губу прикусил от внимательности. Лицо у него было таким серьёзным, будто он решал самую трудную задачу.

И наконец Алька сказал:

— Хочешь, к тебе Лапа придёт? Ты, может, в их классе учиться будешь. Хочешь познакомиться? Он хороший, он, может, тебе щегла принесёт, если не выпустил…

Лапа пришёл на следующий день. Он остановился в дверях и неловко сказал:

— Здорово.

— Здорово, — сказал и Шурик. — Да ты давай… заходи. Алька, ты забери пальто у него.

Лапа подошёл к кровати, потоптался и протянул Шурику руку:

— Васька… Лапников.

— Шурка, — сказал Шурик и тоже протянул руку.

Ему было немного неловко, что ладонь у него худая и совсем белая. У Лапы рука уже покрылась весенним загаром.

— Мне Алька рассказывал… — начал Лапа. — А ты всё лежишь?

Шурик поскорей поднялся с кровати.

— Это я так, от скуки. Скоро уж на улицу отпустят.

— Ты давай скорей поднимайся, — сказал Лапа. — У нас тут ребят много. Весело.

— Ладно, — согласился Шурик.

Лапа ему понравился. У него был вздёрнутый нос, круглое лицо и почти совсем белые волосы. Наверное, Лапа недавно бегал на улице: волосы под шапкой у него слиплись сосульками и прильнули к голове. А сейчас эти сосульки постепенно поднимались и торчали, как иголки дикобраза. Лапа выглядел немножко смешно, но было сразу видно, что он добрый.

Алька нетерпеливо заёрзал на стуле. Лапа поглядел на него, а потом перевёл глаза на Шуркин рисунок.

— Хороший какой! — сказал он.

— Да ну… — отмахнулся Шурик. — Ерунда.

— Знаешь что? Дай мне эту картинку, — вдруг попросил он. — Можно?

— Да пожалуйста, — сказал Шурик. — Мне что, жалко, что ли?

Алька опередил Лапу и сам отлепил листок от стены. И сразу заявил:

— Нам уже пора.

Шурик слышал, как за дверью Лапа сказал Альке:

— Хороший…

Но о Шурике он так сказал или о рисунке, было непонятно.

После этого целых пять дней никто не заходил к Шурику.

На шестой день забежал Алька. Он зачем-то захотел узнать, что такое "архитектор".

— Ну, это вроде инженера, — объяснил Шурик. — Он придумывает, как дома строить. Чертежи чертит. Ты не знал, что ли?

— Я-то знал, — хитро улыбнулся Алька. — Я думал, ты не знаешь.

— Я знаю, — сердито сказал Шурик. — А ещё я знаю, что у тебя, Алька, совести совсем нисколько нет. Целую неделю не мог зайти. Я тут скоро взбешусь.

Алька покосился на дверь и рассеянно проговорил:

— Да, понимаешь, дела всякие. Каникулы…

То, что дел у Альки много, и так было видно: все руки в царапинах и даже на лбу царапина.

— Ну хорошо же… — обиделся Шурик. — Дела так дела… Я завтра и без вас на улицу выйду.

— Выходи завтра! — почему-то очень обрадовался Алька. — Завтра — это хорошо. Мы тебе знаешь что покажем?..

Мама отпустила Шурика на улицу не на следующий день, а в тот же вечер. Шурик надел зимнее пальто и валенки с галошами. Мама закутала ему шарфом шею. Шурик не спорил. Он хотел только поскорее оказаться на улице. Скорей!

Дверь открылась, и прохладный, пахнущий талым снегом воздух ударил в Шуркино лицо. Шурик закашлялся от неожиданности. Но он тут же зажал рот варежкой: кашель могла услышать мама.

Шурик спустился с крыльца.

Лужи подёрнулись уже тонким синим ледком.

Ветки молодых берёз, которые днём были мокрые, теперь тоже покрылись прозрачной корочкой.

Они будто в стеклянные трубочки оделись на ночь.

Было ещё светло, в просвете между домов растекался жёлтый закат.

Дома вокруг оказались вовсе не одинаковыми, как раньше думал Шурик. Они были двухэтажные, пятиэтажные, трёхэтажные. И штукатурка у них была разноцветная: розовая, светло-жёлтая, голубоватая.

Шурик обогнул свой розовый дом и вышел со двора на улицу. Она оказалась короткой, и в конце её стояли сосны. Через три минуты Шурик уже подошёл к ним.

Сосен было штук двадцать или немного больше. Они стояли довольно далеко друг от друга.

Но это были не одинокие лохматые сосны с кривыми стволами, а настоящие дочери леса: тонкие, прямые, с густыми верхушками. И хотя кругом поднимались большие дома, сразу было видно, что когда-то здесь шумел бор.

Шурик поднял голову, чтобы лучше разглядеть верхушки сосен. Поднял, да так и остался стоять.

Высоко на стволе Шурик увидел птичий домик.

Это был ярко-зелёный скворечник с коричневой крышей и окошками, нарисованными белой краской. Было что-то очень знакомое в этой птичьей избушке. И Шурик вспомнил, вспомнил сразу… Вон и жестяной петушок торчит над крышей. Такой домик был на Шуркином рисунке на главной улице пёстрого города.

Удивлённый Шурик оглядел сосны. На разной высоте к тонким золотистым стволам под шатрами густых веток были приколочены маленькие теремки и избушки. Розовые, оранжевые, голубые, с окнами, нарисованными разными красками… Почти все такие, как на Шуркиной картинке. Только вместо дверей на домиках чернели круглые отверстия.

Целый птичий город пестрел под неярким вечерним небом.

Шурик стоял, разглядывал скворечники, смотрел в серое с синеватым отливом небо. Там висело чуть заметное белое облачко. Лёгкое, весеннее.

Вдруг совсем неожиданно подкралась к Шурику обида. Он не хотел этого, но кто-то будто зашептал на ухо: "Картинку-то унесли. И не сказали ничего. А ты лежал дома. Один".

Шурик медленно опустил голову. Стали чужими и неприветливыми высокие сосны.

Он пошёл назад, к своему дому. И увидел вдруг два куска фанеры, привязанные к тонкому стволу.

Синим карандашом кто-то вывел на верхнем куске твёрдые буквы:

С рогатками не ходить!

Для кошек — смертельно!

А на нижней фанерке косым почерком были выведены слова:

ГОРОД ВЕСЕННИХ ПТИЦ.

СТРОИЛИ ВСЕ.

Главный архитектор Шурик Мотыльков.