Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой) Страница 13

— А, мистер Хэвишем, — произнес он, — вернулись? Какие вести?

— Лорд Фаунтлерой и его матушка в Корт-Лодже, — отвечал мистер Хэвишем. — Оба неплохо перенесли путешествие и находятся в полном здравии.

Граф что-то нетерпеливо хмыкнул и нервно пошевелил пальцами.

— Рад это слышать, — бросил он отрывисто. — Что ж, неплохо. Располагайтесь поудобнее… Не хотите ли стакан вина? Что еще?

— Лорд Фаунтлерой сегодня переночует у матушки. Завтра я привезу его в замок.

Рука графа покоилась на подлокотнике; он поднял ладонь и прикрыл ею глаза.

— Ну, — сказал он, — продолжайте. Вы знаете, что я велел вам не писать мне об этом деле; я ничего о нем не знаю. Что он за мальчик? Мать меня не интересует, но он каков?

Мистер Хэвишем отпил портвейна, который сам себе налил, и сел, держа стакан в руке.

— Трудно судить о характере семилетнего ребенка, — осторожно заметил он.

Предубеждение графа было очень сильно. Он глянул на адвоката и сурово спросил:

— Дурак, да? Или просто неуклюжий балбес? Сказывается американская кровь, да?

— Я не думаю, что она ему повредила, милорд, — отвечал адвокат, как всегда, сдержанно и сухо. — Я в детях не очень разбираюсь, но мне он показался весьма примечательным мальчиком.

Мистер Хэвишем всегда выражался сдержанно и бесстрастно, но на этот раз он говорил более холодно, чем обычно. Он решил, что будет гораздо лучше, если граф сам составит себе мнение о мальчике и что не надо его готовить к первой встрече.

— Здоров и хорошего роста? — спросил граф.

— Судя по всему, здоров и довольно хорошего роста, — сказал адвокат.

— Стройный и собой не плох? — допрашивал граф.

На тонких губах мистера Хэвишема промелькнула улыбка. Перед его глазами встала гостиная в Корт-Лодже — прелестный мальчик, вольно лежащий на тигровой шкуре, блестящие кудри, рассыпавшиеся по ковру, смышленое розовое детское личико.

— На мой взгляд, для мальчика совсем недурен, — отвечал адвокат, — хоть я, возможно, и не судья. Впрочем, вы, вероятно, найдете, что он весьма не похож на английских мальчиков.

— Не сомневаюсь, — отрезал граф, которого в эту минуту пронзила острая боль в ноге. — Дерзкие до крайности эти американские дети, довольно я о них наслышан.

— Я не сказал бы, что он дерзок, — проговорил мистер Хэвишем. — Мне трудно даже определить, в чем разница. Он больше жил со взрослыми, чем с детьми, и разница в том, что в нем сочетаются зрелость и детскость.

— Обычная американская наглость! — настаивал граф. — Я о ней довольно наслышан. Они называют это ранним развитием и свободой. Отвратительная наглость и невоспитанность — вот что это на деле!

Мистер Хэвишем отпил еще портвейна. Он редко спорил со своим сиятельным патроном, особенно когда его сиятельного патрона мучила подагра. В такие дни разумнее было во всем с ним соглашаться. Наступило молчание. Мистер Хэвишем прервал его.

— У меня к вам поручение от миссис Эррол, — заметил он.

— Не желаю ничего слышать! — отрезал граф. — Чем меньше о ней будет сказано, тем лучше.

— Но это весьма важное поручение, — пояснил адвокат. — Она предпочла бы не брать содержания, которое вы намеревались выделить ей.

Граф вздрогнул.

— Что вы сказали? — вскричал он. — Что это такое?

Мистер Хэвишем повторил.

— Она говорит, что в этом нет необходимости, а так как отношения между вами далеко не дружеские…

— Не дружеские! — повторил с яростью граф. — Еще бы им быть дружескими! Я о ней даже думать не могу! Меркантильная, крикливая американка! Не желаю ее видеть!

— Милорд, — произнес мистер Хэвишем, — вряд ли ее можно назвать меркантильной. Она ни о чем не просит. И не принимает содержания, которое вы ей предлагаете.

— Только для видимости! — бросил граф резко. — Хочет заставить меня с ней увидеться. Думает, что я восхищусь ее решимостью! И не подумаю! Это всего лишь американская тяга к независимости! Я не позволю ей жить, словно нищенке, у самых ворот моего парка! Как мать моего внука она должна занимать соответствующее положение, и она его займет! Хочет она того или нет, но деньги она получит!

— Она не станет их тратить, — сказал мистер Хэвишем.

— А мне-то что! — вскричал граф. — Ей их вышлют. Она не посмеет никому сказать, что живет как нищенка, потому что я ничего для нее не сделал! Она хочет, чтобы мальчишка дурно обо мне думал! Она уже, верно, его против меня настроила!

— Нет, — возразил мистер Хэвишем. — У меня есть от нее и другое поручение, которое убедит вас в том, что это не так.

— Не желаю его слышать! — с трудом выговорил граф, задыхаясь от гнева, волнения и боли в ноге.

Но мистер Хэвишем продолжал:

— Она просит вас не говорить лорду Фаунтлерою ничего, что дало бы ему повод подумать, что вы настояли на его разлуке с матерью из предубеждения против нее. Мальчик очень привязан к ней, и она уверена, что это создало бы между вами преграду. Она говорит, что он этого не поймет и станет вас опасаться или охладеет к вам. Ему она сказала, что он еще слишком мал, чтобы понять, в чем дело, но когда подрастет, то все узнает. Она хочет, чтобы ничто не омрачило вашу первую встречу.

Граф глубже уселся в кресло. Его глаза под нависшими бровями гневно сверкнули.

— Что? — проговорил он задыхаясь. — Что такое? Вы хотите сказать, что она ничего ему не сказала?

— Ни единого слова, милорд, — отвечал хладнокровно адвокат. — Смею вас в этом заверить. Мальчику объяснили, что вы чрезвычайно добрый и любящий дедушка. Не было сказано ничего, положительно ничего, что могло бы заставить его сомневаться в ваших достоинствах. А так как я, находясь в Нью-Йорке, в точности выполнил ваши указания, он несомненно считает вас чудом великодушия.

— Вот как? — спросил граф.

— Даю вам слово чести, — промолвил мистер Хэвишем, — что отношение лорда Фаунтлероя к вам будет зависеть только от вас. И если вы позволите мне дать вам совет, то я полагаю, что будет лучше, если вы остережетесь говорить пренебрежительно о его матери.

— Ну вот еще! — сказал граф. — Парнишке всего семь лет!

— Он провел эти семь лет с матерью, — отвечал мистер Хэвишем, — и любит ее всем сердцем.

Глава пятая. В ЗАМКЕ

Уже смеркалось, когда в конце длинной аллеи, ведущей к замку, показалась карета, в которой сидели лорд Фаунтлерой и мистер Хэвишем. Граф распорядился, чтобы внук приехал прямо к обеду и чтобы он один вошел в комнату, где он намеревался его принять; трудно сказать, чем он руководствовался, отдавая такое приказание. Лорд Фаунтлерой сидел в карете, катившей по аллее, удобно облокотясь о роскошные подушки, и с интересом смотрел по сторонам. Все его занимало: карета с запряженными в нее крупными, породистыми лошадьми в сверкающей сбруе; статный кучер и выездной лакей в великолепных ливреях; и особенно — корона на дверцах кареты, и он заговорил с выездным лакеем, чтобы узнать, что она означает.

Когда карета подъехала к величественным воротам парка, он выглянул из окна, чтобы получше разглядеть громадных каменных львов, украшавших въезд. Ворота открыла румяная полная женщина, вышедшая из увитого плющом домика, стоявшего у ворот. Две девчушки выбежали за ней следом и остановились, глядя широко раскрытыми глазами на мальчика в карете, который в свою очередь смотрел на них. Женщина улыбнулась и сделала реверанс, и детишки, послушные ее знаку, смешно присели.

— Разве она меня знает? — спросил лорд Фаунтлерой. — Кажется, ей показалось, что она меня знает.

И он приподнял свой черный бархатный берет и улыбнулся ей.

— Добрый день! — произнес он приветливо. — Как поживаете?

Женщине, казалось, его слова доставили удовольствие. Она улыбнулась еще шире, ее голубые глаза ласково засияли.

— Господь благослови вашу милость! — проговорила она. — Господь благослови ваше милое личико! Счастья вам и удачи! Добро пожаловать!

Лорд Фаунтлерой замахал беретом и снова кивнул ей, когда карета въехала в ворота.

— Мне эта женщина нравится, — сказал он. — Видно, что она любит мальчиков. Мне бы хотелось прийти сюда поиграть с ее детьми. Интересно, сколько их у нее? Хватит, чтобы играть в войну?

Мистер Хэвишем не сказал Седрику, что вряд ли ему позволят играть с детьми привратницы. Адвокат подумал, что еще успеет сообщить ему об этом.

А карета меж тем все катилась по аллее из огромных величественных деревьев, смыкавших свои кроны высоко вверху. Никогда прежде не видел Седрик таких великолепных деревьев, так низко склонивших ветви с широких стволов. Он еще не знал, что Доринкорт был одним из самых красивых замков в Англии, а парк его — одним из самых обширных и прекрасных, и что деревья в нем почти не имели себе равных. Он только чувствовал, что все вокруг удивительно красиво. Ему нравились большие, развесистые деревья, пронизанные золотыми лучами вечернего солнца. С неизъяснимым радостным чувством смотрел он на мелькавшие в просветах аллеи дивные поляны с купами деревьев или горделиво высившимися одинокими великанами. Они ехали мимо лесных прогалин, заросших буйным папоротником, мимо лазоревых лужаек колокольчиков, волнующихся на ветру. Несколько раз Седрик вскакивал с радостным смехом, увидав, что из кустов выпрыгнул кролик и, взмахнув белым хвостиком, торопливо ускакал прочь. Выводок куропаток поднялся вдруг с шумом и улетел — Седрик от радости закричал и захлопал в ладоши.