Александр Аронов - Цирк приехал! Страница 13

Свистя наперебой, ребята подошли к пустырю.

В самом центре поля паслась, вся в репьях, однорогая церковная коза Машка. Она ни за что не хотела уходить из своих владений, упиралась и бодалась отчаянно. С трудом удалось отвязать её от колышка, отогнать в сторону и привязать конец веревки к большой куче заржавленной колючей проволоки на краю пустыря.

Ромка натянул на руки старые кожаные перчатки с картонными раструбами, на которых нарисовал красным карандашом футбольные мячи. На босые ноги надел потрепанные отцовские гамаши с такими же картонками. По бокам синих трусов красовались белые лампасы. Голову Ромки венчала кепочка с длинным утиным козырьком из картона. На нем тоже был нарисован футбольный мяч. Жаль, конечно, что его в таком наряде не могла увидеть Римма Болонкина…

Мячом сразу овладел Борька. Ребята с криками приближались к воротам. Ромка как ужаленный носился из стороны в сторону.

— Бью! — крикнул Борька. Ромка замер.

Удар!

Ромка свалился как подкошенный. Мяч угодил ему прямо в лицо и откатился далеко в сторону, к однорогой Машке.

«Убили! — решил Ромка. — Я им мяч дал поиграть, а они меня за это убили!»

— Ромка, что с тобой? Тебе больно? — склонились над ним ребята.

«Не встану! — подумал Ромка. — Если я даже живой, все равно не встану. Будут знать!»

— Что, доигрались? — раздался чей-то насмешливый голос.

Ребята обернулись. Рядом стоял Сергей Михайлович в высоких сапогах и черном пиджаке. На Борьку он даже не посмотрел.

— Изуродовали парня? — спросил Сергей Михайлович.

— Ребята! Аркадий Викентьевич! — изумленно воскликнул Валька.

— Значит, выследил все-таки. Опять нафискалил кто-то. Прав был Жиртрест, — сказал Влас.

К ребятам быстрыми шагами подошел учитель.

— Я вас предупреждал, что футбол — игра вредная, запрещенная? Предупреждал. И мало того, что запрещенная, ещё и буржуазная! И не к лицу, я думаю, пионерам в неё играть.

— А во что можно пионерам играть? — спросил, багровея, Влас.

— В «Махно и буденовцы», в «пряталки», в «прыгалки»! Мало ли хороших игр есть?

— А вот в кино… — начал было Влас. Но Аркадий Викентьевич крикнул:

— Не перебивай, когда учитель с тобой говорит!

— Верно, верно! — поддержал Сергей Михайлович. — Одно на уме баловство у них. Да ещё рядом с кладбищем играют, рядом с храмом божьим! Вы уж, гражданин наставник, примите меры.

— Чья затея? — строго спросил Аркадий Викентьевич.

Ребята молчали.

— Не иначе, как учителева сына, — кивнул в сторону Власа Сергей Михайлович. — Шпана известная! Что он, что сестра его, что Ваткин. И папаша тоже хорош! Отлучил мальчонку от семьи! У родной мачехи отнял. А мачеха убивается, и братишка меньшой…

— Борьку вам все равно никто назад не отдаст! — вмешался Влас. — Он вам вместо няньки нужен. И Колька ему — не кровный.

— Ты старшим не груби! — одернул учитель Власа. — Пионеры так не поступают!

— А ну вас… — процедил сквозь зубы Влас. — Пошли, Борька.

— Ты ещё за это ответишь! Я специального сбора пионеров добьюсь! — крикнул им вслед Аркадий Викентьевич.

Но Влас его не слышал. Он донимал Борьку:

— Ну кто ему про футбол рассказал? В тот раз про скелет! Сегодня про футбол. Вот бы…

Раздался страшный треск, шипение и испуганное блеяние Машки. Друзья обернулись. Коза с размаху прижала единственным рогом к колючей проволоке Ром кии футбольный мяч…

П-ш-ш-ш-ш!

Глава пятая

КРЕСТИК ИЛИ ГАЛСТУК?

Вот уже несколько дней, как Влас и Борька постигают тайны профессора Кара-Ашикага. В конце его замечательного сочинения сказано:

«Курс закончен. Вы прочли книгу. Но, может быть, вы воскликнете: „Да, это замечательная книга, но она немного дорога!“ Вы ведь привыкли за один рубль покупать книгу рассказов в 200–300 страниц. Да! За рубль вы можете получить очень толстую книгу. Но какой из этого толк? Вы прочли её, может быть, помните содержание. Ну, это и все! А изучив наши тайны, вы будете сильны, непобедимы, вы закалите в себе смелость и хладнокровие — качества, необходимые мужчинам в жизни!»

За книгу ребята отдали Ромке Смыкунову двух «почтарей», трех «монахов», четырех «турманов», рогатку, чуть-чуть заржавленный перочинный ножики две горсти серы для жевания.

Ромка уверяет, что книгу издали двадцать лет назад. Тогда за один рубль можно было купить целую голубятню с голубями.

Да и сам профессор пишет: «Не жалейте о затраченном рубле! Если бы вы брали уроки у опытного учителя-японца, то вам пришлось бы уплатить за курс не менее 400–500 рублей. Если вы случайно встретитесь с англичанином или американцем, который захочет угостить вас боксом, вы не смущайтесь: победа за вами! В одну-две секунды, применив прием „Идем-идем“, или „Не хватай за горло“, или „Тока-Тои“ с „Курума-Каеши“ (боковой гриф для дам), вы можете вывернуть противнику руку, сломать ногу или нанести какой-нибудь жестокий удар».

Влас и Борька лежали на крыше сарайчика. Чувствовали они себя отвратительно. То ли перетренировались, то ли попросту объелись яблок. Профессор рекомендовал «никогда не упражняться после еды, подождать час-полтора, не менее, во избежание тошноты». Ребята этот срок выдержали, но их все-таки мутило.

У Борьки, помимо рези в желудке, болели скулы. Он усиленно вырабатывал любезную улыбку, без которой было совершенно не обойтись. («Японец ждет противника, любезно улыбаясь».) Руки покраснели и распухли. («Самурай бьет всегда краем ладони со стороны мизинца».) Для того чтобы край ладони стал «упругим и твердым, как дерево», Борька целыми днями стучал им без устали по парте, по столу, по стенам. Но рука пока не становилась «стальной».

Влас добился больших успехов. Он мог ребром ладони забить маленькие гвоздики и легко перерубал небольшие веточки на деревьях. Это только укрепляло веру в могущество великого Кара-Ашикага, автора книги «Жиу-Житцу».

На крышу тяжело опустился Фрушка. Он держал в клюве какой-то предмет.

— Фрушка! Фрушка! — поманил птицу Влас. — Что принес? Дай сюда! Дай!

Грач неохотно перелетел к нему и раскрыл клюв.

— Смотри, Борька, крестик! Крестик у кого-то уворовал! И не стыдно тебе? Вор! Вор!

— Вор-р-р! Вор-р-р! — согласился Фрушка.

— Где стащил?

Фрушка забавно наклонил голову: «А вам какое дело?»

— Вот видишь, тебе подарочек есть, Столпник несчастный! — сказал Влас и перебросил крестик Борьке.

— Господи, — прошептал и почему-то побледнел Борька.

— Ты чего? — удивился Влас.

— Господи! Господи! Ты понимаешь, что Фрушка наделал? — застонал Борька. — Теперь всю жизнь чужой крест на себе придется нести.

— Чего мелешь? Какой крест?

— Чужой! — испуганно бормотал Борька. У Влас насторожился:

— Да в чем дело-то? Говори толком!

И Борька рассказал. Есть примета такая. Никогда нельзя крестики подбирать: все несчастья, болезни от того, кто крестик потерял, к тебе перейдут.

— Вот отец покойный, к примеру, подобрал крестик — и сразу потерял работу. Значит, тот, кто крест обронил, а может, и специально подбросил, был безработным. Это уж точно. Мать не стала бы врать. Потом мать померла, а отец женился на мачехе. А если бы не она — до сих пор жил бы. Вот сколько несчастий, и все из-за одного крестика! Христом-богом прошу, давай выкинем крестик этот несчастный, пока не поздно!

Напрасно Влас пытался доказать Борьке, что крестик в его несчастьях ни при чем, но выкинуть крестик согласился охотно:

— Подумаешь — делов!

Выйдя из ворот, Влас хотел сразу выбросить крестик, но его остановил Борька — навстречу шел Валька Кадулин с большой бутылью темного раствора в руках.

— Вирфиксу ни слова! — шепнул Борька. — И вообще никому. Сглазить могут!

— Э-эх, темнота! — процедил сквозь зубы Влас.

— Вы куда? — спросил Вирфикс, громко сося конфету. — Ирисок хотите?

— За кудыкину гору! — рассвирепел не на шутку Борька. — Не кудыкай! Дорогу перебьёшь!

— Пошли со мной на рынок к отцу. Я ему проявитель развел. Батька нас всех вместе сфотографирует. Может, денег на пирожки с требухой даст! Пошли?

Предложение было заманчивым. Борька подмигнул Власу. Где, как не в толчее на рынке, крестик удобно выбросить!

— Пошли!

На рынке было людно. Протиснувшись между рядами, ребята прошли в самый конец рынка к «фотоателье Гранд-Электро», как важно именовал Валька предприятие отца. В небольшом закутке у забора висели простыня — «нейтральный фон» и две картины, написанные маслом на грубых холстинах.

На первой картине был изображен всадник в черкеске, с обнаженной кривой шашкой в руке и с дыркой вместо головы. Он ловко сидел на взмыленном коне, который, выпуская клубы дыма из ноздрей, несся по снеговой вершине Эльбруса. Кому же не захочется, зайдя за холстину, вставить лицо в дырку? Вряд ли найдешь мальчишку на земном шаре, который отказался бы от такого снимка. Особенно если внизу будет стоять подпись: «Привет друзьям из Пореченска!»