Леонид Сергеев - Зоопарк в моей квартире Страница 13

Придумать хорошую кличку животному — дело тонкое и крайне ответственное. Вот поэтому мы с фотографом Игорем долго ломали голову, никак не могли придумать кличку одному щенку, этакому лопоухому существу, которое неожиданно у нас появилось.

Игорь фотохудожник, снимает исключительно пейзажи — я называю его «видовик». В то лето фотограф решил поснимать Рыбинское водохранилище и пригласил меня с собой за компанию, сказал, что на водохранилище можно вдоволь отдохнуть и набраться впечатлений (на самом деле я выполнял роль подсобного рабочего — таскал его кофр и треногу, пока он выбирал нечто живописное, колоритное, выразительное, но всё же я и отдохнул, и набрался кое-каких впечатлений). увидели щенка с висячими ушами. Он был разношёрстный, нескладный, с дурашливым взглядом. Переваливаясь с боку на бок, подбежал к нам, завилял хвостом. Мы погладили его и пошли своей дорогой, а он поплёлся за нами. У причала мы встретили местного мальчишку Антона, нашего приятеля.

— Чей щенок? — спрашиваем.

— Ничей, — ответил Антон. — Он был у туристов. Они здесь жили в палатке, и щенок от них сбежал. А когда туристы уехали, объявился.

— А как его зовут? — поинтересовался я.

— Не знаю, — Антон пожал плечами.

Мы решили взять щенка с собой на съёмки и, пока укладывали фототехнику в лодку, придумывали ему кличку.

— Давай назовём её Маруся, — предложил мастер пейзажей. — Во-первых, она девица, а во-вторых — для деревенской собаки и имя должно быть деревенским.

— Лучше назвать Анфиса, — сказал я. — Звучит как-то.

— Не-ет, плохо, — протянул фотограф. — У меня была знакомая с таким именем — жуткая женщина… Прямо не знаю, как её назвать. Вспоминается множество имён, но все неважнецкие.

Так ничего и не придумав, мы посадили щенка в лодку и поплыли. Наша ушастая подружка сразу освоилась в лодке: схватила щепку и стала её подкидывать.

— Надо же, такая игрунья! — умилялся фотограф, пока я работал кормовым веслом. — И совершенно не боится качки! Прямо-таки морская душа. Назовём-ка её Капитан! Или — Салака!

— Грубо! Режет ухо! — поморщился я и стал перечислять собачьи клички, которые приходили на ум: — Берта, Ника, Франческа, Изольда…

— Избито! Банально! С претензией! — махал рукой фотограф и, высматривая на берегу колоритное и выразительное, рассуждал: — Имя должно, быть простым и романтичным. А ты — Берта, Франческа! Куда тебя всё уводит? Не надо нам богинь, но и всяких Пеструшек не надо. Ищи что-то среднее. Золотую середину.

В тот день фотограф сделал особенно удачные снимки и на обратном пути торжествовал:

— Собачонка принесла мне удачу. Странное дело — обычно женский пол на кораблях приносит несчастье, а мне сегодня повезло как никогда. Я запечатлел штук пять эффектных видов.

В деревне мы занимали покинутый дом и, не раздумывая, поселили собачонку у себя. Вечером к нам зашёл Антон. Обычно он весь день околачивался у шоссе, смотрел на проезжающие машины. Или сидел на брёвнах и лупой прожигал древесину. Но каждый вечер Антон являлся к нам. Я с ним вёл разговоры о пустяковых вещах.

— Знаешь, кого в деревне больше всего? — спрашивал меня Антон.

— Кого?

— Петухов. Они спят прямо на деревьях. В курятниках спят старые, а молодые — на деревьях. Ох и задиристые эти молодые! Вот только поют некрасивыми голосами.

— В городе голубей больше всего, — сообщал я. — Бывает, тоже дерутся, но жаль, не поют.

В один из таких разговоров встрял фотограф.

— Ты вот что! — обратился он к Антону. — Оставь петухов в покое, займись делом. Вот у тебя есть лупа. Хорошая, я видел. Ты знаешь, что лупой можно выжигать картины?

— Как это?

— А так. Тащи доску, покажу.

С того дня фотограф вёл с Антоном разговоры о серьёзных вещах.

После плавания на лодке с собачонкой Антон зашёл к нам и спросил:

— Вы что, щенка оставите у себя?

— Пусть поживёт у нас, — сказал фотограф.

— А как вы его назвали?

— Ещё не назвали, — пояснил я. — Это дело сложное. Может, у тебя есть какие мысли на этот счёт? Учти, собачка девчонка.

— Назовите Стрелка.

— Хм, собачка необыкновенная, — усмехнулся фотограф. — Сегодня принесла мне удачу. И как можно её называть какой-то Стрелкой?! Ты ведь будущий художник, выжигаешь картины! У тебя должно быть воображение! Думай, думай!

— Королева! — ляпнул Антон и покраснел — сам понял, что сморозил глупость.

Немного помолчав, Антон заявил:

— Вообще-то, пацан как-то её называл.

— Какой пацан? — спросили мы. — Ну сын туристов. Он везде бегал, искал щенка, плакал…

— Надо бы разыскать этих туристов. Они наверняка жутко переживают, что потеряли собачонку, — сказал я.

— Да-а, — протянул фотограф. — Мы сделаем вот что. Я сфотографирую щенка и в городе дадим объявление в газету. Возможно, туристы откликнутся.

Несколько дней мы прожили в деревне и всё это время не расставались с собачонкой. Она и спала с нами: то у меня на кровати, то у фотографа; во сне чмокала, виляла хвостом, а однажды вцепилась в мой мизинец и начала сосать. По утрам она подлезала под одеяло, лизала щёки, тявкала в уши. Или спрыгивала на пол и поднимала возню с нашими ботинками. Вся её сияющая мордаха так и говорила: Вставайте, лежебоки, на съёмку пора!

Днём мы с фотографом ходили на съёмку, и собачонка всегда сопровождала нас, причём, когда мы работали, вела себя безукоризненно: не вертелась под ногами, не грызла кофр и треногу, даже отгоняла от нас ворон, чтоб не мешали, — «поддерживала порядок на съёмочной площадке», как говорил фотограф.

Антон тоже раза два ходил с нами на пленэр, но вёл себя не очень прилично: шатался от меня к фотографу, то покрутит треногу, то сунет палец в камеру, то начнёт мучить вопросами — для чего это, для чего то? Почему одно называется так, другое эдак? Мне-то что! Я спокойно всё объяснял ему, а вот фотограф нервничал:

— Вы своей болтовнёй сильно мешаете мне! Для хорошей съёмки главное что?

— Фотоаппарат! — поспешно выдавал Антон.

— Умение сосредоточиться! — повышал голос мастер художественной фотографии. — Фотокамера — дело второе. Главное — сосредоточиться, уловить состояние природы, найти эффектное освещение, подождать, пока там облачко найдёт или побежит рябь по воде…

Одержимый фотограф мог снимать весь день, но я не выдерживал такой нагрузки и во второй половине дня, посвистев собачонке, отправлялся с ней обедать. По пути мы заглядывали на водохранилище. Я заплывал метров на сто от берега, переворачивался и обратно плыл на спине, а собачонка плескалась на мелководье, подпрыгивала, сердито гавкала на меня — была уверена, что я дурачусь в воде, вытворяю какие-то фокусы.

Ближе к вечеру появлялся мастер пейзажей; он входил в дом, уставший, но ликующим голосом возвещал об очередных эффектных снимках. На радостях, он брал собачонку на руки и тискал, а она визжала от удовольствия.

Перекусив, неугомонный фотограф начинал копаться в своей фототехнике, подготавливать её к съёмке на следующий день, а я просто не знал, куда себя деть от безделья, но вдруг подбежит наша подружка, запрыгает на месте — прямо зовёт поиграть. Мы с ней перетягивали верёвку, катали по полу бутылку из пластика. Случалось, так увлекались, что и фотограф откладывал свои серьёзные дела и включался в нашу игру.

Что и говорить, мы привязались к собачонке, но взять её в город не могли: у меня уже жили две собаки, а фотограф постоянно ездил в командировки. Накануне отъезда мастер пейзажей впервые за все те дни занялся портретной съёмкой — как и обещал, сфотографировал щенка, а Антону сказал:

— Ты присмотри за собачкой. Думаю, туристы объявятся и приедут за ней.

— И не забывай кормить её. У нас остались кое-какие съестные припасы, — я достал из рюкзака крупу и тушёнку.

Антон кивнул.

— Я возьму пока её к нам. У нас во дворе полно места. А наш Трезор тихий, её не обидит.

Как только мы вернулись в Москву, фотограф отнёс в одну из газет снимок, и вскоре вышла заметка: «Щенок ищет своих хозяев». На фотографии красовалась наша подружка, а под снимком — адрес Антона.

Спустя неделю фотограф сообщил мне, что ему позвонили хозяева щенка. Они съездили на водохранилище, и Антон передал им собачонку из рук в руки.

— Нас с тобой туристы благодарили от всей души, — сказал фотограф. — Кстати, собачонку зовут Жулька.

Трава у нашего дома

Он был моим самым близким другом в детстве. Мы с ним проводили все дни напролёт. С утра обегали наши владения: поляну с небольшим болотцем и пружинящим деревянным настилом через низину, берёзовый перелесок, овраг, в котором струился ручей, и, наконец, бугор. Мы влетали на бугор и останавливались передохнуть. С бугра открывался прекрасный вид на зелёный луг, по которому проходила железная дорога и до самого горизонта поднимались и опускались телеграфные провода. Каждое утро по железной дороге проносился скорый; он никогда не останавливался на нашем полустанке, мы и пассажиров не успевали рассмотреть — так, два-три лица, прильнувшие к стеклу, — но всё равно их провожали: я махал рукой, а Яшка кивал бородой. Я очень завидовал тем, кто мчал в поезде, мне тоже хотелось попутешествовать, побывать в разных городах. А Яшка им совсем не завидовал: поезд скроется, и он спокойно пасётся на бугре, щиплет сочную траву, время от времени наполняя утреннюю тишину громким блеянием. Я ложился рядом с Яшкой, обнимал его за шею, делился с ним своими мечтами, и он всегда внимательно смотрел на меня зелёными глазами и слушал, правда, при этом не переставал жевать. Выслушает, качнёт головой, как бы говорит: «И куда тебя тянет? Здесь отлично, всего полно. Смотри, сколько ромашек! И чего их не лопаешь?».