Вера Ферра-Микура - Двенадцать человек - не дюжина Страница 13

— Я тоже очень рада, — сказала Марианна, покраснев.

Отец снял с гвоздя зажигалку, задумчиво покрутил колёсико и выпустил в воздух сноп искр.

— Может быть, ты теперь уже голодна? — спросил он.

— Как волк!

— Ну вот видишь! Пора нам и в самом деле поужинать!

Глава двенадцатая, самая подходящая для описания двенадцати часов ночи

Двенадцать часов ночи!

На всех городских башнях часы бьют двенадцать раз. Все колокола на колокольнях издают двенадцать ударов. Во всех квартирах часы с маятником возвещают, что наступил таинственный час привидений.

Но нигде во всём городе не появилось ни одного привидения, ни один дух не вышел из каменной ниши, и даже вблизи кладбища не засветились во тьме ничьи глаза.

Нигде не было ничего необычного, всё было как всегда.

Правда, по Вокзальной улице двигалась какая-то одинокая фигура. Это был дядя Михаил, железнодорожный контролёр. Он тихонько насвистывал. Как всегда, когда возвращался после дежурства домой. Вдруг дядя Михаил испугался… Из-под грузовика, стоящего возле тротуара, выскочили две кошки, и он чуть об них не споткнулся. Но тут же он рассмеялся, потому что из окна второго этажа послышался женский голос:

— Большое спасибо, что вы прогнали кошек! Целый час орут тут под грузовиком: «Мяу, мяу, мяу!» Всякое терпение лопнет!

А в то время как дядя Михаил шагал по тёмной улице мимо тёмных домов, Карл Зомер поспешно перебегал от столика к столику в ресторане гостиницы «Могикане». Из одного конца зала кричали: «Официант!», из другого — «Официант!», из отдельного кабинета и с террасы — «Офици-а-а-ант!» А человек, одиноко сидевший за столиком под чучелом ястреба, упорно выкрикивал: «Официант, а официант!» Но когда официант Карл Зомер подошёл к нему и сказал: «Пожалуйста, что вам угодно?», он только поинтересовался:

— Это что же за птица такая? Сокол или коршун?

— Это ястреб, — любезно ответил Карл Зомер. И тут же снова забегал по залу от столика к столику, разнося заказанные блюда, убирая пустые тарелки и стаканы, предъявляя счёт посетителям, кричавшим: «Получите с меня!» И когда он пробегал с подносом, уставленным тарелками, мимо человека, сидевшего под ястребом, тот делился с ним своей радостью:

— Уж теперь-то я знаю, как выглядит коршун!

А Карл Зомер терпеливо отвечал ему:

— Это не коршун. Это ястреб.

Он был так вежлив и приветлив, что ни один посетитель в зале даже не замечал, как он устал.

И жена его тоже очень устала, но она всё ещё сидела возле своей швейной машинки. До четверга она должна была сшить ещё дюжину кукольных платьев, а днём у неё редко когда выдавалось полчаса, чтобы заняться шитьём.

Настольная лампа отбрасывала свет на её руки, на огрубевшие от стирки, разъеденные содой пальцы, возившиеся с тоненькими, как паутинка, кружевами и серебряными пуговичками на нарядных кукольных платьях. Комната была погружена в темноту и тишину. Слышен был даже лёгкий шорох, с которым нитки проходили сквозь шёлк.

За стеной спала Нелли, свернувшись как ёжик. Она дышала глубоко и спокойно. На уголке её подушки сидела огромная ночная бабочка, залетевшая со двора.

Наверху, в одной половине мансарды, спали её братья — Эрих и Фриц. Одеяло у Эриха было натянуто до самого лба, а голые пятки упирались в стену. Фриц лежал вытянувшись на кровати во весь рост, и ноги его торчали между железными прутьями спинки.

Во второй половине мансарды, в комнате с сиреневыми обоями, спала тётя Фелицита. Она нарочно легла на живот, чтобы бигуди не давили ей на затылок, и заснула, уткнувшись носом в подушку. А потому храпела и сопела, как небольшой бегемот.

Окно тёти Греты было ярко освещено. Что делала в этот поздний час тётя Грета в своей комнатушке, дверь из которой вела в «Ателье проката», отгороженное фанерной перегородкой от мастерской прадедушки-скульптора? Она сидела в кровати и крепко спала. Под спину её было подложено множество вышитых пёстрых подушечек. Книга, которую она читала, выскользнув у неё из рук, валялась на коврике перед кроватью. Она стояла тут, словно палатка, рядом с ярко-красными домашними туфлями тёти Греты, и страницы её были загнуты в разные стороны.

Оба дедушки тоже давно уже спали.

Кончики усов дедушки Зомера вздрагивали всякий раз, когда он всхрапывал. Сам же он лежал неподвижно, сложив руки на животе.

Дедушка Херинг, наоборот, ворочался во сне с боку на бок, боролся со своей простынёй и колотил пятками по матрацу. Ему, очевидно, было жарко или же снился страшный сон.

А тётя Рези видела чудесный сон. Ей снилось, что кладовка рядом с кухней переоборудована в ванную комнату, выложенную жёлтым кафелем. Жёлтая кафельная ванная с душем была заветной мечтой тёти Рези, и сейчас, во сне, эта мечта наконец сбылась. Тётя Рези хотела как раз отвернуть горячий кран, как вдруг услышала тоненькое повизгивание. С удивлением подняв взгляд на окошко, она увидела там нахохлившуюся птичку и хотела уже к ней подойти, как вдруг визг стал очень громким. Тётя Рези проснулась и села. Сон исчез, но жалобный визг из жёлтой кафельной ванной всё ещё стоял у неё в ушах.

— Что случилось? — сонно пробормотала тётя Рези. И тут из угла комнаты послышался голос Бруно:

— Мама… у меня… кровь из носа!..

Тётя Рези, тут же забыв про свой сон, включила свет и бросилась босиком к постели Бруно. Увидев, что у него из носа хлещет кровь, она вытащила из шкафа пачку ваты и засунула ему в ноздри толстые ватные тампоны. И тотчас побежала вниз по лестнице в кухню за тазом и кастрюлей с водой.

Вымыв сыну руки и лицо, она осторожно перенесла его в свою кровать и положила ему под голову влажную тряпку, а на лоб мокрое полотенце.

Бруно теперь молчал словно немой. Только время от времени показывал пальцем на свой нос, если кровь просачивалась сквозь тампон и щекотала ему губу. Тогда тётя Рези брала большой кусок ваты и осторожно вытирала кровь. Она вытирала так раз десять, а может, и больше, пока кровотечение не стало слабее. Тогда она поднялась с края кровати и достала из шкафа чистое постельное бельё. Переменив наволочку и пододеяльник на постели Бруно, она отнесла его обратно в его кровать и сидела рядом, держа его за руку, пока он не уснул.

Тётя Рези завесила лампочку газетой и залезла под одеяло, но заснуть уже не могла. Она очень боялась, что у Бруно снова пойдёт кровь носом и что с ним опять повторится то, что было два года назад.

Тогда пришлось вызвать «скорую помощь» и отвезти Бруно в больницу. Тётя Рези прислушивалась к дыханию Бруно и думала: «Не буду спать всю ночь, лишь бы не прозевать!»

На улице было темно, звёзды сияли над городом, но ещё многие люди не могли в это время уснуть.

Например, фрау Шпиндель, мать Марианны. Она лежала в большой палате, слабо освещённой голубоватым светом лампы. И улыбалась.

Вечером, ровно в девять часов, у неё родился мальчик. А примерно в половине десятого медицинская сестра, подойдя к её постели, сказала шёпотом:

— Фрау Шпиндель, только что звонил ваш муж. Он, конечно, хотел тут же прибежать, но я велела ему прийти утром. Завтра он сможет на несколько минут войти к вам в палату. — Сестра усмехнулась и покачала головой: — Ох уж эти отцы! Ваш муж тут же спросил, какого роста ребёнок и сколько он весит. И когда я сказала: «Рост — пятьдесят сантиметров, вес — три с половиной килограмма», очень обрадовался. Он просил меня передать вам, что Марианна уже спит крепким сном, а дома полный порядок.

Марианнин отец не попросил, конечно, передать Марианниной маме, как трудно ему было уложить Марианну спать.

Когда же это наконец ему удалось и он остался один, он взялся за посуду. Потому что Марианна забыла не только почистить зубы, но и помыть посуду. Но он на неё за это не рассердился и вообще не придал этому никакого значения. Ведь сегодня был особенный день.

Налив в эмалированный таз горячей воды, он высыпал туда полпакета мыльного порошка. Не удивительно, что из-за пены и мыльных пузырей ему уже не видно было ни тарелок, ни чашек, ни блюдец, и он мыл их на ощупь. Не удивительно и то, что когда он стал вытирать посуду, одна тарелка упала и разбилась. Руки у него были до того скользкие, что тарелка из них просто сама выскользнула.

Убедившись, что Марианна не проснулась от грохота, он выбросил осколки в помойное ведро и помчался к телефонной будке. Назад, от телефонной будки до парадного, он тоже бежал бегом, хотя спешить ему теперь, собственно, было некуда. Всё прошло благополучно, всё уже было позади. Его жена и новорождённый чувствовали себя хорошо. Поднявшись по лестнице и войдя в квартиру, он решил, что может пойти лечь спать.

Когда все часы на городских башнях пробили двенадцать раз, он уже спал как сурок. Он не слышал ни боя часов, ни ударов колокола, не слышал даже, как Марианна громко и ясно сказала во сне: «Двенадцать чайных ложек…»