Чезар Петреску - Фрам — полярный медведь Страница 13

«Фрам», по-норвежски, означает «Вперед».

Грянуло ура. Раздались песни. Все с восхищением и верой в успех смотрели на смелых мореплавателей, которые отправлялись навстречу неведомым опасностям, а может быть, и смерти.

Стоя в лодке, невеста Ларса махала платочком — желала жениху счастливого плавания и благополучного возвращения:

— «Фрам»! Да здравствует «Фрам»! Удачи «Фраму»!

В течение трех лет на просторах зеленого океана и в ледяных тисках «Фрам» полностью оправдал свое название.

Он рассекал зеленые пустынные воды, не боясь плавучих льдов. Вперед, все время вперед!

Для Ларса это была жизнь ни с чем не сравнимая, сплетенная из терпения и мужества, благородных порывов, борьбы со стихиями и незыблемой веры в счастливую звезду добрых и великих дел. «Фрам» открыл неведомые до тех пор земли, на его долю выпало немало опасностей, но он преодолевал преграды и неизменно выходил победителем.

Через три года, когда корабль вернулся, на всех домах Норвегии реяли флаги. Во всех глазах искрилась радость достигнутой удачи. Весть о возвращении «Фрама» мгновенно разнеслась по всему свету.

Имя Нансена, имя «Фрама» были у всех на языке.

Среди тех, кого встречали и чествовали, находился и Ларс, никому не известный парень из рыбачьего поселка. Его имени никто не упоминал. Велика беда! Это нисколько не умаляло ни радости успеха, ни преданности Ларса капитану, который привел их к победе.

Горечь и страдания ждали его по другой причине.

Когда он вернулся к себе домой, никто не вышел ему навстречу, никто не обнял его.

Невеста и мать спали вечным сном на горе, на приютившемся среди скал кладбище: бедный рыбачий поселок был опустошен страшным моровым поветрием. Никто не позаботился об его обитателях. Никто не послал им ни врачей, ни лекарств. Люди мерли, как мухи, потому что богачам не было до них дела. Ларса ждали две могилы, одна возле другой. На них цвели чахлые цветы.

Жизнь парня опустела. Надежды рухнули. У него не хватило сил бороться с несправедливостями, которые встречались на каждом шагу.

Годы летели. Ларс пристрастился к вину, а когда представился случай, поступил рядовым матросом на одно из судов, отправлявшихся в Ледовитый океан на китобойный и тюлений промысел.

От жизни он больше ничего не ждал.

И никто больше не ждал его дома.

Иногда поздней ночью среди собутыльников он ударял кулаком по столу и, потребовав молчания, принимался вспоминать былые годы.

Одни смеялись, другие молча слушали, качая головой, перебирая в памяти события собственной жизни и надежды, окрылявшие их молодость, когда они тоже были сильными и смелыми, чистыми душой и телом.

В жизни каждого человека всегда есть красивые, светлые страницы. Какой-нибудь выдающийся, хороший поступок, говорящий о мужестве, беззаветной любви или готовности принести себя в жертву.

Проходят годы. Только бесчувственные люди способны смеяться над такими воспоминаниями.

В тот день в одной из кают глубоко в недрах корабля Ларс, старый матрос и пьяница, невесть в который раз принялся рассказывать о былом.

Кто-то играл на гармонике. Другие басисто смеялись, чокались и пили.

В каюте стоял густой табачный дым — хоть топор вешай. Духота усугублялась рыбной вонью и вонью звериных шкур.

Захваченный рассказом Ларса, матрос, игравший на гармонике, перестал играть. Остальные перестали смеяться.

Медвежонок спал, свернувшись калачиком у ног своего нового хозяина. Иногда он скулил во сне, и Ларс нагибался, чтобы почесать ему голову между ушей.

Поднялась снежная буря. Судно качалось на зеленых волнах и трещало по всем швам.

Так когда-то трещал и «Фрам», но это было на других широтах гораздо выше, гораздо дальше, в полярном океане. Ларс был тогда молод и с нетерпением ждал возвращения в родной поселок, где он оставил невесту и мать. Да, и тогда точно так же трещал по швам корабль и свистела пурга.

Ларс оборвал свой рассказ и подпер подбородок кулаками. В глазах его стояли слезы.

Но вот он встряхнулся и встал:

— Хватит воспоминаний! Молодости все равно не вернешь! Налейте-ка мне лучше еще стаканчик!

Он поднял полный стакан и вылил его на медвежонка, произнеся в память того, другого крещения:

— Ты будешь называться Фрам!

Разбуженный медвежонок испуганно вскочил.

— Правильно, пусть он зовется Фрамом! — подхватили матросы. — Фрам! Да здравствует Фрам!..

Кличка пристала к белому медвежонку.

С этой кличкой его продали за десять бутылок рома, когда корабль вернулся, в первом же норвежском порту. Позднее под той же кличкой его приобрел цирк Струцкого, и она же появилась на первой афише.

В обществе людей медвежонок научился вести себя, чувствовать, веселиться и печалиться по-человечески. Он выучился акробатике и гимнастике, научился перебирать лады гармоники, любить детей, играть мячом и радоваться аплодисментам.

Семь лет подряд путешествовал он со своей кличкой из страны в страну, из города в город, потешая ребят и вызывая удивление взрослых.

Белый медведь Фрам!.. Фрам, гордость цирка Струцкого!

Эскимосы на своем затертом льдами острове давно позабыли о медвежонке, обмененном когда-то на несколько связок табака. Корабль, доставивший его из Заполярья, может быть, затонул или был брошен за негодностью. Старый, окончательно спившийся матрос Ларс, быть может, давно уже умер. Жизнь шла вперед, и слава Фрама росла изо дня в день, с каждым новым городом, куда приезжал цирк. Его опережала передаваемая из уст в уста молва об ученом белом медведе.

И вдруг теперь, после стольких лет, ни с того, ни с сего Фрам валяется без дела в своей клетке, в глубине циркового зверинца. Скучный, отупевший, он сам не понимает, что с ним происходит. Точно так же, как белый медвежонок когда-то не мог понять, по вине какого стечения обстоятельств он попал к людям в руки.

Ночью, когда звери в клетках засыпали и видели во сне родину, где они жили на свободе, все былое оживало и в памяти Фрама. Иногда это было во сне, но иногда он вспоминал о родных краях и с открытыми глазами. Сон мучительно переплетался с явью.

Сейчас прошлое вставало перед ним отчетливее, чем когда-либо. Фрам переживал его заново.

Давно позабыт Ларс, голубоглазый матрос, который первым приласкал медвежонка и дружески почесал ему за ушами. Такое же забвение поглотило корабль, где Фрам впервые научился не бояться людей и стал их другом.

На все это давно опустилась тяжелая завеса времени.

Навсегда оторванный от родных льдов, Фрам вырос среди людей, научился плясать, играть на гармонике, показывать акробатические номера и радоваться аплодисментам.

И вдруг теперь эти далекие воспоминания, все до одного, ожили до мельчайших подробностей; ожил даже образ большого доброго существа, которое согревало и кормило его в темной ледяной берлоге, когда он был маленьким и беспомощным медвежонком.

Он закрывал глаза и видел бескрайний зеленый океан.

Видел полыхающее в небе северное сияние.

Видел плавучие льды.

Белый медведь, стоя на задних лапах, подавал ему знак: «Идем с нами, Фрам!..»

Он даже чувствовал, как ноздри ему покалывает тысячами иголок полярный мороз.

И тогда Фрам скулил во сне, как скулил когда-то медвежонок, оторванный от кормившего его соска, над шкурой убитой матери.

Он просыпался весь дрожа, в страхе и безумном смятении.

Вместо чистого, морозного дыхания снегов в нос ему ударял смрад запертых в клетках зверей, зловоние отбросов, противный запах обезьян.

Он пытался забыть. Поднимался на задние лапы и повторял свой программный номер. Сбивался. Начинал снова. Потом тяжело падал на все четыре лапы и растягивался на полу клетки, упершись мордой в самый темный угол. Но стоило ему закрыть глаза, как опять перед ним расстилался, сверкая под солнцем, зеленый океан с плавучими льдами, опять белели бескрайние снежные просторы, прозрачность и светозарность которых нельзя сравнить ни с чем в мире.

Фрам тосковал о ледяном мире своего детства.

VIII. НАЗАД К ЛЕДОВИТОМУ ОКЕАНУ

В городе, где давал представления цирк, жил старый человек, написавший когда-то несколько книг о медведях. Теперь он ходил с трудом, опираясь на палку, вечно кашлял и носил толстые, выпуклые очки, без которых из-за близорукости ничего не видел. Руки у него сильно тряслись.

Старик жил один, со своими собаками и кошками. У него не было голубоглазой внучки, как у пенсионера-учителя в том, другом городе, где Фрам вызвал такое волнение на прощальном представлении. У него не было семьи. Да и вообще у него никого не было.

В молодости он был одним из самых знаменитых в мире охотников и объездил много стран в поисках редкостных и опасных зверей. Он гордился тем, что ни разу не упустил добычи, не потратил зря ни одной пули. Его справедливо считали одним из самых опытных медвежатников.