Худайберды Тухтабаев - Свет в заброшенном доме Страница 13

– Змея? Никакой змеи нет!

– Змея есть, есть!.. – всё плакала девочка. – Он её за пазуху спрятал.

За пазухой мальчика в самом деле оказалась полосатая змея. Длинный опять начал оправдываться, что, мол, змея неядовитая, прирученная, что он каждую ночь спит с ней вместе. Но директор его не слушала, прогнала вон, пригрозив после линейки ещё поговорить. Вернувшись на место, она продолжала свою речь.

– В нашу семью сегодня пришло ещё шесть членов. Встретим их как своих братьев и сестёр, научим тому, что знаем сами, и будем учиться у них тому, чего не знаем.

Хорошо? – обратилась она к строю, чуть повысив голос.

– Да, хорошо, – ответили ребята.

– В нашей комнате есть свободное место.

– Одного мы можем взять к себе.

– По арифметике я могу помочь.

– По родному – я!

Нам стало легче дышать. По всему видно, здесь совсем неплохие ребята собрались. Добрые, видать, отзывчивые. Мои младшенькие тоже, кажется, заметили это, выпрямились, на лицах заиграл румянец радости.

Директор взмахом руки велела музыкантам играть. Карнайчи затянули «Марш дружбы». Сочинитель прозвищ аккуратно колотил в свой барабан, вторя им. А мы обошли весь строй, здороваясь за руку с ребятами. На душе у меня было тепло и радостно. Не знаю, что меня сделало счастливым: приветливость ли детдомовцев, звуки ли музыки или тёплые взгляды директора и воспитательниц, – я обходил строй и крепко пожимал всем руку, произнося своё имя. Я чувствовал себя легко, как птица.

Меня, Султана и Усмана поместили вместе. Для нас поставили рядышком три железные кровати. Я боялся, что Зулейхе придётся трудно, ведь она нелюдима, молчалива, но, к счастью, она быстро нашла себе друзей. Как только линейка окончилась, её окружила стайка девочек и увела в своё общежитие. Рабию с Аманом тётя Русская пока поселила у себя. Ещё когда Мария Павловна была у нас, она пообещала Аману деревянного коня с саблей, если он согласится стать её сыном. Аман крепко держался за подол директора, видно, твердо решил выманить-таки коня и саблю.

Вечером в нашу комнату пришла воспитательница, провела беседу. Она рассказала об одном герое из нашего района, фото которого было напечатано в газете. Он, оказывается, и в школе отлично учился. И вообще, по её словам, все отличники становятся героями или вырастают уважаемыми, всеми почитаемыми людьми. В тот вечер я подружился со многими ребятами. Того мальчика со змеёй звали Самар, в детдоме он был известен как Самовар. Его родители умерли ещё до войны, здесь он уже два года. «Ничего, что называют «сиротским домом». Жить можно», – отозвался он о детдоме.

Моего соседа по койке, чёрного как жук, с большими блестящими глазами мальчика звали Карабаем. Плечи его постоянно вздрагивали, точно он вот-вот пустится в пляс. В нашей комнате жили ещё мальчики. Куршермат, Ислам Курбаши, Вечноголодный. Поговорить с ними мне не удалось.

Меня избили «разбойники»

Отец, мама, мы все, детишки, сидим во дворе, на широком сури, едим дыню. Братишки, смеясь, стреляют друг в друга семенами дыни. Неожиданно земля вздрогнула, заходила ходуном. Землетрясение…

Я испуганно вскочил. Оказывается, это был сон. В середине комнаты едва мерцает прикрученная лампа. Слышны детские всхлипывания, чмоканье, сонное бормотание, храп.

Все спят. Но надо мной вроде кто-то стоит. Интересно, кто же это?

– Вставай же, дурак! – дёрнули меня за плечо.

– Ты кто такой? – спросил я, натягивая одеяло по самые глаза.

– Вставай, тебя директор вызывает.

– Что ей понадобилось в такую поздноту?

– Это ты у неё самой спросишь.

Мы от всей души полюбили Марию Павловну, которая относилась к нам со всей добротой, и я готов был отдать за неё жизнь. Встав, я быстро оделся.

Выйдя на улицу, я обнаружил, что разбудивший меня парень в маске. Странно, зачем Марии Павловне понадобилось будить меня среди ночи? Может, назначили на дежурство? А вдруг из кишлака плохие вести? Лишь бы всё было хорошо…

Маленькая дорожка привела нас в сад. Сад здесь большой, целый гектар, а может, и того больше занимает. Там и сям темнеют громадные урючины и орешины. Тишина, молчат даже назойливые цикады. Только изредка подаёт голос кукушка. От её кукования становится не по себе, как от крика совы. Интересно, что же потеряла директор посреди ночи в глухом саду? Ах да, понял. Когда вчера повара пожаловались, что кончились дрова, Мария Павловна посоветовала взять ребят постарше и выкорчевать пни в саду. Выходит дело, ребята не стали ждать приглашения. Молодцы, орлы! Ладно, я вам помогу, от души поработаю, я всегда рад быть полезным. Ведь нас здесь одели, обули, накормили и приласкали, голодных, обовшивевших…

От могучей орешины отделились три тени, пошли навстречу. У меня почему-то враз отяжелели ноги. Хотел было повернуть назад, но сопровождавшая меня маска рявкнула:

– Стой! – И схватила за рукав.

– Отпусти! – вырвался я. Но было уже поздно. Тени окружили меня со всех сторон. В руках у них были палки с железными наконечниками, на лицах маски. Я хотел закричать, но язык словно прилип к гортани. Когда я очень волнуюсь или испугаюсь чего-то, на меня нападает икота. И сейчас это случилось.

– Ну, многодетный сирота, как самочувствие? – поинтересовалась высокая тень.

– Отпустите меня, – заговорил я наконец, – ик, а то директора позову.

– Может, ты и папу с фронта кликнешь? – издевательски хихикнула другая тень.

– И вызову, ик!

– Вали его! – скомандовал длинный. Они вмиг свалили меня, заткнули рот кляпом.

– В арык его! – последовал приказ. Меня за ноги отволокли в сухую канаву, вынули кляп.

Приставили свои палки с наконечником к груди и животу. Заговорил один из них не спеша, с издёвкой. По его словам, здесь, в детдоме, существуют три правила поведения. Первое – это директорское правило, нарушитель его изгоняется из приюта. Второе правило принадлежит воспитателям. Нарушивший его выслушивает нудные нотации. Третье правило принадлежит шайке разбойников. С нарушителя сдирается кожа и набивается соломой. А то иногда его заживо закапывают в этой канаве. «О, самое страшное – последнее!» – со страхом подумал я.

– Сколько у тебя братьев и сестёр?

– Пятеро.

– Значит, вместе с тобой вас всего шестеро, так?

– Да.

– Сколько раз вы едите в день?

– Трижды.

– По скольку кусков хлеба получаете?

– По два куска.

– Один кусок будете отдавать нам. Значит, с трёх раз будет восемнадцать кусков. Если не сможешь сговориться со своими, тебе конец.

Вы слышали, я, оказывается, должен отдавать наш хлеб этим трём идиотам в масках! Отдавать наш хлеб, когда мы только-только почувствовали себя сытыми, когда на наших лицах стал проступать румянец! Вы только их послушайте! Отдавать им свой хлеб! Не-ет, шалишь, умереть – умру, но ни крошечки не дам.

– Отвечай! – толкнул меня в плечо главарь.

– Я не собираюсь давать тебе хлеб.

«Разбойники» накинулись на меня. Сказать правду, я тоже не сидел без дела: кому двинул кулаком, кого угостил пинком. Но долго так, конечно, не могло продолжаться. Когда, обессилев, я упал на землю, один из «разбойников» за ухо приподнял мою голову:

– Ну как, теперь согласен?

– Надоели вы мне.

– Согласен, говорю, с нашим условием?

– Не-ет! Нет!

Не знаю, откуда силы взялись, я вскочил на ноги, отбросив от себя «разбойника», как котёнка. Но другие успели опять повалить меня.

– Даём тебе время на размышление до завтра. Не согласишься – закопаем в арык живьём.

– Можешь хоть сейчас! – закричал я, опёрся рукой о землю, чтоб встать, но вдруг голова закружилась, упал обратно…

Сказать честно, в то время я был ещё очень слаб. То ли от недоедания, то ли чересчур много пережил после смерти мамы – у меня частенько кружилась голова, перед глазами опускалась темнота. И сейчас точно так: деревья устроили вокруг меня хоровод, звёзды слились в единый круг. Ну нет, я и кусочка не дам вам хлеба, я буду защищать интересы своих младшеньких, как лев, мама меня о том просила, отец завещал!

– Не дам!… – прохрипел я, пытаясь встать. Странно, разбойников не было. Я потихоньку двинулся к общежитию. Умылся в арыке, почистился от пыли. Что теперь предпринять? Рассказать директору о случившемся? Что я сделаю, если она попросит указать «разбойников», я ведь и узнать-то их не узнал. Кроме того, эти молодчики могут меня со света сжить, если «дешевну», как они говорят. Что тогда станет с моими младшенькими?

Я три дня провалялся в постели с большой температурой. Мария Павловна принесла мне разных лекарств: порошки всякие, капли. О случившемся говорить я ей не стал. Только Султану рассказал под большим секретом.

– Гады проклятые! – чуть не заплакал братишка, выслушав меня. – Ну я с ними разделаюсь!

– Не стоит связываться, Султан, – сказал я, боясь скандала.

– А что?! – закричал Султан. – Тебя будут бить, а я – стоять в стороне?!