Владимир Беляев - Кто тебя предал? Страница 13

 — Кто тебя обидел, дщерь моя? Что случилось злого в юной твоей жизни? Открой мне свою душу, и я помогу тебе...

 Через несколько минут, сопровождаемая Кадочным, Иванна, робко озираясь по сторонам, шла по коридору капитула. Спаситель ее души предупредительно показывал девушке дорогу. Он вел ее в покои митрополита.

 Они вошли в библиотеку, уставленную высокими книжными шкафами. Среди книг духовного содержания здесь можно было увидеть сочинения Карла Маркса и Фридриха Энгельса, тома Большой советской энциклопедии, книги советских авторов. Митрополит хорошо знал: «Чтобы поражать коммунистическое учение, надо прежде всего самому хорошо знать его». В простенках между книжными шкафами — портреты римских пап в золотых тиарах и деятели унии. На почетном месте в старинной позолоченной раме висел портрет патрона униатов папы римского Урбана VIII. Как боевой наказ, начертал древней славянской вязью неизвестный художник в уголке портрета слова наместника бога на земле, обращенные некогда к греко-католикам-униатам: «С помощью вас, мои русины, я надеюcь обратить весь Восток...»

 Иванна едва успела прочесть эту надпись божьего Военачальника, как в дверях появился дородный келейник, самый приближенный к митрополиту монах Арсений. Громким голосом он доложил:

 — Его эксцеленция[6] на балконе... Прошу...

С балкона капитула открывался вид на затянутые дымкой взгорья Львова, на его старинные башни и сады.

 Униатский митрополит граф Андрей Шептицкий полулежал в кресле, прикованный к нему неизлечимым недугом

 Иванна по установленному ритуалу опустилась перед ним на колени. Шептицкий милостиво протянул девушке опухшую синеватую руку. Девушка поцеловала на руке перстень со святыми мощами. Митрополит осенил Иванну крестным знамением и сказал кротким, приглушенным голосом

 - Отец Орест поведал мне о твоем горе. Почему ты постеснялась сама зайти ко мне?

 — Я не хотела нарушать покой вашей эксцеленции. У вас и без меня столько дел и столько посетителей.

 — Мое сердце открыто и в минуты отдыха для всех страждущих. А к тому же ты еще и моя крестница. Ты-то не помнишь, как во время визитации в Тулиголовах я осенил тебя крестным знамением. Ты была совсем маленькая, а отец Теодозий — совсем молодым священником. И матушка твоя еще была жива. Это правда, что от тебя требовали, чтобы ты отреклась от господа бога нашего?

 — Не только от бога, но и от моего отца, ваша эксцеленция! — гневно сказала Иванна.

 — Слуги антихриста топчут сейчас нашу землю. Видно, сильно мы провинились перед богом, если он прислал нам с небес такое испытание — владычество сатаны...— тихо произнес Шептицкий.

 С площади Святого Юра донесся звук пионерского горна, а затем громкие слова песни:

                        Грими, грими, могутня пісне,                        Як ті громи весняних бур!                        Хай знає панство ненавистне,                        Що наша армія, як мур...

 Над древними каменными стенами, окаймляющими митрополичьи палаты, замелькали алые пионерские знамена. Под звуки барабана, на котором выстукивал походный ритм курносый забавный пионер, прошел мимо старой твердыни католицизма один из первых пионерских отрядов Львова. Митрополит проводил его пристальным взглядом. Некоторые из пионеров еще не имели новой формы:

 на мальчиках были бархатные шапочки старого гимназического образца, на девочках синие форменные платьица с номерами школ на рукавах. Но у всех были повязаны красные галстуки.

 Весело и задорно пели самые молодые советские граждане Львова, и звуки их песни перелетали через монастырскую ограду на обвитый диким виноградом балкон капитула.

 Шептицкий тяжело вздохнул:

 — Наши дети поют бесовские песни. Кто бы мог подумать, что станется такое? Большевики свои порядки заводят. Закон божий в школах запретили. А когда я письмо  в Киев их правительству послал, протестуя против пионерских отрядов в школах, мне даже не ответили! Посмеялись, видно, только. Сам король Испании в свое время поднял голос в мою защиту! Сам король Испании! А тут советский комиссар из простых мужиков, который сидит в Киеве, не внемлет моему гласу протеста. Бессильны мы пока, дочь моя!..

 И как бы в ответ на слова разгневанного графа, уже с улицы Мицкевича снова донесся громкий стук барабана и веселая песня пионеров.

 Шептицкий продолжал еще взволнованней:

 — Ты слышишь, дочь моя? Занесли сюда, в Галичину, свои кацапские песни! Но я твердо верю, что владычество антихриста продлится недолго. Бог услышит наши молитвы.

 — А что же мне делать сейчас, ваша эксцеленция? — взмолилась Иванна.

 — Все будет хорошо! Время — лучший лекарь бед человеческих. Не горюй о безбожном университете. Посвяти себя всецело служению в обществе имени пресвятой девы нашей Марии. Детей от большевиков спасать надо! — И митрополит кивнул седой головой своей в сторону удаляющейся песни.— Молодежь спасать! Искоренять тлетворные плевелы безбожного учения. И пусть тебе поможет в том твой избранник.— Митрополит пытливо окинул Иванну острым, проницательным взглядом, сверкнувшим из-под нависших седых бровей.— Вы уже обручены с богословом Романом?

 Иванна смешалась. Она не ждала такого прямого вопроса. Осведомленность митрополита застала ее врасплох.

 — Роман говорил с папой... Но я... Голосом, не терпящим возражений, Шептицкий прервал Иванну:

 — И прекрасно. Роман — самый достойный избранник твоего сердца. Он верный слуга и воин божий. Роман — один из лучших выпускников духовной семинарии, мой стипендиат. В наше страшное время, когда сатана ликует повсюду, будь Роману надежной подругой...

 Растерянная Иванна пыталась было объяснить, что она уже отказала Герете, по Шептицкий взял с балюстрады звоночек и помахал им. 

КОЛЬЦО ВЫСОКОПРЕОСВЯЩЕНСТВА

  Застекленную дверь открыл келейник Арсений. Митрополит сделал ему знак, и келейник принес дорогую инкрустированную шкатулку. Шептицкий привычно порылся в шкатулке опухшими пальцами, извлек оттуда золотое обручальное кольцо и надел его на дрожащий палец ошеломленной девушки.

 — Иди, моя дочь Иванна,— сказал он,— по пути, уготованному тебе всевышним! Живи в честном и святом супружестве христианском. Борись всеми силами со слугами антихриста, а отцу Теодозию и твоему избраннику передай мое благословение!

 С этими словами Шептицкий резким движением руки приказал келейнику убрать шкатулку и нечаянно сбросил на пол серебряный колокольчик.

 Он, позванивая, покатился к балюстраде... Иванна вспомнила этот звон колокольчика, когда через несколько дней в парафии декана Теодозия Ставничего под звон рюмок и бокалов праздновалось ее обручение с Романом Геретой.

 Вызванные телеграммами, гости съехались из Львова и Перемышля, из Нижанкович и Бирчи и из окрестных сел — дальние и близкие родственники и знакомые. Всем нашлось место за парадным столом.

 Вина довоенных запасов в причудливых бутылках красовались на столе. Были здесь венгерский «Токай», итальянское «Киянти», французское «Бургундское» и обязательное «Лакрима Кристи»...

 Вина издавна накапливались, а теперь были извлечены отцом Теодозием из заветного подвальчика по поводу обручения единственной его дочери.

 Помолодевший, энергичный отец Теодозий суетился, подливал соседям вина, подсовывал то бигос, то жареную кровяную колбасу с гречневой кашей, то различные салаты.

 Растерянная, подавленная, сидела Иванна рядом с богословом Геретой. Старинной чеканки серебряное монисто и большие серьги вместе с платьем яркой расцветки делали ее похожей на цыганку.

 Отец Теодозий поднялся с бокалом вина в руке и глуховатым взволнованным голосом сказал:

 — Панове и пани! Достойное общество! Я хотел бы выпить чару сию за здоровье своего будущего зятя Романа и моей дочурки Иванны. Да будут они счастливы в этом грешном мире, уже потрясенном войной, и пусть война обойдет стороной их дом!..

 Выйдя из-за стола, Ставничий крепко трижды поцеловал свою дочь и Романа.

 А гости, не уславливаясь, как это водится в таких случаях, запели: «Многая лета, лета, лета...»

 Пели все: и приехавшая из Львова игуменья женского монастыря католического ордена василианок Вера, и монахиня Моника, и старенький дьяк. Пел даже адвокат Гу-дим-Левкович, благообразный, в пенсне с золоченой дужкой, с бородкой клинышком. Но звонкий голосок подружки Иванны Юли Цимбалистой заглушал голоса стариков.