Лидия Чарская - Том 19. Белые пелеринки Страница 13

— Mesdames! Кто решится пробежать по сугробу и спасти замерзшего голубка!

— Или хоть убедиться, жив он или умер?

Голоса институток звенят волнением. Кто решится? Кто полезет в сугроб, глубокий сугроб, доходящий даже самым высоким до колена?

Гаврик, Инна и Щучка подбегают к группе как раз в это самое мгновение.

— Что за народ собрался! — скалит свои щучьи зубы Даня.

— Верховская! Идол бесчувственный! Нашла время хохотать! Тут живое существо умерло, а она хохочет, — упрекает девочку чей-то сердитый голос.

— А может быть, еще он живой, душки, — выражает свою мысль Гаврик.

— Надо узнать! — подхватывает Южаночка, и прежде чем подруги и «чужеземки» успевают остановить ее, она уже в сугробе.

Раз! — Провалилась до пояса. — Два еще! Три! Вот так скачка! Точно заяц по снегу! Левой, правой! Левой! Правой. Раз! Два! Раз! Два! Ловко! Инна фыркает от удовольствия и заливчато смеется.

По аллее бегает Маша Ланская и кудахчет, как курица, потерявшая цыпленка.

— Палтова, вернись! Вернись! Фальк наябедничает! Фальк где-то близко!

— Ну, коли страдать, так вдвоем веселее. Гуртом дешевле, — с хохотом заявляет Гаврик и лезет на сугроб. Трах! Провалилась тоже. Вытащит одну ногу, вязнет другая. А все-таки любо! А все-таки чудо как хорошо! Вот бы только догнать Инну, и все прекрасно. А Южаночка уже далеко. Перед ней огромная поляна. Ноги выше колен тонут в рыхлом, молодом снегу. Снег забрался в сапоги, в калоши, холодно, щекотно и мокро ногам. И за «клокой» снег, а передник и платье совсем мокры, мокры хоть выжми. Не дай Бог показаться в таком виде Крысе на глаза!

А там далеко на снегу серым, или, вернее, сизым, пятном выделяется что-то. Надо узнать во что бы то ни стало, жив он или уже умер, бедный голубок.

— Палтова, назад! Гаврик! Гаврик! Назад ступайте, — надрываются подруги с края дорожки. — Милька поймает! Ступайте назад! Несчастные! Да будете ли вы слушаться, наконец!

— Назад! Как бы не так! Вернуться, не солоно хлебавши, с полдороги. Нашли дур!

И Южаночка, а за нею Гаврик продолжают зайцами прыгать по сугробу, ныряя, как рыбы, в пушистом снегу.

— Стоп!

Серо-сизое пятно теперь всего в десяти шагах от Инны. "Ну-ка, еще! Будь храбрым солдатом! Марш на приступ, ура!" — подбодряет себя девочка и снова прыгает по колени в снегу.

Вот оно! Наконец-то! Она здесь, она у цели. Быстро наклоняется, хватает серовато-стальной предмет и с громким хохотом подбрасывает его в воздух.

— Старый, рваный, серый чулок! Ста-ры-й чу-у-лок! — подтверждает она протяжным криком, приставляя обе руки ко рту. — Гаврик! Жарь назад! Чулок это, а не голубь!

Гаврик стоит с минуту. Смотрит изумленно и вдруг валится в снег и хохочет.

А Ланская и Даня продолжают топтаться у края аллеи и кричат, прикрывая рты.

— Назад, сумасшедшие, назад. Милька плывет на горизонте. Назад скорее. Вам говорят назад.

— Ага, Милька! Плохо дело, ну айда назад, Инна! — И Гаврик, со сбившимся на сторону капором, снова, теперь уже первая ныряет в сугробах. Южаночке остается только последовать ее примеру.

Терять времени нельзя, ни минуты, ни одной секунды.

— Скорей! Скорей! — кричат им девочки с задней аллеи и протягивают руки.

Еще одно усилие, другое, третье, и Гаврик, и Инна уже стоят в общей толпе. Но в каком виде?!

— На что они похожи обе! Как им показаться в таком виде на урок! — с ужасом восклицает Ланская.

Действительно, хороши обе, подолы и передники мокры, хоть выжми. Что делать? Бежать переодеваться и сушиться.

— Милька узнает и, чего доброго, оставит без приема, и за поведение влепит кол, — продолжала соображать вслух всегда находчивая Ланская, — а лучше вот что сделать: на урок Паровоза мы их куда-нибудь спрячем, а на батюшкин урок Милька уйдет с субботними ведомостями к княгине, а Фальк у пастора с двух часов на уроке в библиотеке будет. А мы же этим временем упросим бельевую Добрыничну переодеть их. Только чур, mesdames, не выдавать Палтову и Гаврик ни за что в мире, слышите? Мы все виноваты, и все хотели голубя спасать. А они только смелее других оказались и в сугроб полезли. Неужели в этом их вина?

Маша обвела глазами толпу окружавших воспитанниц, своего и чужих классов.

— Не выдадим, разумеется, не выдадим! — кричали звонкие голоса.

— А вы mesdames-чужеземки, — обратилась Ланская к чужим, — а вы не выдадите нас?

— Ну вот еще! Вы с ума сошли, Ланская, как вы можете еще спрашивать об этом! Что мы, Иудушки, что ли, чтобы выдавать? — обиженным хором отозвались те.

— Так помните, душки, что бы ни спрашивала Милька или кому, не дай Бог, попадемся на глаза, — горячо в свою очередь наказывала подругам Щука, — один ответ: все виноваты, все за голубем бегали, а замочились только двое, потому что сбились дороги и попали в сугроб. Так всем и говорить.

— Так всем и говорить! — охотно отозвался дружный хор.

— Дети, в класс! Дети, в класс! — послышался голос госпожи Бранд.

— Лина, дитя мое! Господин пастор ждет тебя в библиотеке, — прозвучал голос Эмилии Федоровны и нежным движением, обняв за плечи племянницу, она направилась с нею к дверям класса. Но на минуту остановилась, сделала строгое лицо и произнесла, грозя сухим костлявым пальцем, по-немецки:

— Будьте тихи дети, сейчас придет Афанасий Ананьевич. Надеюсь, вы будете хорошо вести себя на уроке. Дежурная, приготовь классный журнал! Я через полчаса вернусь.

И об руку со своей любимицей Линой вышла из комнаты. Лишь только шаги Эмилии Федоровны заглохли в отдалении, девочки повскакали с мест.

— Часового! К дверям необходимо поставить часового. Щука! Щука! У ней слух развит божественно. Становись, душка, часовым, — кричала Жемчужинка.

Даня Верховская, не говоря ни слова, послушно вскочила со своего места и вприпрыжку поскакала к дверям.

— Горизонт чист и ясен, бурь не предвидится, неприятеля тоже, — заявила она, успев сунуть свою белокурую вихрастую головенку в коридор.

— Ну, значит, надо как можно скорее решить теперь, душки, куда нам девать, пока что, Палтову и Гаврик. Ведь они как утки мокрые, ну вот-вот из воды… Взгляните на них только, месдамочки. — И Маша Ланская указала на Южаночку и Гаврик подругам.

Обе девочки поистине выглядели ужасно. Мокрые подолы, мокрые передники придавали им вид выскочивших из воды уток. В силу какой-то счастливой случайности Эмилия Федоровна не успела заметить их. Но что ускользнуло от бдительных глаз классной дамы, то могло броситься в глаза учителю географии, урок которого должен был начаться сию минуту.

И Маша Ланская, и прочие «седьмушки» отлично понимали, что положение Гаврик и Палтовой было далеко не из блестящих. К довершению всего, у географа ни у той ни у другой девочки еще не бы отметки за ответ в классном журнале, и обе могли с успехом быть опрошены учителем как раз сегодня.

Отвечать же перед кафедрой в таком виде было положительно невозможно. Необходимо было изложить способ, куда бы спрятать обеих пострадавших на грядущий урок.

Девочки сбились в тесную кучу. Ланская, пользовавшаяся репутацией не только самой честной, но и самой ученой из всего класса, снова выступила вперед:

— Я думаю, если запереть их в шкаф, то они задохнуться. Там мало воздуха и тесно, как в склепе, — наморщив лоб, вслух размышляла Маша, — просто залечь под парту — нельзя. Если Паровозу вздумается совершить прогулку по «промежуткам», он заметит под скамейками зеленые платья. А вот если бы в пещеру. Ну да, в пещеру. Они отлично просидят всю географию там. Чем она не укромный уголок, душки! — обрадованно проговорила Маша.

— Ну да, в пещеру! Конечно, в пещеру, Южаночка и Гаврик, залезайте-ка в пещеру с Богом! Самой Мильке не придет в голову искать вас там! — послышались возбужденные, взволнованные голоса. Не успели они как следует утихнуть, как Гаврик с Инной, точно по команде, бросились к кафедре и, забившись под нее, притихли как мыши. Почти одновременно с этим белокурый вихор Дани Верховской зловеще запрыгал, и сама она, отскочив от двери, сообщила, что Паровоз уже катится по коридору.

Едва только девочки успели разбежаться и усесться на своих местах, как дверь в класс раскрылась и в комнату не вошел, нет, а действительно вкатился маленький шарообразный человечек с весьма солидным брюшком и толстыми лоснящимися щеками, в которых буквально тонул крошечный нос, заплывшие глазки и рот, похожий на букву "о".

Воспитанницы не беспричинно прозвали учителя географии Афанасия Ананьевича Зуброва Паровозом. Толстенький человечек отдувался и пыхтел так громко, точно соперничал с настоящим паровозом. Передвигая толстыми короткими ногами, он не без труда взобрался на кафедру и уселся на стул, отчего все четыре ножки последнего жалобно запели от непосильной трудности удержать на себе это увесистое тело.