Лидия Чарская - Лесовичка Страница 14

— Правда, графинюшка, она меня оттолкнула.

И красный Мефистофель покорно склонил перед розовой Психеей-Верой свою красивую голову, в то время как в кудрявой голове зрело быстрое решение.

— Вас, первого танцора, оттолкнула! — еще раз произнесла графиня Вера и томно склонила свою пепельную головку на плечо Виктора.

— Да, меня! — с комическим вздохом протянул тот.

— Бедный! — и лукавая девочка заискивающе заглянула в его глаза. — Да как же она смела!

— О, графиня!.. Как же она могла поступить иначе? Она не умеет танцевать.

— Не умеет?

— Ну, разве только с лешими у себя в чаще… Или вы не видите, что эта расфуфыренная дикарка тяжела, как слон? Даром, что она хороша, как картина.

— Разве хороша?

И в малокровном, безвременно увядшем личике графини Веры мелькнула зависть.

— Очень хороша! — с самым почтительным видом произнес Виктор. Впрочем, это все здесь говорят.

— Лучше меня?

Большие, серые глаза Веры широко раскрылись.

— Лучше, графиня, — прозвучал печальный ответ.

— А! — взор Веры завистливо и сердито блеснул. — Но танцует она худо?

— Никак не танцует! Просто резвящийся гиппопотам!

— Вот как! Ах, как это было бы хорошо, если бы можно было ее все-таки заставить танцевать с кем-нибудь, — воскликнула Вера. — Вот вышла бы потеха!.. Все преклоняются перед ее красотой, а вот, увидав, как эта красавица пляшет, все стали бы смеяться… Это было бы великолепно!.. Виктор, вы должны это устроить, непременно должны… Пусть протанцует хоть раз… Уговорите ее… Вот-то будет смешно!.. — злорадствуя повторяла Вера. — У меня есть танцор для нее… Тут, напротив, стоит князь Муратов… Подведите его к Ксане. Он сейчас только восторгался ею… Пусть же чувствует, как хороша в танцах эта тумба… Подведите его к ней…

— Охотно, графиня! — И, проскользнув мазуркой по кругу, Виктор подлетел к блестящему драгунскому адъютанту и, взяв его под руку, повлек в дальний угол площадки.

— Князь, я слышал — вы восторгались нашей лесной колдуньей, обратился Виктор к блестящему драгунскому корнету. — Хотите быть представленным ей?

— О, премного обяжете, mon cher![2]

И князь заскользил обок с Виктором по натертому воском кругу.

— Ксения! — произнес Виктор, низко склоняя перед Ксаней свою кудрявую голову, — вот князь Муратов желал быть представленным вам, — и тихо тут же добавил, — если ты не пойдешь с ним танцевать, то знай, мы с тобой враги на всю жизнь!

Впрочем, и без этого внушения Ксане нельзя было бы отказаться. Сильная рука Муратова, обтянутая белой лайкой, живо обхватила ее стан, и они понеслись в вальсе.

Танцующие пары остановились при виде вальсирующих… Угловатая застенчивость лесовички разом куда-то пропала, исчезла, как по волшебству. Дикая, своеобразная грация Ксани сквозила теперь в каждом ее движении, законченном и стройном. От ее черных кудрей, с запутавшимися в них цветами, тянулся нежный аромат… Быстрая, легкая, она носилась по кругу огненным видением, чуть касаясь ногами земли… Звуки музыки напоминали ей звон родимого лесного ручья и треск кузнечиков в чаще… Самый лес выглядывал на нее из темноты… Она забылась… Нарядная толпа, гости, площадка — все перестало существовать для Ксани. Ей чудилось, что лесные эльфы познали ее на свой праздник, и она кружится с ними без конца…

— Как она великолепно танцует! Как она артистически танцует, эта прелестная дикарка! — слышался восхищенный шепот вокруг нее.

— Где ты выучилась такому искусству, дитя? Бесподобно! Не ожидала! Столько грации! Прелесть! — успела ей шепнуть на ухо графиня, недоумевающая, почти растроганная этим приятным сюрпризом.

В это же время в углу круга графиня Вера, чуть не плача, шептала Виктору, капризно подергивая губами:

— Вы это нарочно… нарочно… придумали, чтобы меня доконать… Злой вы! Вы знали, что она великолепно танцует, и хотели только позлить меня… Я папа пожалуюсь… Она прекрасно танцует.

«А вы думали худо?! — расхохотался мысленно Виктор, — да, как же, выдам я вам на посмеяние Ксаньку, ждите!» И тут же добавил вслух с усмешкой:

— Ну, что вы нашли хорошего… графиня!.. Так, скачет себе, как блоха… Не велико ее искусство…

И отошел торжествующий и удовлетворенный своей местью…

Ксаня, чуть не задохнувшаяся, разгоряченная, сидела в уголку круга, куда ее примчал блестящий драгунский корнет. Ее глаза, слегка затуманенные от быстрого кружения в вальсе, снова впились в чащу.

«Вот если сейчас спрыгнуть с площадки, то попадешь в темную полосу, вихрем проносилось в мыслях лесовички, — несколько прыжков туда, в кусты… нагнуться только… А там, в кустах, пробраться дальше, дальше, и никто не заметит, как очутишься в лесу! В лесу! В желанном! Попробовать разве?»

Сердце ее сжалось… Потом застучало, так застучало, точно хотело выскочить из груди… И вдруг ее бросило в жар, быстро, неожиданно, от одной мысли. «А как попасть к Васе, в сторожку? Дядя сейчас на обходе и, наверное, по обыкновению, Васю запер на ключ… Как попасть без ключа к нему, в лесной домик?» Даже голова закружилась у Ксани… Ей так хотелось хоть на самое короткое время вырваться в лес, в милую, старую обстановку, в лесной домик, к Василию, к другу… Хоть на часок, на полчаса, на минутку одну! Ведь больше месяца живет она здесь, в усадьбе, и не знает, не ведает о том, что творится там, в лесной сторожке. Что поделывает Вася? Должна же она повидать его! Ведь он ее единственный друг, ее наставник, ее учитель. Если она кого-либо на свете в состоянии полюбить, так только его, Васю… И с тех пор, как она в графском доме, все чаще и чаще она думает о нем… Василий не Ната; он никогда не говорит ей, как графинюшка: «Будь моим другом, полюби меня». А за что ее полюбить и как полюбить? Она счастливая! У нее все есть: и наряды, и кушанья сладкие, и родители заботятся о ней, не дают на нее ветру пахнуть… За что ее любить? А вот Василий, Вася, хромой, жалкий, голодный всегда! Уж если надо кого любить на свете, так его, обездоленного, жалкого калеку… Ах, повидать бы его!.. Но если даже и сбежать в лес, — без ключа не войти в сторожку. Не попасть. Заперт Вася!

Вдруг вспомнила Ксаня, что у графини на туалете лежат ключи, целая связка ключей от каких-то сундуков, чуланов и кладовых. Захватить бы с собою. Может хоть один подойдет к сторожке… Да, да, подойдет! Наверно! Взять бы только!..

Взор Ксани загорелся, блестит. Новая мысль так и прожигает мозг, так и сверлит душу: «Пробраться в комнату графини, захватить ключи и с ними в лес, бегом туда, бегом обратно… К концу бала вернуться… Никто и не заметит… Никто! Все танцуют, заняты своим весельем. Даже Ната, и та, забыв про свою больную грудь, носится в вихре вальса»…

— Ксаня! Тур вальса со мною.

И красный Мефистофель снова, как из-под земли, вырос перед ней. Она кружится с ним, как безумная. Но мысль ее кружится еще быстрее…

— Молодец! — лепечет Виктор, — пляшешь, как богиня. Не посрамила меня! Спасибо. Сейчас к тебе вон тот ротмистр подойдет. Он лучше всех здесь танцует. Как дьявол носится… Но что это?! Куда ты?! Стой!.. Ксения! Ксаня! Куда?

Но она не отвечает. Ловко и быстро выскользнула она из-под его руки и уже мчится по освещенной аллее прямо к графскому даму, не останавливаясь.

У крыльца дома она переводит дыхание. Там уже прислуга накрывает столы к ужину.

— Куда, лесная барышня? Бежите, точно украли что, — язвит старый дворецкий, который не может простить ей того, что она, приемыш лесного сторожа, обедает за одним столом с его господами, а он, старый, седой Фома, должен прислуживать ей.

«Украла»!

Ксаня вздрагивает.

О, нет, она ничего не украла! И не украдет. Она только на время возьмет ключи графини, чтобы попасть в сторожку к Васе. Разве это кража! Вор тот, кто берет тихонько, без отдачи, — как мужики, которые рубили лес и увозили деревья из-под носа у отца. А она не воровка. Она вернет, положит на место. Да и потом ключи не драгоценность… Нет, нет!.. Тысячу раз нет, — не воровать она идет…

Насмешливые голоса прислуги заглохли в отдалении… Вот прохладная, с настежь растворенными окнами, зала… Вот длинный коридор… Вот и комната графини…

Ксаня с трепетом переступает ее порог. Вот пышный, весь увитый кружевами туалет из розового атласа. Ксаня бросает на него тревожный взгляд. В два скачка она у туалета. Венецианское резное зеркало отражает ее лицо бледное, взволнованное, отражает и ее растрепанную голову, и ее малиновые губы.

Ключи, как она предвидела, здесь. Они лежат на самом краю туалета, подле прелестной бриллиантовой брошки, в виде бабочки — самого ценного, самого дорогого украшения графини.

Несколько крадущихся шагов, легких, неверных, быстрых, и ключи в кармане у Ксани. Бриллиантовая бабочка, нечаянно отодвинутая в сторону, лежит одна теперь на краю туалетного стола, блестя при ярком освещении висевшей посредине комнаты лампы.