Кристине Нёстлингер - Само собой и вообще Страница 14

Пустые квартиры всегда кажутся намного больше, чем набитые мебелью, но даже если учесть этот оптический обман, новая папина квартира по части площадей просто роскошна. Я инспектировал ее не столько на предмет обставки мебелью (в этом я, само собой, просто вообще ничего не понимаю), сколько затем, чтобы выяснить: осуществимо ли то, о чем я хотел сказать папе. Да, осуществимо! Рыба Вильма, показывая мне комнаты, совершенно невзначай открыла одну из дверей и сказала:

— В этой комнате мы пока жить не будем, столько пространства нам не нужно. Будем использовать ее как кладовку.

«Вот это да», — подумал я и отправился к папе, который отдыхал на разложенном на полу матрасе.

Я подсел к нему и сказал напрямик:

— Папа, у тебя одна комната лишняя, а у мамы — одной комнаты не хватает. Можно мне переехать к тебе?

Услышав мой вопрос, папа резко принял вертикальное положение и в полном ужасе уставился на меня. «Черт, — подумал я, — он не захочет!»

Но папин ответ прозвучал искренне:

— Ани, я буду рад, если ты станешь жить у нас!

И Рыба Вильма, которая пришла вслед за мной, сказала:

— И я тоже, правда!

— Но это, — продолжал папа, — совершенно не устроит твою мать. Она это просто запретит. В конце концов, суд постановил, что ты будешь жить с ней.

— Я все улажу, — сказал я.

— Ничего ты не уладишь, — ответил папа. — Я твою мать знаю дольше, чем ты. Поверь! Сначала мне придется пойти в суд и оспаривать родительские права на тебя!

— Ну так сделай это, — попросил я.

Папа почесал голову и вздохнул. Было видно, что он не горит желанием идти из-за меня в суд.

— Вот что, Райнер, — сказала папе Вильма. — Если Ани думает, что сможет уговорить свою мать, пусть попробует. Что ж ты так сразу в пессимизм впадаешь! И вообще! Все можно сделать дипломатично.

Никто не запретит тебе обставить для сына комнату в нашей квартире. Когда и как часто он будет сюда приходить, выяснится уже потом!

— Ну если так, — сказал папа, — то можно попробовать…

Но я против! В конце концов, я хочу переселиться в эту комнату, чтобы жить в мире и покое. Чтобы вечером можно было спокойно почитать перед сном. Или, если мне захочется, устроить в полночь праздничный ужин на одну персону, из мюсли и какао. Я не желаю ночевать то тут, то там, мне нужно постоянное место.

Вильма сказала:

— Это ведь только для начала. Чтобы твоя мама постепенно привыкла к твоему отсутствию.

Но я не собираюсь переползать в папину квартиру постепенно. Слишком уж это утомительно и трудно. И потом, почему именно я должен считаться с чувствами моей маменьки? А она, спрашивается, подумала о моих чувствах, когда решала, кому в какой комнате жить? Нет! О’кей, она не могла поступить иначе! Я понимаю. Но я тоже не могу иначе. О’кей? Пусть и она поймет!

Папа повез меня домой. Было заметно, что он не в своей тарелке. Перед тем как выйти из машины, я сказал:

— В общем, я все улажу. Тебе не нужно ничего делать, просто открыть мне дверь, когда я приду с вещами!

Теперь нужно обдумать, когда сообщить маме, что я не поеду с ней на новую квартиру. Пока можно и подождать. Мы все еще живем в нашем доме. Новая квартира пока не готова, там нужно менять проводку и красить стены. Лучше всего, наверно, объявить все маме в самый последний момент. Чтобы она заранее не ругалась с папой. Ведь папа может в два счета пойти на попятную! Или мама примет какие-нибудь контрмеры! Я, правда, не знаю, какие, но осторожность не помешает. Само собой, я просто вообще жутко боюсь этого разговора, и неудивительно, что мне хочется его оттянуть.

Нелегко оставаться хладнокровным, когда покидаешь место, где родился и вырос. Сантименты не захлестнули меня с головой только потому, что мне предстоял тяжелый разговор с мамой. Из дома уже вынесли почти все вещи, когда я наконец сказал:

— Мама, мне нужно с тобой поговорить!

— О чем? — спросила она, помогая Шустрику завязывать мешок с игрушками.

Хотя я заранее точно обдумал, что скажу и как скажу, но неожиданно не смог произнести ни звука. У меня пропал голос! Мама сказала:

— Если ты опять насчет комнаты, тут уж ничего не поделаешь! — И еще: — Может, через год-другой переедем в другую квартиру, если магазин будет приносить больше денег!

Если магазин будет приносить больше денег! Вот это уже совсем не смешно. Магазинчик болен с самого рождения, и если он через год-другой не отдаст концы, это будет чудо! Со злости на эти пустые обещания я снова обрел голос и сказал, что переезжаю к папе. И что Вильма не возражает. И что от папиной квартиры ближе до школы (на самом деле для меня это совершенно не важно).

Мама спросила, всерьез ли я это говорю, и села на огромный пластиковый пакет с игрушками Шустрика. Под ее весом мешок сильно осел, потом с треском лопнул, и из него посыпались погнутые и помятые игрушки. Шустрик зарыдал и стал орать, что «противная мама» поломала его «любимые вещи». Мама встала с мешка, схватила телефон и побежала на кухню. От волнения она запуталась в длинном телефонном шнуре и чуть не упала, но удержалась на ногах и с грохотом захлопнула за собой кухонную дверь. Правда, все можно было легко услышать и через пять закрытых дверей, так громко орала она на папу. А Шустрик, само собой, вообще ничего не понял и снова начал вопить, что мы все гадкие и противные. У меня, честное слово, не хватило духу объяснить ему, что к чему. Я взял свою заранее собранную дорожную сумку и ушел. Карли проводила меня до остановки трамвая. Для нее мое решение не было неожиданностью, мы обсуждали его несколько дней. Карли всякий раз говорила, что мама меня не отпустит. Она и сейчас не изменила своего мнения и на остановке сказала мне:

— Мама будет бороться за тебя, как львица. Спорим, самое позднее послезавтра ты снова будешь у нас?

— С тобой я больше не спорю, — ответил я. — Ведь ты все равно не платишь, когда проигрываешь!

Тут подъехал трамвай, и я сел в него. Карли осталась на остановке и помахала мне вслед.

На прощанье она хотела поцеловать меня в щеку. Но ей это не удалось, потому что я быстро отдернул голову. Во-первых, между Карли и мной поцелуи, само собой, просто вообще не приняты, а во-вторых, сейчас она не должна так себя вести! Сначала отнимает у меня комнату, а потом, надув губы, изображает боль разлуки!

Если уж ей так важно, чтобы я остался с ними, могла бы взять Шустрика к себе! А с Вуци обниматься еще где-нибудь… Ну да хватит об этом, сестринская любовь тоже ведь не безгранична.

Моя новая жизнь началась хорошо и, кажется, не обещает ничего плохого. У меня есть все что нужно и сколько угодно свободы. Утром Вильма на машине отвозит меня в школу. Она работает совсем близко от нашей школы. Но все равно это очень мило с ее стороны, потому что работа у Вильмы начинается только в половине девятого. А из-за меня она приходит на полчаса раньше. Но никакого шума по этому поводу не устраивает, сказала только:

— Буду и уходить на полчаса раньше, тоже неплохо!

Всю вторую половину дня в квартире стоит мертвая тишина. Никакого хнычущего Шустрика, никакой музыки из комнаты Карли. Замечательное ощущение! Я здесь уже три дня, и мы каждый вечер ходим в какой-нибудь итальянский ресторан.

И никакая мама не врывается в полночь ко мне в комнату и не верещит: «Ани, сейчас же прекрати читать, иначе не выспишься!»

Сегодня утром Вильма, как всегда, довезла меня до школы. Я вышел из машины и тут же заметил Паули, который во все глаза таращился на Вильму.

— Кто это? — спросил он меня. — Это же не твоя мама, верно?

— Просто одна подружка, — ответил я. Потому что у меня нет ни малейшего желания трезвонить на всю школу про изменения в моей жизни.

— Твоя подружка? — пролепетал он, совершенно сбитый с толку.

Во дает! Я же совсем не это имел в виду! С чего он взял, что у меня есть подруга? Да еще такая! Ладно, Вильме только двадцать восемь, а выглядит она еще моложе. Ей легко можно дать года двадцать два — двадцать три. А через ветровое стекло так вообще лет двадцать. Но все равно это просто бред! На большой перемене Паули шептался с одноклассниками, они качали головами, должно быть, не верили ему.

Тогда Паули громко, чтобы я тоже мог слышать, сказал:

— Да я все видел собственными глазами! Классная чувиха!

Завтра утром этот идиот увидит собственными глазами нечто еще более классное! Завтра я на прощанье подарю Вильме нежный поцелуй! Чтобы Паули снова было, о чем пошептаться!

После школы мы с Вуци и Карли пошли в кондитерскую. Мне хотелось выспросить у Карли подробности разговора папы и мамы. Я знал, что они встречались в кафе, но папа сообщил мне только, что мама «пока что» согласна с моим временным местожительством. Больше он ничего не сказал, хотя я и донимал его расспросами. Я думал, что мама наверняка рассказала Карли об этом разговоре. Но сестру переполняли собственные переживания, так что выяснить мне ничего не удалось. Дела у бедного поросенка действительно идут хуже некуда. Во-первых, уже ясно, что ей придется либо остаться на второй год, либо пересдавать два экзамена. Для Карли это что в лоб, что по лбу, две переэкзаменовки осенью ей никак не осилить!