Владимир Борисов - Первое апреля. Сборник весёлых рассказов и стихов Страница 14

С некоторых пор мне всё чаще кажется, что я какой-то исключительный, не похожий на всех. И душевная организация у меня гораздо тоньше, чем у сверстников. Это папа маме так сказал, когда думал, что я не слышу. А я за дверью стоял и всё слышал.

И за что мне такое наказание — быть не таким, как все? Вот вырасту и обязательно стану, как все! Женюсь, буду ходить на работу, а по вечерам стану газету читать или смотреть телевизор. И никаких тебе нервотрепок, никаких неурядиц в школе. И никаких Колек Синяковых, которые над лучшими друзьями насмехаются. У меня вообще друзей не будет, когда вырасту. Будут мама, папа и жена. Вырасти бы уже поскорее!

Только я так подумал, слышу жужжание какое-то над головой. Настырненькое такое жужжание. Муха весенняя, что ли, проснулась? Вот наглая, думаю! Человек и так уснуть не может, а она разжужжалась тут! Изловчился я, хвать эту муху — и поймал!

К уху поднёс — жужжит. Кулаком потряс — жужжит. Только уже не настырно, а жалобно, плаксиво так, вроде плачет.

Открыл я ладошку и говорю:

— Лети отсюда, чего уж там!

А она мне отвечает мужским голосом:

— Какой ты добрый, мальчик! Спасибо тебе, добрый мальчик!

Пригляделся я к мухе повнимательней, а это и не муха вовсе, а фея с крылышками. Точнее, фей. Бородка клинышком, штанишки на подтяжках и пузико, как у нашего соседа из двадцатой квартиры. И вообще он на этого соседа чем-то неуловимо похож — подозрительно мне стало даже.

— За что «спасибо»? — удивился я.

— Как же! Ты меня пожалел, не убил газетой по голове.

— Вот чудак-человек! Зачем мне тебя убивать?

— Не скажи. Знаешь, сколько нашего брата под мухобойками гибнет! В три раза больше, чем в ДТП ежедневно.

— Ничего себе! — присвистнул я.

— А ты думал! — фей одёрнул зелёненький камзол.

— Выходит, вашему брату ещё хуже, чем нашему, — мальчикам необыкновенным — живётся?

— Сравнил тоже! Да нам, знаешь, как по жизни трудно идти? Просто словами не передать, с чем ежечасно приходится сталкиваться!

— Серьёзно? — я уселся в постели поудобнее.

— А то! Жизнь пройти — не поле перейти.

— И не говори, — вздохнул я понимающе. — А я взрослым скорее мечтаю стать.

— Взрослым? — удивился фей. — Зачем это?

— Ну как, — усмехнулся я на его непонятливость. — Во-первых, в школу ходить не надо, во-вторых, квартира своя собственная, а не просто комната. Хочешь — на обоях рисуй, хочешь — хоть всю мебель наклейками залепи, никто не будет возражать. Кушать всё, что угодно, можно: от курицы — только ножки, из любительской колбасы жир выковыривать и кошкам отдавать. Да хоть сплошными конфетами целый день питайся — никто с немым укором не посмотрит! И потом жена.

— А что жена?

— Ну как же? — засмущался я. — Жена — это же самый лучший друг, причём не на выходных и не на переменках в школе, а круглосуточно! С ней и в кино, и в тир, и на американские горки пойти можно, и школу вместе прогулять. И в футбол погонять, и хоккей по телику посмотреть, поболеть за одну команду. Или, например, в отпуск на море съездить, на целых три месяца, представляешь! С родителями же не так. Родители для того и придуманы, чтобы детей в правах ущемлять и во всём контролировать.

Фей невразумительно пожал плечами.

— Вот ты, — говорю: — Женат?

— Нет, — ответил фей. — Нам по роду службы не полагается. Да и потом, знаешь, я этих фей недолюбливаю. Задаваки они, вот что.

— Бывает, — вздохнул я. — А моя мечта — на Тане Лютиковой жениться. Она тоже иногда задавакой бывает, но в большинстве случаев хороший человек, надёжный.

— Да нет ничего проще! — вдруг сказал фей. — Закрывай глаза, сейчас мы быстро это дело организуем!

— Ты серьёзно? — я посмотрел на него недоверчиво.

— Я ещё ни разу в жизни таким серьёзным не был. Эники-бэники ели вареники! — сказал фей и хлопнул в ладоши.

— Сергей, вставай, а то в школу опоздаешь!

Я открываю глаза и сразу вспоминаю про фея. Ну, разумеется, он мне вчера приснился.

Я встаю, обуваю тапки и бреду на кухню.

У плиты стоит мама в новом халате — вся в розочках — и жарит оладушки.

— Доброе утро, — говорю, — мама.

— Какая я тебе «мама»? — говорит мама и оборачивается.

И в этот самый момент моё сердце останавливается.

Оно останавливается, и я думаю, что вот сейчас, через какую-то долю секунды умру от остановки сердца. Но нет. Сердце снова начинает биться, только уже не как у всех нормальных мальчиков, а в три раза быстрее.

Передо мной стоит не мама, а женщина, смутно мне кого-то напоминающая. «Соседка, что ли, за солью пришла?» — думаю.

— Ты чего на меня, как баран на воду, уставился? — спрашивает женщина. — Ешь, дорогой, а то опоздаешь, — и ерошит мне волосы.

Мне так обычно Таня волосы ерошит, когда я ей оказываю знаки внимания. Например, когда кнопку на стул подкладываю.

— Лютикова, ты, что ли?!

— В каком смысле? Я, что, так плохо с утра стала выглядеть? — она хватает с подоконника зеркальце. — Надо бы на выходные к косметологу записаться. Кстати, я уже десять лет, как Воробушкова.

— Да нет, — говорю. — Ты прекрасно выглядишь. Только ты такая… такая… фигуристая… И брови густые… И стрижка…

— Да ну тебя совсем, Серёжка! — хохочет Таня, запрокинув голову.

«Точно Лютикова, — думаю. — Только она так задорно хохотать умеет», — и чувствую, как тепло по всему телу разливается.

— Ты сегодня странный какой-то. Иди уже брейся. Тебе к первому уроку. Забыл?

— Погоди, а я, что — в школе работаю?

— Вот те раз! Третий год уже, и не кем-нибудь, а директором!

— Директором?! — я аж подпрыгнул.

«Зашибись! — думаю. — Удружил, фей называется. Теперь мне не пять раз в неделю в школу ходить, а по субботам тоже. И по воскресеньям, если канализацию, не дай бог, прорвёт».

— Слушай, а ты не заболел? — Таня щупает мой лоб. — Горячий!

— Заболел! Да-да, я заболел! Позвони в школу, пожалуйста, отпроси меня у… э-э… Ладно, неважно, сам позвоню.

— Хорошо, тогда отдыхай сегодня, жидкости побольше пей, а я на работу пошла.

— А ты где работаешь, если не секрет?

— Ты бы температуру померил. Я вообще-то в вашем непосредственном подчинении, Сергей Андреевич, тружусь. Учителем музыки, если вы запамятовали.

— Правда, что ли?

— Угу.

— Слушай, — говорю, — у меня к тебе предложение. Давай школу сегодня прогуляем, а?

— А давай я тебе лучше доктора вызову.

— Ну, Танька! Ну ты чего? — на правах мужа я усаживаю её к себе на колени — как-никак, она теперь моя по закону. — Давай детство босоногое вспомним! Стариной тряхнём!

— Сам ты старина! — обижается она.

— Рванём в парк культуры и отдыха! Прокатимся на каруселях, объедимся мороженым, в грязи изваляемся!

— Твой парк пятнадцать лет как снесли, — говорит Таня и прищуривается как-то мечтательно. — А знаешь что? Ну её, эту школу! Я согласна! Помнишь, как мы в третьем классе сбежали с математики? Ты — потому что к контрольной не подготовился, а я — за компанию?

— Не помню.

— Только давай лучше не в парк, а по магазинам! А потом в кино на «Возвращение Аватара»! А под занавес — в ресторан!

— В ресторан? А что, это мысль! — говорю, а сам думаю:

«Ну ничего себе, как всё здорово складывается! Женатым быть — это ж сплошное удовольствие! И чего эти взрослые по детству тоскуют? Лучшие годы чудесные, лучшие годы! Ничего они в настоящей жизни не смыслят!»

Приехали мы в центр, а там! Не узнал я родной город — за двадцать лет он сильно изменился. Небоскрёбы, небоскрёбы, а я маленький такой! Так папин кумир Вилли Токарев пел, когда в Нью-Йорке впервые оказался. Вот я тоже, как будто в Нью-Йорке или в Рио-де-Жанейро себя почувствовал.

Заходим мы в торговый центр с Таней под ручку, а там музыка, шик-блеск, куклы в два человеческих роста расхаживают, конфеты посетителям раздают бесплатные. Промакция у них, значит.

— Давай, — говорю, — конфет наберём побольше.

— Ты что? Забыл, что мы на диете? У тебя вон уже пузико, как у нашего соседа из двадцатой квартиры. Нет, дорогой, пошли лучше в шляпный отдел. Шляпу тебе купим.

— Зачем мне шляпа? — спрашиваю. — Давай лучше мотоциклетный шлем. У нас же есть мотоцикл?

— У нас с тобой автомобиль «Лада-Калина». Папа твой, царство ему небесное, в наследство оставил. Только он сейчас в ремонте.

— Кто? Папа? — спрашиваю, а сам чую, сосёт у меня под ложечкой.

— Андрей Андреевич, поди, третий год, как на кладбище, земля ему пухом! А шляпа тебе — для солидности, на работу в ней будешь ходить.

Таня заводит меня в какой-то бутик. А мне, ребята, вот ей-богу, не до шляп! У меня отец три года назад умер! Чувствую, разревусь сейчас. Кое-как себя в руки взял. А чего я хотел, спрашивается? На двадцать лет же вперёд проскочил во времени, э-эх!