Ким Васин - Сабля атамана Страница 14

«Постой-ка, — сказал сам себе Якуш, — поищу-ка я здесь следы».

Мальчик присел на корточки и стал шарить ладонью по земле. «Без света ничего не увидишь, — с сожалением вздохнул он. — Если бы спички были…».

Вдруг вблизи послышались чьи-то шаги. Якуш застыл на месте.

«Приближается неизвестный, — все еще продолжая игру, подумал он. — Охотник, слушай чутче!»

Под тяжелыми сапогами незнакомца трещали сухие сучья. Вот уже слышно его частое дыхание. Человек торопится. Мальчик не видит его, но чувствует, что путник тут, рядом.

Незнакомец прошел совсем близко и остановился шагах в пяти.

— Павел Гордеич! Гордеич! — громко позвал он.

— Что кричишь? Хочешь, чтобы нас застукали? — ответил из темноты другой голос и потом нетерпеливо спросил: — Ну как?

— Как нельзя лучше, — ответил первый. — Вчера продотряд ушел из деревни. Я своими глазами видел, как уходили. Во всем селе остался один коммунист, Илья, — председатель исполкома.

— Тебя никто не видел? — спросил тот, кого первый назвал Павлом Гордеевичем.

— Кто увидит? Пришел я ночью, весь день со своего двора носа не казал, а что надо, отец разузнал. Он давеча с одним продотрядником потолковал; так тот сказал ему, что они идут в леса банду искать.

— А мы сами пожаловали, — усмехнулся Павел Гордеевич. — А как насчет хлеба? Успели вывезти?

— Нет, ни одной подводы не отправили. Весь хлебушек лежит в исполкомовском амбаре.

— Замечательно! Все идет по нашему плану!

Якуш не знал, кто эти люди, но сразу понял, что не с добрыми намерениями бродят они ночью в овраге.

Незнакомцы между тем заговорили снова.

— Ну что ж, волисполком, считай, в наших руках, — сказал Павел Гордеевич. — Отец твой готов?

— Готов, — ответил первый незнакомец.

И вдруг Якушу показалось, что он где-то слышал этот голос. Очень знакомый голос… Постой! Да это же Каврий, сын деревенского богача Костия Мидяша. Но ведь его недавно мобилизовали в армию. Как же он снова очутился здесь?

— А что будем делать с домом Ильи? — спросил тот же голос.

И Якуш окончательно убедился, что это сын Костия Мидяша Каврий.

— Подпустим красного петуха, — ответил Павел Гордеевич.

Каврий засмеялся:

— Красному красного петуха! Здорово! Ха-ха-ха!

— А самого уберешь ты, собственной рукой, — продолжал Павел Гордеевич.

«Его самого… Илью… Отца… — мелькнуло в голове мальчика. — Отца убить, а наш дом поджечь?..»

Якуш осторожно раздвинул ветки и увидел обоих собеседников. Оба одеты по-военному: Каврий в шинели и мохнатой шапке, Павел Гордеевич в кожаной тужурке и военной фуражке с блестящим козырьком.

— Ваши люди прибыли? — спросил Каврий.

— Здесь, в овраге, хоронятся до времени, — ответил Павел Гордеевич.

Якушу стало жутко, он задрожал всем телом.

«Отца убьют, дом сожгут. Надо скорее бежать к отцу, он что-нибудь придумает».

Но тут, совсем рядом, стоят Каврий и Павел Гордеевич. Шевельнешься — заметят.

— Можно начинать, — сказал Павел Гордеевич. — Мы ждали только тебя.

— Я перед вами, господин прапорщик!

— Тсс! Не забывайся, Гавриил Константинович. Я теперь не господин прапорщик, а гражданин революционер, идейный анархист, друг трудящегося крестьянства. Тебе советую тоже аттестовать себя перед мужиками революционером. А чины и звания оставим для будущих времен. Понял?

— Так точно, понял.

— Тогда — за дело, — решительно сказал Павел Гордеевич и насмешливо добавил: — Послужим народу.

Они отошли от куста.

Якуш опустился на четвереньки и полез под елками.

Впереди кто-то шевельнулся; невидимый человек чиркнул спичку, прикурил. В тот же момент Якуш увидел еще один красный глазок цигарки.

«Только бы не заметили, — думал мальчик. — Только бы пробраться через овраг…».

Почти не дыша, он кружил между кустами и деревьями, не задев ни одной ветки, не зашуршав, не наступив на предательский сухой сучок.

Только выбравшись на другую сторону оврага, Якуш оглянулся назад. Кругом было тихо и темно. Тихо в темной деревне, тихо в темном овраге, как будто там нет ни одной живой души. Сплошные тучи затянули небо, и стало еще темнее.

Вдруг ослепительно вспыхнула молния, грянул гром, потом еще молния, и мальчику показалось, что с раскатом грома слился грохот выстрела.

Якуш вскрикнул и со всех ног понесся по улице. Только перед исполкомом он заметил, что у него в руках нет узелка с отцовским ужином — то ли забыл в ельнике, то ли выронил, когда бежал…

Волисполком помещался в двухэтажном здании бывшего волостного правления. В первом этаже теперь находилась библиотека, а исполком занимал верх. Обычно, когда уже во всей деревне потухнут огни, из исполкомовских окон льется свет. Но сегодня на всем этаже освещено только одно окно.

В исполкоме пусто, часть работников ушла на фронт, часть — с продотрядом на ликвидацию банды, и только за одним старым, ободранным канцелярским столом сидит отец Якуша — председатель волисполкома, — худощавый человек в солдатской гимнастерке.

Во всем исполкоме остались он да еще волисполкомовский сторож, дед Пекташ, а работы по горло.

Перед председателем целая кипа бумаг, а за каждой бумагой какое-нибудь дело. Вот приказ из центра о том, чтобы часть собранного по продразверстке хлеба выдать беднейшим семьям. Сегодня же ночью надо составить списки бедняков, не имеющих своего хлеба, а то деревенские богатеи уже ведут исподтишка по селу злые разговорчики, стращают бедняков голодной смертью.

Другая бумажка извещает о том, что мобилизованный в Красную Армию Мидяшкин Каврий дезертировал и его следует разыскать и предать революционному суду…

Илья Трофимович совсем измотался от бессонных ночей, но у него даже в мыслях нет уйти домой или прилечь и заснуть: сейчас не время для отдыха.

Чтобы не так одолевал сон, Илья Трофимович потихоньку напевает:

Смело мы в бой пойдемЗа власть СоветовИ как один умремВ борьбе за это!

Бежит, отсчитывая быстрое время, неутомимая стрелка на часах. Когда она добралась до цифры одиннадцать, распахнулась дверь, и в комнату вбежал запыхавшийся Якуш.

Забыв затворить за собой дверь, задыхаясь, он бросился к отцу:

— Отец! Отец! Тебя хотят убить!

— Что? Что ты говоришь? — вскочил отец.

Якуш, задыхаясь и сбиваясь, рассказал о том, что он услышал и увидел в овраге.

Отец заставил его еще раз повторить рассказ и потом задумчиво проговорил:

— Значит, Каврий здесь. Очень хорошо! А кто же этот Павел Гордеевич? Откуда он явился? Собирается проклятое коршунье. Но все равно будет по-нашему! Все равно мы их одолеем!

Отец подошел к телефону и крутанул ручку:

— Что за черт? Не отвечает.

Отец крутил ручку, кричал в телефонную трубку — аппарат молчал.

— Верно, перерезали провода, — сказал отец и бросил трубку на рычаг.

Илья выглянул из открытой двери в коридор и позвал:

— Пекташ! Иди сюда!

На его зов прибежал исполкомовский сторож.

— Звал меня, что ли? — заспанным голосом спросил он. — Что-то спать хочется. К дождю, что ли?… Да, по всему похоже, будет гроза.

— Еще какая, — сказал отец. — Ты вот спишь, а в селе банда.

— Банда?.. — испуганно переспросил Пекташ.

— Вот что, брат. Я тебе дам записку, доставишь ее в соседнее село военкому. Пойдешь?

— Пойду, пойду, — согласился сторож; сон у него как рукой сняло. — Мне ведь от бандитов тоже не поздоровится. Меня богатеи живьем готовы сожрать за то, что я разыскал, где они хлеб прячут.

— Тогда не мешкай. Седлай коня и скачи.

Илья Трофимович черкнул на лоскутке бумаги несколько слов, вложил в конверт, прихлопнул печатью и отдал пакет Пекташу.

— Смотри не потеряй. Отдашь в руки самому военкому. Скачи прямо через луга.

Пекташ завернул пакет в платок, сунул за пазуху и, хлопнув дверью, сбежал по лестнице вниз.

Вскоре послышался стук копыт.

— Уехал, — сказал Илья Трофимович.

Он подошел к окну, открыл его и, высунув голову, выглянул на улицу.

Гроза приближалась. Сильнее дул ветер, срывая листву и подымая пыль.

Яркие молнии перерезали черное небо; не умолкая, громыхал гром. Деревья напротив окна со скрипом и стоном метались из стороны в сторону, роняя вниз засохшие сучья.

Якушу все казалось, что чья-то зловещая тень мелькает среди листвы.

— Отец, давай уйдем отсюда, — потянул он отца за гимнастерку. — Давай спрячемся где-нибудь…

— Чего ты, грозы испугался? — спросил отец.

— Убежим в лес, на пасеку к деду Мичашу. Страшно здесь.

Илья Трофимович ласково погладил сына по голове.

— Нет, сынок, — сказал он, — мне нельзя. Нельзя оставить исполком: в конторе разные важные бумаги, во дворе полный амбар хлеба. Я должен их охранять. Ничего, отобьемся — не впервой.