Фрэнсис Бернетт - История маленького лорда Страница 14

В последнее время рассказывали множество историй о странной судьбе маленького лорда Фаунтлероя. Хозяйка мелочной лавочки знала мельчайшие подробности про него. Любопытные приходили в лавочку будто купить что-нибудь на копейку, но, по правде сказать, только для того, чтобы послушать про маленького лорда. Хозяйка знала, как обставлены его комнаты, какие дорогие игрушки ему купили, какого пони с маленьким кабриолетом и маленьким грумом для него приготовили. Она знала, что лакеи говорили про ребенка по приезде его вечером и как женская прислуга была возмущена тем, что молодую мать разлучили с сыном. Она рассказывала, в каком трепете были лакеи, когда граф приказал, чтобы мальчик вошел один к нему в библиотеку. «Неизвестно, — говорили они, — что вздумается графу, от него ведь всегда можно ожидать самого худшего». «И что бы вы думали? — продолжала хозяйка. — Ребенок-то ведь ничего не боится, заговорил с дедом, как будто век его знал. И граф так был удивлен, что слушал мальчика молча и все глядел на него из-под своих нависших бровей. Но Томас думает, что в душе он остался доволен — потому что трудно найти более красивого паренька, а говорит он как взрослый».

А потом случилась эта история с Хиггинсом. Его преподобие рассказывал у себя дома, горничная слышала и передала в кухне, а оттуда слух распространился по всей деревне. Когда Хиггинс появился на рынке, его окружили и засыпали вопросами; расспрашивали и управляющего, и тот даже показывал некоторым письмо, подписанное: «Фаунтлерой».

Вот почему все население, от мала до велика, отправилось в церковь — в надежде увидеть будущего владельца богатого имения.

Старый граф обыкновенно не ездил в церковь, но в этот раз решил отправиться, чтобы показаться с маленьким лордом на отгороженной семейной скамье в церкви.

Много было любопытных по дороге в церковь, за оградой и на паперти; все друг друга спрашивали: будет ли старый граф. В это время одна старушка вдруг вскрикнула: «Смотрите, это, верно, молоденькая мать маленького лорда!» Все обернулись и увидели стройную молодую женщину в трауре, идущую по тропинке. Она шла, откинув вуаль, все могли видеть ее прелестное лицо и вьющиеся светлые волосы. Она не обращала внимания на толпу, думала о сыне, о том, как он, сидя очень прямо и гордо верхом на пони, подъехал к ее дверям и как он был счастлив, что у него есть теперь лошадка. Но она не могла не заметить вскоре, что все смотрят на нее. Старуха, первая увидавшая молодую женщину, присела перед ней, за ней другая со словами: «Да благословит вас Господь!» Мужчины один за другим сняли шапки. Миссис Эррол поняла, что в ней приветствуют мать маленького лорда, и смутилась. Она поклонилась и, улыбаясь, сказала: «Благодарю вас». Ей, всю жизнь прожившей в шумном и людном американском городе, было непривычно, что незнакомые люди с таким почтением приветствуют ее. Сначала это ее поразило, но потом глубоко тронуло.

Она только что успела войти в церковь, как ожидаемая из замка карета, запряженная красивыми лошадьми, с богатой упряжью и высоким ливрейным лакеем показалась на повороте.

— Едут! Едут! — пробежало по толпе.

Карета подкатила к паперти. Томас спрыгнул с запяток и отворил дверцу. Маленький мальчик в черной бархатной куртке выскочил из кареты. Все глаза с любопытством смотрели на него.

— Вылитый отец! — говорили те, кто помнил капитана. — Точно сам капитан воскрес!

Мальчик стоял около кареты, поджидая деда. Как только граф вышел с помощью Томаса, маленький лорд подал ему руку и подставил плечо, как большой. Всем стало ясно, что, хотя граф другим внушал непреодолимый страх, маленький лорд не только его не боялся, но обращался к нему с любовью.

— Обопритесь на меня хорошенько, — говорил мальчик. — Смотрите, как все рады вас видеть, как все вас знают!

— Сними шапку, Фаунтлерой, — сказал граф. — Тебе кланяются.

— Мне? — воскликнул удивленный мальчик, поспешно снимая шапку и пытаясь поклониться всем сразу.

— Да благословит вас Господь! — сказала ему та же старуха, которая приветствовала его мать. — Храни вас Бог!

— Благодарю вас, мэм, — вежливо отвечал маленький лорд.

Он прошел с дедом через всю церковь до клироса, где было отгорожено место с красной занавесью и скамьей, обитой бархатом, для семьи Доринкорт. Седрик начал осматриваться и очень обрадовался, увидя на другом конце церкви мать, которая издали улыбнулась ему. Потом его внимание привлекло странное изваяние на стене рядом со скамьей — две коленопреклоненные фигуры в старинных одеждах, грубо высеченные из камня, поддерживали два молитвенника, также из камня. Внизу на дощечке была вырезана надпись, из которой он смог прочесть только то, что «здесь покоятся тела Григория-Артура, первого графа Доринкорта, и жены его Алоизы Хильдегард».

— Могу ли я спросить вас? — сказал шепотом маленький лорд, сгорая от любопытства.

— О чем?

— Кто здесь похоронен?

— Твои предки; они жили несколько сот лет тому назад.

— Я пишу точно так же неправильно {7}, как они, — заметил маленький лорд, глядя на изваяние.

Он стал перелистывать молитвенник, чтобы можно было следить за службой. Когда заиграл орган, он встал, посмотрел на мать и улыбнулся ей. Он любил музыку и часто пел с нею вместе. Теперь он присоединил свой чистый, звонкий детский голосок к пению прихожан и совершенно погрузился в это занятие. Граф задумался, глядя на внука, и не спускал с него глаз.

Седрик держал в руках большой открытый молитвенник, и, пока он пел, яркий луч солнца падал сверху на его поднятую головку, золотя кудри. Мать глядела издали на мальчика; сердце ее дрогнуло, и она стала горячо молиться за сына: просила Бога надолго сохранить чистоту его души, молила, чтобы странная перемена, выпавшая на его долю, не принесла ему зла. Ее нежное сердце было полно опасений и страха. Почему? Она сама не знала.

Накануне Седрик был у нее в гостях; прощаясь и обнимая его, она сказала:

— О Седди! Как бы я хотела быть умнее и образованнее, чтобы многому тебя научить! Только будь добр и тверд, мой милый, только будь всегда правдив — и ты никому ничего дурного не сделаешь, и, может быть, многие будут благословлять судьбу, что мой маленький мальчик родился! Это великое счастье, Седди, если человек может принести хотя бы немного пользы окружающим его людям, — да, хоть немного пользы, мой милый!

Возвратясь в замок, маленький лорд передал эти слова деду.

— Я подумал о вас, дедушка, и сказал маме, сколько пользы вы приносите другим и что я постараюсь быть похожим на вас.

— Что она тебе на это отвечала? — спросил встревоженный старик.

— Она сказала, что я прав: что надо всегда искать хорошее в каждом человеке и подражать хорошему.

Быть может, именно эти слова вспомнил старик, сидя на церковной скамье за красною занавесью. Он несколько раз взглядывал через толпу на невестку, так горячо любимую его покойным сыном, на эти темные глаза, похожие на глаза мальчика, стоящего около него… Трудно было угадать, какие думы волновали в это утро сердце черствого старика.

При выходе из церкви прихожане столпились на дворе в ожидании графа и его внука. Кто-то с шапкой в руке робко подошел к ним, когда они вышли: это был фермер средних лет с изнуренным лицом.

— A-а! Хиггинс! — сказал граф.

Маленький лорд быстро поднял голову.

— О! — воскликнул он. — Так это мистер Хиггинс?

— Да, — сухо отвечал граф. — Он, вероятно, пришел посмотреть на своего нового землевладельца.

— Да, милорд, — сказал фермер, и его лицо покраснело. — Управляющий сказал мне, что молодой лорд заступился за меня. Если вы позволите, я желал бы поблагодарить его… Я вам очень, очень благодарен, милорд, — начал было Хиггинс, обращаясь к Седрику.

— Ах, что вы! — воскликнул тот. — Ведь я, собственно говоря, только написал письмо. Помог вам дедушка. Вы знаете, какой он добрый! Ну, как здоровье миссис Хиггинс?

— Я… она… — отвечал, запинаясь, фермер, — жене гораздо лучше. Она от горя слегла, а теперь успокоилась, и ей лучше.

— Очень рад, — сказал маленький лорд. — Дедушке было очень жаль ваших детей и мне тоже. У дедушки у самого были дети, а я сын его сына.

Хиггинс был совершенно сбит с толку и со страху не смел даже взглянуть на графа: всем известно, что его отцовские чувства были таковы, что он видел своих сыновей раза два в год, а когда дети заболевали, он сейчас же уезжал в Лондон, чтобы доктора и няньки ему не надоедали.

И старому графу, в свою очередь, странно было слышать, что он интересовался болезнью детей его арендатора!

— Видите, Хиггинс, — заметил он с горькой усмешкой, — вы все во мне ошибались! Один Фаунтлерой меня понял. Когда вы захотите узнать что-нибудь хорошее обо мне, обратитесь к моему внуку. Едем, Фаунтлерой!