Ирина Кириллова - Легенды Южного Урала Страница 14

И когда наступила ночь, хотя не стало от этого прохладней и ночное небо не потушило далеких огненных зарниц и туманов, ползущих по горам и пологом висевших над землей, собрались люди проводить Агидель. А она уж коня за поводок держала. Обняв отца и поклонившись людям, она надела убор воина, посылаемого на ратный подвиг, на трудные дела, села на коня и помчалась в ночь, навстречу… кому — и сама не знала. Вослед ей кричали люди:

— Агидель! Агидель!

Немало сменилось дней и ночей, пока девушка не наткнулась на след хрусталя. Много ей довелось встретить диких зверей и страшных чудищ по дороге. Но, говорят, что сердце, отданное на подвиг, не боится самых злых зверей и самых жутких страшилищ.

Маленький бурундучок, а силен тем, что знает, как в любую норку можно убежать. Вот и помог бурундук Агидели, показав ей дорогу к хрусталю. Бурундук юркнул в расщелину скалы. Агидель, привязав коня к кедру, кинулась за зверьком, поняв, что не просто зверушка крутилась возле нее.

Протиснулась Агидель в расщелину горы и вдруг на большой поляне очутилась. А поляна вся была окружена горами, и не простыми, а были они все из хрусталя. Зажмурилась поначалу Агидель, оттого что горы разными огнями отливали… Была тут и черная хрустальная гора, и красная, и желтая, но больше всего сияла гора из белого прозрачного хрусталя. На траве у самой горы лежало хрустальное копье, а рядом стояло такое чудище, что Агидель в страхе попятилась назад.

Но в это время, откуда ни возьмись, появился огромный красавец лось. Он кинулся на чудище и, подняв его на рога, швырнул в пропасть.

Подняла Агидель хрустальное копье и увидала, как на том месте, где оно лежало, забил родник… И такая была в нем чистая вода, что ее можно было принять за капельки ожившего хрусталя…

Взяла девушка копье, напилась живой воды и опять села на коня. И снова в путь пустилась, назад, к людям. Хрустальное копье она держала острием вперед, и перед ним, как старуха и говорила, рушились горы, раздвигались скалы…

Опять она немало дней и ночей мчалась в горах и один раз вдруг за спиной услыхала плеск воды. В радости она оглянулась и остановилась: за ней, как самая чистая роса, вода бежала. Она пробивалась за Агиделью сквозь горы, то бурля на перекатах, то, успокоившись, бежала тихо-тихо, то, споря с камнями, весело шумела.

Радостно встретили люди Агидель. Новую реку ее именем светлым назвали. И на горе, что Подставкой луны, или Таганаем, зовется, семь древних мудрецов, одетых в белые одежды, подали Агидели самую большую награду их племени — редкостной и смелой птицы крыло, большого орлана… Гору же, на которой Агидель с отцом жила, и по сей день называют в память об ее отце — Иремелью…

КАК ПОССОРИЛИСЬ ТЕСЬМА С КИОЛИМОЙ

Около самого хребта, на плоскогорье, раскинулось большое болото. Из него вытекают две маленькие речки — Тесьма и Киолима. Выйдя из одного болота, они, как поссорившиеся, текут в разные стороны. Недаром сложена о них такая легенда.

В далекие времена, когда на Урале звери редко видели человека, когда на сотни верст вокруг не было никаких поселений, на этой горе жили две речки-сестры — Киолима и Тесьма.

Жили они дружно, текли рядом и никогда не ссорились. В ясную погоду улыбались, отражая в себе яркие прибрежные цветы и голубое небо. Играли с каменными россыпями, с разбегу бросались на скалы, падали с них стремительно вниз, сверкая брызгами на солнце.

Иногда приходил сюда высокий, стройный лось — смелый и красивый вожак.

Он приводил сюда на водопой свое стадо, и здесь оно отдыхало. Вожак купался в воде речек-сестер.

Но вот полюбила Тесьма красавца лося сильной любовью. И сказала она лосю:

— Люби меня одну. Не ходи к Киолиме — вода моя мягче и вкуснее. Берега мои красивее. Когда тебе придет время вести стадо на север, я скроюсь под землю, и ты проведешь стадо, не замочив копыт.

Увлекла его Тесьма жаркими словами. Показалось вожаку, что и в самом деле Киолима — плохая речка, и перестал он водить свое стадо на ее берега.

Заскучала Киолима.

Когда уводил вожак свое стадо на север, Тесьма бросилась под землю и обнажила свое русло, и все лоси прошли, не замочив копыт, и скрылись в лесу.

Когда ушли лоси, Тесьма решила снова вернуться на белый свет, в свое русло.

Но не тут-то было. Киолима завалила выход огромной скалой. Испугалась Тесьма, заплакала, куда ни кинется — нигде ходу нет. Попала она навеки в сырую и темную подземную тюрьму.

Стала Тесьма у сестры пощады просить. Год плакала, наконец, разжалобила сестру. Выпустила та ее на белый свет, но через глиняный грунт, за пять верст от своих берегов.

Вышла Тесьма на волю и не радуется: испортила Киолима, сестра-соперница, ее красоту. Берега у нее стали вязкие, болотистые, а воды ее — желтые, грязные. Разгневалась она и повернула в другую сторону от сестры.

На другой год снова привел вожак свое стадо.

Поглядел он на Тесьму, сразу разлюбил ее и повел лосей прочь. Звала, приглашала к себе Киолима — но не пошел лось и к Киолиме.

Гордо шел он на восток, не оборачивая головы назад.

С тех пор Киолима и Тесьма стали врагами и текут в разные стороны: первая по одному склону, вторая по другому склону Таганая.

Так в поэтической форме объясняет легенда водораздел в этой горной точке Уральского хребта.

Пути этих речек таковы:

Тесьма впадает около Златоуста в Ай, Ай — в Уфимку, Уфимка — в Белую, Белая — в Каму, Кама — в Волгу, Волга — в Каспийское море.

Брось в Тесьму кедровую шишку, и, если она по пути нигде не застрянет, уральские воды унесут ее в далекое Каспийское море, в незнакомые, теплые края.

А Киолима убегает от сестры на север, впадает в Миасс. Миасс — в Исеть, Исеть — в Тобол, Тобол — в Иртыш, Иртыш — в Обь, а Обь несет свои холодные воды в Ледовитый океан.

И может быть, и сейчас упавшая в воды Киолимы другая кедровая шишка вмерзла в льдину и плавает в холодных северных просторах.

Так разошлись пути двух горных речек.

АНИСКИН РОДНИК

Вот и ночь наступила. Тишина-то какая! Даже собаки во дворах перестали лаять. По всей улице ни огонька: за день люди наработались в поле, теперь спят. Под угором озеро плещется. Послушай, как песок шуршит… Вот набежала волна, умыла берег теплой водой и скатилась обратно, в глубь.

А может, это озеро сквозь дрему сказку сказывает?

Эвон та-ам, на краю деревни, жил когда-то кузнец Егур. Место, где кузня стояла, уже давно быльем поросло, а худая молва о Егуре еще жива.

Егур был нездешний. То ли из лесу пришел, то ли с каменных гор к нам свалился. Один раз утром смотрят мужики, а на угоре кузня стоит. Стены у кузни саманные, крыша деревом крыта, у дверей — чурбак с наковальней и станок, в коем коней куют. А еще больше диву дались, как увидели кузнеца. Ноги-то у него короткие да кривые, в дугу гнутые, зато руки чуть-чуть не до пят. Этакими ручищами можно любого быка свалить. Ну и лицом кузнец-то не шибко хорош: коли приснится, страху натерпишься! Мохнатый, черномазый, вроде весь век неумытый, нечесаный, небритый, нестриженый.

И еще заметили мужики, вроде не по-людски работа у него в кузне идет. Подмастерья нет, никто кузнечные меха не качает, а в горне огонь горит высоко и жарко. Накаленное железо кузнец берет не клещами, а голой рукой. Возьмет из горна, кинет на наковальню и начнет по нему молотками бить: в левой руке — малый молоток, в правой руке — кувалда. Малый молоток так и прыгает, играет, показывает: тук-тук! тук-тук-тук! Дескать, вот тут бей полегче, а тут посильнее! А кувалда следом за ним: бу-ух! бу-ух!

Раза два-три ударит — и поковка готова.

Посудачили мужики между собой: кузня-то для деревни была во-о-о как нужна! Много по хозяйству встречалось нужды: то коня подковать, то лемеха к плугу поправить, то чеку к телеге изладить. Всей нужды, небось, не перечтешь! Так что это хорошо, коли кузнец появился. Теперь за всякой нуждишкои в другую деревню ездить не станут.

Но хорошо, да не очень. Кто он такой, этот кузнец-то? И как случилось, что еще прошлым вечером на угоре лишь крапива росла, а утром вдруг кузня откуда-то взялась?

Наверно, не меньше недели прошло, пока мужики к кузнецу попривыкли и начали в кузню захаживать. Тем временем кузнец дом с двумя горницами рядом с кузней поставил, обнес его заборами, притонами, амбарами, и опять-таки никто не видал, кто ему помогал. Камень с гор не возил, сруба из бревен не рубил, а будто этакое богатство взял да из кармана вынул.

Потом, немного погодя, стало в деревне неспокойно. Поедет иной мужик в поле на телеге, а обратно пешком идет: ободья на колесах стали ломаться. Вроде едет не круто, вдруг обод с колес слетает, вот тебе и тпру-у-у, дальше на голых-то ступицах не двинешься. И кони стали прихрамывать. Посмотришь коню под копыто, а там гвоздь. На колодцах ведра с цепей стали обрываться. Придет баба за водой, опустит ведро в колодец, там ему и конец.