Геннадий Машкин - Синее море, белый пароход Страница 14

Ге нарисовал кость моей руки от локтя до кисти и трещинку выше сустава. Он отдал нам листок, а сам забормотал что-то под нос, потирая лоб мундштуком трубки.

Я испугался, что Ге вспомнил о том, что миру конец… Ивао и Сумико тоже глядели на отца с тревогой. Но старик через несколько минут попросил принести ему какие-то лекарства.

Сумико прошла к шкафчику в углу и принесла оттуда банку с коричневой мазью, медную лопаточку и кусок марли. Ге обмазал мою опухоль густым слоем прохладной мази и обернул марлей. Бабушкина косынка пошла на повязку. Ге подвесил мою руку к шее.

Мне сразу стало легче, будто из руки вынули огромную, до самой кости, занозу. Бабушка еще долго квохтала, что я не сношу головы, а потом вдруг спросила старика:

– Семена-то нужны будут вам на пустом острове?

Ге вынул трубку изо рта. Но ответить он не успел. К нам донеслась песня:

Лесом, поляной, дорогой степнойПарень идет на побывку домой.Ранили парня, но что за беда —Сердце играет и кровь молода…

Отцу подпевал Рыбин. Они остановились перед домом и стали по очереди кричать:

– Где ты, Кимура?

– Выходь!

– Я буду бороться с тобой по всем правилам!

– Я судьей буду, гы-ы-ы!..

– Честно будем бороться!

Бабушка закрестилась и вздохнула:

– Господи пронеси…

– Конец миру, конец, конец, конец… – забормотал Ге.

Мы с бабушкой поднялись и пошли навстречу отцу. Он обнял Рыбина и качался на каблуках. Китель отца был расстегнут.

– А-а, это ты, слабочишка! – воскликнул отец и пошел навстречу. – Отца осрамил на весь город… Я тебе прощал проказы. А труса не прощу. Не маленький… – Он расстегнул ремень и с прихлестом вынул его из петель.

– Детей надо учить, учить, – верещал сзади Рыбин, размахивая руками, – чтоб в рот отцу глядели! – И он захохотал басом.

Я, как кошка с перебитой лапой, бросился назад и залетел по лестнице наверх.

– Вася, погоди!..

Но куда было бабушке гнаться за отцом, даже за пьяным.

Я перевел дыхание только возле корзинки Юрика.

– Мама, у Герки рука на перевязи, – сию же минуту объявил братец, поднимаясь.

Мама вышла из своей комнаты, вытирая руки о белый передник.

– Взрывал опять? – спросила она.

– Просто упал, – ответил я.

И тут в комнату влетел отец. Всклокоченный чуб свалился ему на глаза. Мама преградила ему дорогу. Ее губы напоминали чайку с опущенными крыльями. А глаза поблескивали, как вода на дне колодца.

– Я из тебя бубна выбью… – с придыхом говорил отец. – Не слушаться отца!..

– Ребенка не тронь! – сказала мама. – Мало ты моей попил крови? Свой дом бросил, а тут поселил с полоумным японцем внизу… Подожжет – детей вынести не успеем. Мне назад недолго собраться… Поедешь с мамой назад, сынок?

Я почему-то подумал про Сумико и не ответил маме.

– А-а, горлица, – заскрежетал отец, глядя на маму дикими глазами, – птенца защищаешь… Крылья распустила… Воспитала мне сынка… Уезжайте – один останусь! – Он схватил маленький японский столик за край и поднял его в воздух.

Со столика полетела фарфоровая ваза, стопка старых японских журналов и банка с золотой рыбкой. Отец трахнул столик об пол. Все развалилось. На мокром пятне блестели грани разбитой банки, высовывалась лакированная ножка, а куча журналов была усыпана осколками фарфора.

– Рыбка-а-а! Моя рыбка-а-а… – запищал Юрик.

Отец тупо глядел под ноги и покачивался на каблуках. Вода из банки обрызгала ему сапог. Он попытался согнуться, чтобы очистить сапог рукавом кителя, и чуть не упал боком на печку. В это время снизу раздался пронзительный клич Рыбина:

– Вася! Сюда! Кимура… Вот он! Держу-у-у!..

Отец кинулся вниз. Дом задрожал от его каблуков.

Я скатился вслед за отцом, забыв о больной руке. На дворе происходило вот что.

Кимура вырывался. Но руки у Рыбина были сильные. Кимура стоял лицом к дому и видел, как из дверей выбежал отец, за ним я. К Рыбину поспевала помощь. И тогда Кимура захватил руку Рыбина обеими своими, вытянул ее на плече и перевернул отцовского дружка через себя. Рыбин грохнулся на землю, словно куль с глиняными горшками.

– До свидания! – крикнул Кимура и побежал вверх по склону.

Через несколько секунд не слышно было даже шуршания кустов.

– Стой, гад!.. – ревел отец. – Честно бороться будем!

Но тут носок его сапога зацепился за Рыбина. Отец растянулся рядом.

Лицо Рыбина белело под луной, как фарфоровая чашка с ручками. Из носа вытекала черная струйка.

Подошла бабушка с ковшом воды. Она побрызгала изо рта на лицо Рыбина. Тот зашевелился и открыл глаза.

– Вася, он сожгет теперь меня, – сказал Рыбин и всхлипнул. – На материке мясо ел – крепче был. А тут рыба… Сожгет…

– Я с этим Кимурой завтра же поборюсь, – успокаивал дружка отец.

– Сами виноваты, – возразила бабушка.

Рыбин схватился обеими руками за голову и, сутулясь, пошел к себе.

Отец побрел за ним.

– Тоже лечить надо, – сказала бабушка, скорбно подперев подбородок ладонью. – А ведь до войны совсем не пил.

10

«Сумико, я хочу увидеть тебя и объяснить все… Мой отец не такой… Он фронтовик, а у фронтовиков нервы расшатанные. Я тебе расскажу, какой отец у меня на самом деле. И Юрик просит золотую рыбку. А где я ее возьму? Бычка он теперь не хочет. Подавай ему золотую рыбку, и все.

Я жду тебя, Сумико, в кустах бузины, напротив окна твоей комнаты. Гера».

Это первое, что я написал, когда зажила у меня рука. Словно не существовало Борьки, Скулопендры и Лесика, которые ждали от меня письма.

Я не встречал Сумико уже много дней. С того самого вечера, когда Кимура ловким приемом кинул Рыбина на землю и сам скрылся неизвестно куда.

Конечно, ребята не похвалили бы меня за такую прыть… Но я объясню им, какая Сумико. В наш план надо будет внести поправку… Не все же японцы подлые. Я напишу письмо ребятам в ближайшие дни. Только сначала надо встретить Сумико и сказать ей, что во всем виноват Рыбин… Я ей зла не хочу. Даже наоборот… И пусть она не считает, что у нас все такие, как Рыбин.

Я встал, когда остальные еще спали. Солнце золотило рисовую солому татами. Я бесшумно выдрал из своего альбома лист и написал письмо Сумико красным карандашом. Потом я на цыпочках вышел из дому. Море урчало, как сытый кот. Все эти дни оно было серым от дождя, но вот сегодня вновь засияло.

Я навернул письмо на бамбуковый дротик и пошел с ним по кустам вдоль грядки с табаком. С острых концов широких табачных листьев свисали капли росы. Они искрились, как кусочки зеркала. Роса скатывалась с листьев бузины мне за шиворот холодными живцами. Я поеживался и шел. Мне надо было к меже, которая притыкалась к стене дома как раз под окном комнаты Сумико. В открытую форточку я хотел опустить дротик.

Я оттянул упругую ветку последнего перед межой куста бузины да так и замер. Одна половинка окна в темную комнату Сумико задвинулась на вторую. Узкая смуглая рука взялась за раму. Потом сама Сумико вспрыгнула на подоконник, повернулась на нем и стала нащупывать ногою землю. Нога высовывалась из синих шаровар до половины белой икры. Сумико спрыгнула на грядку и шлепнулась. Она быстро огляделась и пригладила грядку ладошкой.

Сумико отряхнулась, поправила челку и пошла между грядкой и домом к обрыву. В руке она несла цветной узелок.

Я двинулся за ней, беззвучно раздвигая ветки. Я и не знал, что по обрыву можно спуститься. А Сумико вдруг смело прыгнула на осыпь. Я подполз к тому месту, откуда она прыгнула. Сумико, как коза, скакала по осыпи меж угластых камней и чахлых кустов, накрененных вниз по склону.

Я выждал, когда Сумико скрылась за выступом в обрыве, и тоже ринулся вниз. Письмо сложил перед этим вчетверо и сунул в карман штанов.

Сумико сбежала с обрыва и самым крайним коротким проулком пошла к морю. Я двигался за нею, как сыщик, метрах в двухстах, в тени рыбачьих фанз. Перед песчаным пляжем мне пришлось залечь. Долго лежал, потому что Сумико повторила длинную дорогу, которой вела меня от баржи в первый день нашего знакомства. Сначала Сумико направилась будто к порту, а потом, дойдя до самой воды, повернула к кладбищу. Может, она путала следы? Мы ведь тоже к пещере своей подходили, заметая следы.

Сумико шла по сырой полоске и размахивала узлом. От нечего делать я сгребал перед собой песок. Ладонь вдруг укололась. Я разгреб песок. Передо мной лежал поржавелый тесак от японской винтовки. Совсем еще недавно я здорово обрадовался бы этой находке, но сейчас мне было не до оружия.

Сумико подлезла под баржу и скрылась в дыре. Я поднялся и пошел напрямик. Десять минут – и вязкий песчаный горб позади. В лицо мне ударила синяя тень баржи. Ящик был над дырой. Конечно, Ивао, который наверняка ждал сестру в барже, старательно заложил дыру. Серый ящик не отличался от серых досок баржи.

Я тихонечко отодвинул ящик до половины, влез в баржу и снова закрыл дыру.