Галина Гордиенко - Назови меня полным именем Страница 14

— Нет, она тоже… ушла. — Таисия снова посмотрела на фотографию и неуверенно добавила: — Иногда мне кажется — именно потому, что я выросла.

— Почему ты все время говоришь «ушла», а не «умерла»? — осторожно спросила Элька, удивляясь собственной бестактности.

Таисия пожала плечами:

— Баба Поля так говорила. Она, знаешь, считала, что со смертью для нас всего лишь заканчивается первый этап, ну, скажем, как ясли для малышей. И потом только начинается настоящая жизнь.

— Ты… серьезно?

Таисия кивнула.

— И ты в это веришь?

— Не знаю. Но очень хочется.

— Это как раз понятно, — фыркнула Элька. Бросила быстрый взгляд на подоконник, непроизвольно поежилась и пробормотала: — Смешно, но мне все время кажется — твоя нянька на меня смотрит, это я про фотографии.

— Ну и что? Ты же новый человек, ей интересно…

— Таська, ты сумасшедшая!

— Федор Федорович так же иногда говорит.

— Она же умерла, твоя баба Поля!

— Помню.

Элька долго рассматривала безмятежное Таисьино лицо — новая знакомая спокойно допивала чай, — потом задумчиво сказала:

— Знаешь, а я, кажется, в самом деле не против познакомиться с твоим приятелем…

И тут же, будто Элька подала команду, раздался звонок.

Почему‑то помрачневшая — или Эльке показалось? — Таисия пошла открывать дверь.

Элька привстала и, как в зеркало, посмотрела в темное оконное стекло. Быстро поправила самую капризную прядь и села, развернув кресло так, чтобы сразу видеть вошедших.

Она с продуманной небрежностью держала в руке практически пустую чашку и напряженно прислушивалась: вот хлопнула дверь, что‑то неслышно прошелестела Тася. Вот что‑то уронили, Тася, кажется, извинилась. Вот кто‑то возмущенно пробасил:

— Еще не одета? Мы же договаривались…

Тасин ответ Элька толком не расслышала и мгновенно рассердилась на новую знакомую: ну что за девчонка? Мямлит и мямлит! Будто ей не…

Кстати, а сколько ей лет? По внешнему виду… но Таська же институт окончила, у нее диплом экономиста на руках, при чем тут внешний вид?

— Какие гости?! — прорычали в прихожей. Что‑то забубнила Тася, опять невнятно.

— Ах да, новая подруга, — с досадой вспомнил невидимый Федор Федорович.

Что‑то опять упало, Тася привычно стала оправдываться. Гость проворчал, бесцеремонно перебивая ее:

— Если честно, я тебе не поверил! «Не поверил он, — хмыкнула про себя Элька.

Голос Тасиного приятеля оказался глубоким, бархатистым, он странно будоражил. У Эльки от внезапного волнения похолодели кончики пальцев, она тут же разозлилась и на себя, и на незнакомца. — Ну и наглец! Ведет себя как… диктатор! Скажите пожалуйста — будто у Таськи подруг быть не может! — И тут же ее мысли перескочили на другое: — Если он Таське приятель, значит, они примерно одного возраста. Ему около двадцати четырех лет, ну, пусть двадцать пять. Черт, мне‑то почти двадцать семь…»

Элька поморщилась. Впервые собственный возраст не устраивал, она вдруг показалась себе едва ли не старой.

Элька раздраженно одернула себя: в конце концов, замуж за этого типа она не собирается! Просто нужно на время отвлечь его от Таськи. Хотя бы на пару дней. Пусть он выбросит из головы свою идею насчет кафе‑ресторанов‑баров.

Нет, ну Таська и дурочка! Это кем нужно быть, чтобы упираться, когда тебя приглашают в приличные и даже дорогие заведения? За тебя платят, с тобой танцуют, тебе ручки целуют, конфеты классные дарят…

Кстати, а почему этого типа — если ему всего‑то двадцать пять — двадцать четыре — Таська зовет полным именем? Не Федором, Федькой, Феденькой, Федяшей, а именно Федором Федоровичем?

Выходит, он жуткий зануда. Бывают такие, будто сразу стариками рождаются. Чуть ли не с младенчества смотрят серьезно‑серьезно и всех учат жить. Элька встречала одного такого года три назад — брр… еле избавилась!

Точно — зануда. Наверняка какая‑нибудь глиста в отутюженном темном костюме, при галстуке, с прыщавым, плохо выбритым подбородком и тусклым, рыбьим взглядом.

Да, еще и губы ниточкой!

Вот бедная Таська и шарахается…

Мысль оказалась последней. Потому что на пороге появилась Тася, тут же метнувшаяся к плите, а следом…

У Эльки пресеклось дыхание, а ее бедное сердце, молодое, крепкое и отменно здоровое, вдруг дало сбой. Девушка дрожащей рукой вернула чашку на блюдце, даже не заметив, что сумела расплескать на скатерть жалкие остатки чая.

Она рассматривала появившегося в дверях парня как настоящее чудо. Элька в жизни не видела ничего подобного!

— Это нечестно, — еле слышно выдохнула она. — Такие глаза просто не имеют права на существование…

Высоченный, широкоплечий парень — настоящий шкаф! — и огромные яркие глаза невероятно синего цвета, опушенные густыми, длинными, темными ресницами. Не в костюме с галстуком, в светлых брюках и серой рубашке. И уж какие там прыщи…

Элька бесцеремонно рассматривала и жесткий подбородок, и крупные чувственные губы, и тонко вырезанный нос, и разлетающиеся к вискам ровными дугами брови, и каштановые кудри, коротко подстриженные и на первый взгляд мягкие, как шелк, вот бы дотронуться…

Нет, это точно судьба!

Элька с трудом выбралась из кресла и как сомнамбула двинулась к гостю. Темно‑синие глаза становились все ближе, она тонула в них больше и больше. Элька уже понимала, что ошиблась: они не синие, эти глаза, они фиолетовые, нет, они… как берлинская лазурь. Вот‑вот, именно как берлинская лазурь!

Что такое «берлинская лазурь», Элька представляла плохо, но эти слова показались наиболее подходящими.

За Элькиной спиной звонко закашляла Тася, не понимающая, что происходит, и Элька возмущенно встряхнула головой, избавляясь от странной одури. Заставила себя на секунду обернуться, подмигнула новой подруге — мол, у меня все в порядке, не волнуйся, все под контролем.

Фыркнула и хрипловато пропела:

— Ка‑акой красавчик! Таська, где ты прятала от меня это чудо, никогда не прощу…

— Я не прятала, — вяло запротестовала Тася, удивляясь Элькиной смелости, раскованности и свободе.

Элька сделала еще шаг, последний. Теперь они стояли лицом к лицу: она и Таськин восхитительный гость.

Элька облизала внезапно пересохшие губы и шепнула:

— Ты правда чудо‑юдо. Можно я тебя потрогаю? Самые синие глаза в мире изумленно расширились. Элька сипло пояснила:

— Вдруг ты мираж, или я просто сплю, знаешь, со мной бывает…

Она легко коснулась плеча Тасиного приятеля. Нежно провела ладонью по его упругой и чуть колючей щеке. Убедилась, что кудри у обомлевшего парня действительно мягкие, она не ошиблась. Дотронулась пальцем до четко очерченных губ и проворковала:

— Надо же, самый настоящий, даже дышишь и глазками лупаешь…

Тася у плиты нервно хихикнула и едва не перевернула свой замечательный чайник. Ахнула и торопливо поставила его на огонь.

Зато Федор Федорович наконец пришел в себя настолько, что смог реагировать адекватно.

Он одним движением отставил в сторону потрясенную его силой Эльку и раздраженно проворчал, обращаясь к Тасе:

— Вот теперь я верю, Мелкая, что это твоя подруга!

— Почему… только теперь?

Тася отвернулась, пряча улыбку: как бы Федор Федорович ни притворялся, ни «держал лицо», она прекрасно видела, что он слегка… растерян, скажем так. Еще ни одна девица не вела себя с ним настолько… вольно, да.

— Такая же сумасшедшая!

Таисия в который раз попыталась вернуться к книге, но не смогла. Она честно смотрела на страницы, вроде бы буквы складывались в слова, слова в предложения, предложения в абзацы, но… смысл ускользал.

Таисия не понимала, что с ней происходит. Казалось бы, должна была радоваться, у нее получилось все, что наметила: Федор Федорович ушел в ресторан с Элькой, а она осталась дома, как хотела.

Могла теперь валяться на диване с книгой до самого утра. Или сидеть у телевизора до посинения, жаль, смотреть нечего. Она любила биатлон и фигурное катание, но сейчас лето. Сериалы Таисия терпеть не могла, время на них жалела: это ведь каждый день в один и тот же час — сидишь, как привязанная, у экрана… настоящее рабство!

Может, чаю попить? Кажется, Элька не все конфеты приговорила, что‑то в вазочке оставалось…

Таисия небрежно бросила книгу на стол. Подошла к окну, прижала пылающий лоб к прохладному стеклу — вроде бы стало чуть легче.

Таисия бездумно смотрела на пустой двор, здесь все было знакомо с раннего детства и почему‑то ничего не менялось. Только скамейки у подъездов и у детской площадки весной раскрашивались в разные цвета. В прошлом году они были синими, в этом — зелеными, а грибок над песочницей всегда красный, с неровными белыми горошинами.