Нина Бодэн - Сбежавшее лето Страница 14

—  Нет, это все хлам,— покачал головой Саймон.— Вот наверху дейст­вительно есть кое-что. Дядя Хорейс считает, что, приезжая отдыхать, лю­ди готовы купить все что угодно, особенно в дождливые дни.

—  У моего отца тоже есть лавка,— сказал Кришна.— Но не такая. Он торгует только новыми вещами.

Много позже Мэри поняла, как, должно быть, странно и страшно ему было, прилетев из Африки в Англию, очутиться в темной, запертой лавке, полной старых статуй и битого фарфора. Но в ту минуту она думала толь­ко о том, как неприлично намекать на то, что он считает лавку дяди Сай­мона заведением, которое торгует старьем.

—  А мне здесь нравится. Гораздо интересней, чем в обычной лавке,— сказала она, подумав в то же время о том, кому придет в голову купить чайник без ручки или дырявую кастрюлю.

—  В Англии, наверное, все очень бедные, если покупают такие старые вещи,— решил Кришна.  Он опять всхлипнул.— Но мой дядя не бедный. Я хочу в Лондон, к дяде.

— Только    не    сегодня,— сказал    Саймон.— Сегодня    тебе    придется спать здесь.— Он взял Кришну за руку.— Вон там...

За огромным гардеробом, занимавшим добрую половину комнаты, приткнулась обитая выгоревшей красной тканью старинная кушетка.

—  На  ней тебе будет удобно,— подпрыгивая на кушетке,  сказал Сай­мон.

Пружины под ним запели,  и поднялось облако пыли.

—  Хочу    спать    на    кровати,— возразил    неблагодарный,    по    мнению Мэри,  Кришна.

—  На  всякое  хотение   есть  терпение!—ответила  ему   Мэри   послови­цей,   которую  ей  то  и  дело  твердили.— Будешь  спать  там,   где  сказано. Тебе еще повезло, что есть где спать. Не будь нас, сидеть бы тебе в тюрь­ме на хлебе и воде.

—  Не   надо   его   ругать,— сказал   Саймон.— Он   просто   не   понима­ет.— Он   обнял  Кришну   за  плечи.— Ложись.   Я   сейчас   найду,   чем  тебя укрыть.

Кришна покорно улегся на кушетку. Саймон, осветив фонариком кучу старого тряпья в углу, вытащил оттуда желтую шелковую шаль, расшитую красными и лиловыми цветами.

—  Это   китайская   шаль,— объяснил   Саймон.— Правда,   немного   рва­ная, но зато приятная на ощупь.

Он накрыл Кришну шалью. Поверх кистей на них растерянно смотрели грустные темные глаза.

—  Нам   пора,— сказал   Саймон.— Но   утром   мы   вернемся.   Уборная в   конце   коридора.   Я   оставлю   тебе   фонарик.   Ты   не   будешь   бояться, правда?

Кришна   ничего   не   ответил.   Пальцы   его   мяли   шаль,   собирая   ее   в складки.

—  Пошли,— тихо   сказал   Саймон,    взяв   Мэри   за   локоть.— Ничего с ним не случится.

Итак, в свою первую ночь под небом Англии Кришна Патель остался спать на старинной кушетке, укрывшись вместо одеяла старинной китай­ской шалью.

Саймон и Мэри не произнесли ни слова, пока, перебравшись через сте­ну, не очутились снова в тупике.

—  Страшно даже подумать о том,  что мы  натворили,— заметил Сай­мон.— Только никому ни слова, слышишь?

Его настойчивость встревожила Мэри.

—  А что мы такого сделали? —спросила Мэри.— Помогли ему да на­шли место, где ночевать.

—  Мы   действовали   наперекор  закону,— мрачно   возразил   Саймон,— помогали преступнику уйти от ареста. Может, он и не преступник, но того, что мы сделали, хватит...

—  Хватит для чего?

В свете уличного фонаря Саймон увидел ее лицо.

—  Просто хватит,  вот и все,— только и сказал он,  но от выражения его лица, серьезного и задумчивого,  у  нее побежали  по спине мурашки.

6

«МЕНЯ УКРАЛИ!»

— Дедушка, детей сажают в тюрьму? —спросила Мэри за завтраком.

Накануне вечером, лежа в теплой постели, пока дедушка с тетей Элис еще досматривали «Гибель Бисмарка», она пришла к выводу, что именно на это намекал Саймон. Того, что они сделали, хватит, чтобы попасть в тюрьму.

По правде говоря, мысль эта не очень встревожила Мэри — побы­вать в тюрьме было бы интересно и любопытно,— но она понимала, что Саймона такая возможность не радует. Раз его отец полицейский, значит, ему никак не следует нарушать закон.

—  Нет, в тюрьму не сажают. Если они плохо себя ведут, их отправля­ют в специальные колонии. А что? Что ты натворила?

—  Ничего.   Я   просто   так   спрашиваю.— Мэри   смотрела   на   дедушку таким простодушным взглядом, чуть, пожалуй,  даже переборщив, что де­душка положил газету на стол и поверх очков уставился на нее.

—  Я сочиняю историю про детей,  которые помогли преступнику уйти от   ареста,— объяснила   она.— Этот   преступник...   Он  вор,   ограбил  банк, а дети прячут его от полиции.

—  То   есть   помогают   преступнику?   Понятно.   Да,   это,   разумеется, серьезное злодеяние.

Но, поправляя очки и снова углубляясь в свою газету, дедушка улы­бался.

—  А   что   бывает,   если   об   этом   становится   известно?— настаивала Мэри.

—  Зависит от многих обстоятельств. От того, сколько этим детям лет, в какой семье они воспитываются, сознавали ли, что делают.

—  Да,   сознавали.   Это  была  девочка   примерно   моих   лет   и   мальчик чуть постарше. Девочка сирота, но из богатой семьи. Она живет со своим злым  дядей,  который  держит  ее  у себя,   потому  что  хочет  завладеть  ее деньгами. Она знает, что он ее ненавидит, но не решается кому-нибудь об этом сказать, потому что боится его.

Мэри хотела было сказать «с тетей», но вовремя спохватилась.

—  Ее   в   тюрьму   не   посадят,— сказал   дедушка   и   посмотрел   через стол на тетю Элис.

Тетя Элис вытерла губы салфеткой.

—  Какая печальная история, милочка! Почему бы тебе лучше не сочи­нить что-нибудь про хороших людей?

—  Потому что про хороших скучно.— Мэри нахмурилась,  делая  вид, что мыслит, а потом продолжала небрежным тоном:—Предположим, они помогают  не  грабителю,   а  нелегальному  иммигранту,   например  индийцу из Кении...

—  Как ты можешь их сравнивать? —Тетя Элис была так возмущена, что у нее покраснела даже шея.

— Твоя   тетя   хочет   сказать,   что   нелегальный   иммигрант — не   пре­ступник,— с удовольствием объяснил дедушка.— А индийцы из Кении — тем более. Кения когда-то была английской колонией...

—  Я знаю,— сказала Мэри.

Она  ужасно  не  любила,  когда  ей  рассказывали  то,   что  она  уже  слы­шала.

—  Когда  Кения   получила  независимость,   индийцы,   которые  там  жи­вут,   начали   опасаться,   что  африканское   правительство  будет   их   притес­нять,  и на всякий случай сохранили свои британские паспорта. А сейчас обстановка  сложилась  так,   что   британских   подданных   предпочитают   не брать на работу,  ограничивают прием их детей в школу и так далее,  по­этому многие из них решили переехать на постоянное  жительство в Ан­глию.  Однако  наше  правительство  только  что  приняло  закон,  ограничи­вающий их въезд.  Во всяком случае,  они не имеют права въехать, когда захотят, а должны встать, так сказать, в одну очередь вместе с желающими поселиться здесь людьми из других стран.

—  Какой   срам!—сказала   тетя   Элис.— Не   держать   своего   обеща­ния!

—  Да, пожалуй,— согласился дедушка.— Но есть и оборотная сторона этого дела.

—  Боюсь, я ее не вижу,— заметила тетя Элис.

—  Я тоже,— сказала Мэри.— Позор принимать закон, мешающий лю­дям жить в стране, гражданами которой они являются.

—  Это,  конечно,  резонно.— Дедушка  смотрел  на  нее  так  задумчиво, что хотя Мэри была уверена, что ничего лишнего не сказала, ей вдруг ста­ло тревожно.  Он был  из тех,  кто умеет слышать  не только слова,  но и мысли...

Дедушка опять начал крутить себя за ухо, оттягивая мочку и поглажи­вая раковину большим пальцем.

—  Тетя   Элис,— заторопилась   Мэри,— можно   мне   взять   с   собой   на пляж несколько сэндвичей? Я вчера ужасно проголодалась.

Тетя Элис обрадовалась, хотя ее и смутила такая крутая перемена раз­говора.

—  Разумеется,   милочка.   Только   не   испорть   себе   аппетита   к   обеду.

—  Как можно, когда дышишь таким целительным морским воздухом? Наоборот, мне все время хочется есть. Хожу голодная, как лошадь.

—  Как  собака,   милочка,— ласково  поправила   ее  тетя   Элис.— Какие сэндвичи ты хочешь? С помидорами?

—  Он,  наверное,  не  любит помидоров,— заметил  Саймон.— Чересчур разборчив. Я сделал ему сэндвич с яичницей, а он посмотрел на него так будто ему предложили дохлую мышь.

—  Холодную яичницу и правда противно есть,— заметила Мэри. Облезшими   золочеными   буквами   над  дверью   лавки   было   написано: «Хорейс Трампет. Антиквариат и старинные безделушки». Через покрытую пылью витрину на Мэри печально взирали две большие фарфоровые собаки.

—  Хоть бы сказал спасибо,— пожаловался Саймон.— А то только по смотрел   на   сэндвич   и   спросил:   «И   это   все?»,   словно   он  какой-нибудь принц или магараджа. А потом сказал: «А когда меня отвезут к моему дяде?» Будто к слуге обратился.