Ирина Гуро - Взрыв. Повесть Страница 14

— Я не задерживаю, — шутливо сказала Ольга и посмотрела на него светлыми смеющимися глазами.

Но Владимир скинул мешок и снова уселся на стол:

— Значит, Ольга, будем вместе драться?

— Да, это уж точно, — ответила она спокойно, — я ведь с кушнеревцами буду. И вы тоже?

— Обязательно, — рассеянно подтвердил он.

Он на короткий миг отвлекся от реальных обстоятельств, от того, что предстоит им обоим, а думал об их будущей встрече, смутно представляя себе, при каких обстоятельствах она произойдет.

И все время, пока он добирался до Божедомки, где на квартире одного из товарищей должен был опустошить свой «казенный» мешок, ощущал он запах свежей печати и видел золотую паутину волос в тонком солнечном лучике.

Вечером 5 декабря товарищ Денис пришел на общегородскую конференцию большевиков в здании училища Фидлера. Здесь собралось более восьмисот человек. «А ведь это и есть начало новой жизни. Вот оно и настает, то самое желанное время, когда рабочие будут свободно собираться вот так всегда и обсуждать без помех свои дела. И такое вот многолюдство, и оживление, и раскованность… И твердая рука вожаков, которая направляет в широкое русло энергию и решимость всех этих людей…» — думал он, приятно ощущая себя причастным к этим первым шагам свободы…

Заслушивали короткие деловые сообщения делегатов: что сделано на местах для подготовки восстания, для вооружения рабочих.

Уже глубокой ночью приняли резолюцию: предложить Московскому Совету рабочих депутатов объявить с 7 декабря всеобщую стачку, которая должна перейти в вооруженное восстание.

6 декабря вечером Владимир Михайлович оказался на историческом заседании Пленума Московского Совета, которое открыло первую страницу первой русской революции. Заседание проводилось в доме 20 по Мясницкой улице, в помещении Варваринского акционерного общества.

Когда он вошел в зал, говорил представитель железнодорожных мастерских. Владимир Михайлович узнал его, потому что слышал его выступление накануне, на конференции. Это был человек большого роста, с атлетической фигурой и внешностью трибуна. Своим гулким басом он произнес:

— Мы всю ночь ковали оружие! Рабочий класс готов к решающим битвам.

От этих слов становилось жарко и весело.

«Ковали оружие»! Как-то по-особому слова эти отдались в его ушах, и он оглянулся на соседа, чтобы в чьих-то еще глазах поймать эту искру, этот кусочек зарева, что засветил ему в словах богатыря… И увидел Ольгу. Она стояла позади него в проходе, зажатая со всех сторон людьми. На ней было то самое пальто и маленькая шапочка, которые тогда висели в подвале. Лицо Ольги было обращено к говорящему, и он увидел на нем выражение готовности к чему-то высокому и прекрасному. Он подумал, что это выражение ей, вероятно, свойственно.

Он не знал, как дать ей знак, что он здесь и видит ее. И вдруг она повернула голову, но не увидела его. Он продолжал слушать, чувствуя Ольгу за собой и радуясь, что теперь они слушают вместе эти слова: о том, что начнется уже завтра. Потому что речь шла об очень конкретных вещах: о том, насколько подготовлены предприятия Москвы для решающих выступлений. Не готовятся, а подготовлены. Именно — подготовлены!

— Мы выставляем триста человек дружинников, вооруженных смит-вессонами…

Было принято решение: на следующий день начинаются активные действия.

Владимир Михайлович догнал Ольгу у выхода. Она вздрогнула от неожиданности, когда он взял ее под руку. Они вышли на улицу, тускло освещенную газовыми фонарями. Голубые сугробы стояли по обочинам мостовой.

— Завтра… — шепнул он в Ольгино ухо.

— Завтра, — ответила девушка и посмотрела на него своим характерным прямым взглядом, в котором заключалась и радость, и уверенность, и еще что-то, от чего ему захотелось кувыркнуться головой в сугроб, своротить фонарный столб.

— Вы откуда, собственно, такой взялись? — вдруг спрашивает Ольга и даже останавливается, ожидай ответа.

— Гм!.. Действительно, откуда же я взялся?.. — Он комически морщит лоб. Ему понятно, что она, член московской организации большевиков, недоумевает, почему ничего о нем не слышала, не встречала его раньше. — Видите ли, я взялся, собственно говоря, из Женевы…

— А… Женева…

— Женева расположена в красивейшей части страны, именуемой Швейцарией, — тоном гида сообщает он.

— Я уже догадалась об этом. Вы-то как туда залетели?

— По милости горячо любимого нашего монарха и иже с ним…

— А если серьезно?

…Он не знает, почему именно в ту канунную ночь он так разговорился! Наверное, потому, что оба они были взволнованы, оба понимали, что стоят у высокого порога, еще не зная точно, что за ним, но ожидали, что — исполнение желаний…

— А ведь верно, такое чувство… нет, даже уверенность, что завтра — исполнение всех наших желаний? — спросил он.

— «Исполнение желаний» — так говорят гадалки. Это не очень подходит к тому, чего мы ожидаем от завтрашнего дня. Но вы же хотели про Женеву?

— А, да… Понимаете, когда я выбрался из пасти дракона — я имею в виду его жандармский вариант, — первое время чувствовал себя на крыльях! Лети куда хочешь! Приговор, осудивший тебя на пожизненную «нежизнь», кажется разорванным в клочки и пущенным по ветру…

— А почему же только «кажется»? Разве это не так в действительности?

— Скорблю: не всегда так! Случается: та же всемогущая рука схватит за шиворот и за чертой. Свобода в Европе — понятие относительное!

Он вспоминает то утро в Женеве, когда жирные заголовки газет бросились ему навстречу: «Революция в России!» Первые сведения о январских событиях! Среди других русских эмигрантов Владимир Михайлович участвовал в многолюдном митинге протеста против кровавой расправы с русскими рабочими 9 января. После горячих речей народ не хотел расходиться. Организованно вышли, с пением «Марсельезы» двинулись по улицам… Народу шло много, голоса звучали мощно, обыватели в беспокойстве открывали окна, прислушивались…

— Ну, это даже для Женевы оказалось слишком, — говорит Владимир. — Полицейские сначала равнодушно взирали на то, как стихийная демонстрация растекается по городу. Но когда и после полуночи публика не рассыпалась, а по улицам гремело «Отречемся от старого мира», тут уже обстановка переменилась. Налетела конная полиция — и давай разгонять! Мы не подчинились. Один конный меня хватил резиновой палкой по спине — совсем не по-европейски! Я развернулся, стащил его с коня… Кругом потасовка… Кончилось арестом и предписанием: «В двадцать четыре часа покинуть Женевский кантон»…

— Покинули? — интересуется Ольга.

— Не покинул. Никак нельзя было. Дела не пустили. Перешел на нелегальное положение.

Ольга задумчиво смотрит на Владимира. Наверное, соображает, что вовсе не так молод, как выглядит. Может быть, она даже не представляет себе, что у него за плечами… Как расскажешь об этом?

— Как вы, видимо, поняли, я оказался в эмиграции уже с кое-каким опытом. Я был один из тех, которые поворачиваются к революции стихийно. Как подсолнечник к солнцу. Ну конечно, я читал литературу, знал «азы». Но этого мало. И для мыслящего, передового пролетария мало, а для нашего брата, интеллигента, тем более. Вот эти годы…

— Годы? — воскликнула она.

— Да, годы. И я их, не хвалясь скажу, не потерял даром. Одолевал марксистскую теорию — этот хлеб наш, партийных людей. Без нее наша работа не поднимается выше борьбы за копейку…

Они говорили серьезно, но минутами серьезное вдруг отступало, и они полушутя рассказывали друг другу о себе торопливо и сбивчиво, как будто завтрашний день грозил им разлукой и они хотели оставить о себе зарубку поглубже, как будто чем больше они узнают друг о друге, тем сделаются понятнее и ближе.

Боевая дружина кушнеревцев обороняла баррикаду в Косом переулке.

Боевая дружина кушнеревцев обороняла баррикаду в Косом переулке. Ожидался налет полиции. Защитники баррикады расположились на своих местах, проверяя оружие.

Все пошло в ход: смит-вессоны, двустволки, старые берданки, самодельные бомбы. Мешки, набитые бумажной стружкой, снятые с петель двери, заваленный набок извозчичий экипаж, уличный фонарь, — баррикада была сбита по всем правилам уличного боя. Она получилась высокая, со множеством амбразур на разном уровне. Пошел снег, мелкий, легкий. Церковный звон, долетавший из Пименовской церкви, и этот летучий снег, и фигуры жителей, по-воскресному одетых, — все входило в противоречие с миром этой баррикады, с вооруженными людьми за ее укрытием, с напряженными лицами их, с короткими приказаниями командиров.

Товарищ Денис еще раз проверил расстановку бойцов. В отряде кушнеревцев были бывшие солдаты, но уличный бой — особая статья.