Гюнтер Герлих - Девочка и мальчик Страница 15

Катрин, задрав голову, смотрит на Франка.

Он кивает ей, но что сказать друг другу в эти минуты, они не знают. У нее мелькают какие-то мысли в голове, у него, возможно, тоже. Молодая женщина, сидевшая в купе, подходит к Франку: ее, видно, любопытство разобрало. Катрин ежится, ей хочется забиться куда-нибудь в щелку. Женщина разглядывает девочку, потом оборачивается к Франку и, поглядев вправо и влево, возвращается в купе.

Интересно, станет ли Франк разговаривать с ней во время поездки? Да, поговорит о погоде; а может, она будет читать книгу, и Франк спросит — какую. Так завяжется разговор.

По радио предлагают пассажирам закрыть двери. Франк кричит, улыбаясь:

— Всего-то недельку, и я вернусь!

— Счастливо! — Глаза у Катрин грустные-грустные.

Тепловоз трогает с места и быстро набирает скорость.

Катрин бежит рядом с вагоном. Но вот минута-другая, и Франка уже не видно.

Катрин облокачивается на перила ограждения. Хвостовые сигнальные огни поезда исчезают во мраке.

Когда Катрин оборачивается, она видит, что у одной из провожающих на глазах слезы, она все еще машет платком. Внезапно Катрин понимает, почему при прощании плачут…

…Дома ей открывает Габриель.

— Мы тебя уже ждем, — говорит она.

— Почему?

— Ужинать.

— Так рано?

— Да, сегодня так.

Катрин снимает куртку, вешает ее на плечики.

— Ну, давай же, — торопит сестра.

— Куртка сырая. — Катрин подходит к зеркалу, тщательно причесывается и видит за собой Габриель. — Начинайте. Зачем меня ждать. Мы же не договаривались.

— Да просто хотим посидеть все вместе за столом.

— И это говоришь ты?

— Да, я.

Катрин идет в ванную.

— Не выводи меня из терпенья.

— Но чем же? Тем, что хочу руки вымыть?

— Ты меня понимаешь.

— Понимаю, что ты не в духе.

Катрин подталкивает сестру из ванной и, закрывая дверь, видит ее изумленное лицо.

— Добрый вечер, — говорит Катрин, входя через несколько минут в кухню.

Мать бормочет:

— Добрый вечер.

— Наконец-то можно начинать! — восклицает отец.

— Но еще нет и полшестого! — удивляется Катрин.

— Верно. Да мы проделали долгий путь, замерзли и хотим есть, — ворчит отец.

— Суп очень горячий, — предупреждает мать и наливает всем.

Отец не поднимает глаз от тарелки. Катрин, как всегда, сидит напротив.

Она могла бы сейчас сказать: на месте отца за столом сидел два дня назад некий господин Бодо Лемке. Тогда и отец, и Габриель подняли бы глаза от тарелок. Катрин при этой мысли легонько улыбается. Это замечает только мать и улыбается ей в ответ.

— Вкусный суп, — хвалит Катрин.

— Мы привезли его из лесу. Поэтому-то он и вкусный, — констатирует отец.

Габриель наливает отцу пива в стакан.

— Вот хорошо — не слишком теплое, не слишком холодное, — доволен отец.

— А кока-колу я охотнее пью ледяной, — едва ли не с вызовом вставляет Катрин.

— Неразумно, — осуждающе качает головой отец, — так недолго желудок вконец испортить. А ты только-только выздоровела.

— Ну, не так уж я часто болею!

— Хватит болтать, ешьте суп, у меня еще полным-полно, — пытается утихомирить спорщиков мать.

После небольшой паузы отец говорит:

— А в лесу было все-таки очень хорошо!

— Мне бы тоже надо отдохнуть!

Мать и Катрин с удивлением глядят на Габриель.

— Возьми в счет отпуска несколько дней, домик свободен.

Еще ни разу не предлагал Дитер Шуман старшей дочери домик, всем известно, что Габриели этот домик в лесу глубоко безразличен.

— Вот и отлично, — Габриель прямо-таки в восторге. — Мы обмозгуем это предложение, да-да.

«Мы обмозгуем, — думает Катрин, — это она, конечно, Лемке имеет в виду».

Отец с матерью, кажется, и не слышат этого «мы» или не хотят слышать.

— Ты была у врача? — спрашивает отец у Катрин.

— Нет.

— Но ведь для этого ты уехала раньше!

— Не для этого, — возражает Катрин.

— А для чего?

— Мне нужно было быть в городе.

— Н-да, мы сегодня видели, для чего тебе нужно было быть в городе.

— Ну, ладно, ладно, Дитер, — вмешивается мать.

— Ничего не ладно, — волнуется отец.

— Я хочу еще супу, — просит Катрин.

Что с отцом? Она еще никогда не видела его таким.

— А что сегодня по телевидению? — спрашивает Габриель.

— Ничего особенного, — ворчит Дитер Шуман, — как всегда, ничего особенного.

— Может, для тебя ничего, — возражает мать, — а я посмотрю детектив.

Катрин отправляет в рот ложку за ложкой, хотя, вообще-то говоря, она сыта, не следовало ей просить добавки.

Отец берет пиво и уходит из кухни.

— А суп твой и правда вкусный, — говорит Катрин матери.

— Что с тобой сегодня? — возмущается Габриель.

— Тебе бы вообще молчать надо, да, тебе.

— Ну так я тоже уйду. Вам спокойнее будет, — язвительно бросает Габриель и уходит из кухни.

Катрин робко спрашивает:

— Что я такого сделала?

— Да ничего. Просто им кажется, что ты изменилась.

— Тебе тоже?

— Да, но я считаю, что это в порядке вещей. А к отцу тебе надо быть внимательнее, слышишь?

Катрин отодвигает тарелку.

— Кто этот парнишка в метро? — интересуется мать.

— Тот же, что на катке.

— Ах вот, тот самый. Он из Берлина?

— Да. Он так со мной возился, а ведь не был виноват.

— Ты мне это уже говорила.

— А вы что, очень беспокоились?

— Отец стал несносным. Даже от любимого подледного лова не получал удовольствия.

Катрин поднимается.

Мать задумчиво смотрит на нее.

— Как к тебе отнеслась Габриель?

— Нормально.

— Правда?

— Я познакомилась с ее новым другом.

— Он был здесь?

— Да.

— А теперь она хочет ехать с ним в домик. Что он за человек?

— Не очень молодой, но веселый.

— Веселый?

— Да, рассказывает охотно и много.

Мать убирает посуду в мойку, Катрин ей помогает.

— Так оно и бывает. Если у тебя дочери, парни не заставят себя ждать.

Позже, у себя в комнате, Катрин раздумывает над словами матери. Ей тоже не пришлось ждать парня. И этот парень — Франк, который сейчас где-то на пути в Штральзунд.

Поезд мчит сквозь темноту ночи, купе освещено. Соседка уютно устроилась в углу и поглядывает на Франка; он, Франк, думает о ней, о Катрин.

В этот вечер отец не зашел к Катрин. По она этого и не заметила.

Мать сказала, будто она изменилась.

Неужели это так?

5

Март кончается, начинается апрель.

Кто вспоминает сейчас о снеге.

Мопед — отличная машина. В огромном городе он значительно сокращает расстояния. От Симон-Дахштрассс до Вильгельмру, оказывается, рукой подать, а оттуда в двух шагах одно из озер в северной части Берлина, окруженное лесом. Франк любит эти поездки — а Катрин любит Франка. Он привез ей шлем, и шлем этот лежит в ее комнате на шкафу; всякий, кто входит, не может его не заметить. Мать, та заглядывает к ней время от времени. Но отец обходит комнату младшей дочери стороной.

У Габриель полно хлопот с Бодо. Тот явно домогается ее расположения. А может, это Габриель добивается его расположения? Над всем этим раздумывает мать.

Для Катрин многое изменилось.

В школе — а это жуть сколько часов в день — ей приходится подавлять мысли о Франке.

Иной раз ей представляется, что она сидит в своем классе совсем одна, отгороженная ото всех некой тайной, некими особенными переживаниями. Ей и в голову не приходит, что у других ребят тоже могут быть подобные переживания, вот хоть, к примеру, у ее соседки но парте, у Марлис.

Мальчишки с их дурацкими шутками и чудными хобби не интересуют Катрин. Она не слушает их, а когда они отпускают ехидные шуточки или зубоскалят, она в лучшем случае снисходительно улыбается.

В ответ мальчишки только плечами пожимают. Что возьмешь с такой кривляки!

Уже не один месяц длится такое странное состояние у Катрин, девочка живет сегодняшним днем.

А ведь им всем предстоит в самом скором времени прекрасный праздник, праздник совершеннолетия. Ах, да-да, в одно из воскресений.

Охотнее всего Катрин каждый день ездила бы с Франком на мопеде, держалась бы за него, уткнув лицо в скользкую кожу его куртки. А мимо пролетали бы дома и улицы, сады и леса. За городом, у молодой сосновой рощицы, они как-то раз наткнулись на вышку, с которой открывался вид на далекие луга и маленькое озерцо. Франку там понравилось, они часто туда ездят и, взобравшись на вышку по шаткой лестнице, сидят на узкой площадке, тесно прижавшись друг к другу. Франк рассказывает ей разные истории, его голос смешивается с шумом ветра и шорохом сосен.

Катрин живет где-то вне окружающего ее мира, который до сих пор имел для нее такое большое значение.