Зента Эргле - Между нами девочками, говоря… Страница 15

— Боже, до чего вы похожи — слезно две сестры, старшая и младшая! — воскликнул мужчина.

— Проходите, пожалуйста! — встрепенулась Анна. — Я сварю кофе.

— Сегодня я была по-настоящему счастлива, — услышала девочка голос матери. — Жаль, что все хорошее так быстро проходят.

— Это во многом зависит от нас самих, — ответил незнакомец. — Желаю тебе оставаться всегда такой, какая ты сейчас.

Когда Анна вынесла чашки с дымящимся кофе, незнакомца уже не было.

С минуту обе молча пили кофе.

— Мама, — спросила Анна, — кто был мой отец?

Радость, так удивительно изменившая лицо матери, так молодившая ее, внезапно погасла.

— Сегодня ты не должна была об этом спрашивать, сегодня нет.

— Прости, пожалуйста!

— Я не хочу тебе лгать, но не знаю, достаточно ли ты взрослая, чтобы правильно меня понять,— и мать, словно оценивая, взглянула на дочь. — Мне было уже тридцать, и я была одинока, словно дерево в чистом поле. И вот в институте я случайно встретила твоего отца. Он приехал в командировку. Мне поручили позаботиться о нем. Тогда было трудно с гостиницами, и он поселился у меня. Мы сблизились.

— А где он сейчас?

— Вскоре после нашего знакомства его направили в Африку, проектировать крупную электростанцию, и там он погиб.

Мать встала и вынула из ящика какую-то папку.

— Несколько писем и эта фотография — вот все, что у меня осталось от твоего отца. — Она протянула дочери небольшой снимок. Анна вглядывалась в лицо улыбающегося мужчины с прищуренными на солнце глазами и искала сходства с собой, но безуспешно.

— Я была счастлива, когда ты появилась на свет, — тихо сказала мать и задумчиво уставилась в чашку, словно видела в ней минувшие дни. — Ты заполнила всю мою жизнь. Твои маленькие детские радости стали и моими радостями, твое горе — моим горем. Я надеялась, что, когда ты вырастешь, мы с тобой станем подругами, — мать вздохнула.

Анна промолчала.

— Уже поздно, пора спать.

Мать медленно сняла новое, недавно купленное платье и повесила его в шкаф. И Анна стала стягивать свой карнавальный костюм. Молнию на спине заело.

— Помоги, пожалуйста! — она подошла к матери.

— Откуда у тебя этот странный наряд.

— У других девочек тоже такие, мы сами сшили, — резко ответила Анна, юркнула в постель и отвернулась к стене.

От световой рекламы с дома напротив по полу протянулась цветная дорожка. «Останови-и-те музыку!» — доносилось из-за стены. Часы пробили двенадцать.

«Вот и кончился мой праздник. Столько добрых слов, дружеских пожеланий, а дочь даже не спросила, что у меня за юбилей. Неужели между нами возникло отчуждение?» — думала мать, безуспешно пытаясь заснуть.

Анна тоже лежала с открытыми глазами.

«Мне с тобой скучно, мама хотелось ей воскликнуть. — Ты утверждаешь, что я уже большая, а разговариваешь со мной, как с маленькой. Стоит мне прийти домой чуть позже, тотчас начинаются расспросы и слезы. Чего ты боишься? Мне нравится, что мальчики пишут мне записки, приглашают на свидание, в кино. Что в этом странного? Я же не виновата, что нравлюсь мальчикам больше, чем святоша Байба. Даце так вместе с родителями в походы ходит, а мы только летом по воскресеньям в Юрмалу... Уже двенадцать, надо спать, а сна ни в одном глазу. Вероятно, это кофе. Не надо было спрашивать про папу. Лучше было думать, что я его когда-нибудь встречу... А может быть, он жив, мама просто не знает или не хочет говорить мне правду?»

К запаху роз примешивался нежный, тонкий аромат фрезий.

«С чего бы это вдруг маме надарили столько цветов? День рождения у нее летом. И кто этот стройный седой мужчина? Похож на актера Карлиса Себриса. Такая же добрая улыбка. Может быть, мама влюбилась и собирается замуж второй раз? Но ведь она и первый раз не регистрировалась. Выходит, я внебрачный ребенок. Ну и пусть, разве я хуже других? Мать говорит — дитя любви... Ужас, забыла выучить географию! На большой переменке попрошу Даце, чтобы рассказала — это ее любимый предмет».

Мать тихо встала и накрыла дочь соскользнувшим одеялом.

* * *

О карнавальных костюмах думали и две неразлучные подруги — Марга и Рита. Рита своими заботами поделилась с бабушкой.

— На чердаке посмотрите. Может, в старом сундуке, где хранилось приданое, отыщется что-нибудь подходящее, — посоветовала бабушка.

И вот в то самое воскресенье, когда другие девочки в поте лица шили у Даце дома, Рита и Марга сделали ревизию чердака. Им показалось, что они попали в заколдованное царство, где жизнь давным-давно остановилась. Привязанная к стропилам, мерно покачивалась на ветру колыбель, украшенная деревянной резьбой.

— Ты в ней спала, когда была совсем маленькой? — почему-то шепотом спросила Марта.

— Да, — так же шепотом ответила Рита. — И мой папа, и его братья и сестры, и, кажется, даже дедушка.

— Ай-я, жу-жу, медвежата. Косолапые ребята, —

Марга качнула колыбель. — О-ой, ужас! Ребенок! — Она метнулась к лестнице.

— Ну и трусиха! Это же принцесса Гундега — моя самая любимая кукла, — рассмеялась Рита.

Голуби, вспугнутые шумом, сердито гукая, вспорхнули и стали летать над головами девочек.

— Ой, как я испугалась! — Марга прижала обе руки к готовому выскочить сердцу.

— Плюнь три раза через левое плечо!

В старом кресле-качалке лежал игрушечный медвежонок. Одна нога у него была оторвана, из прорехи высыпались опилки. Рита опустилась в кресло. Раздался жалобный скрип.

— Мама по вечерам любила в нем сидеть. Когда я была маленькой, я забиралась к ней на колени, и мы раскачивались вдвоем. Нам было так хорошо. Не может быть, чтобы человек исчезал бесследно. А вдруг дедушка и мамочка тайком от нас приходят сюда, на чердак, и садятся на плюшевый диван, как когда-то, когда были живы?

— Не фантазируй! — прервала ее Марга. — Учительница биологии сказала, кто умер — тот умер.

— А индейцы, например, верят, что человек живет и после своей смерти, только он переселяется в разных животных, — не сдавалась Рита.

Высокие старомодные этажерки с точеными набалдашниками были до отказа забиты старыми книгами и журналами.

— Рита, иди быстрей сюда! Вот это номер! — Марга держала в руках изгрызанную мышами книгу без обложки. — «Наиновейший и наиполнейший язык почтовых марок в стихах и прозе. Составил Веселый Амур». Потрясающе! Слушай!

Письма узорная строка — кратчайшая дорога

К любви — святыне сокровенной,

Которой держатся так много, много

Паломников в надежде затаенной.

Но блудятся в тропе — строке своей недлинной.

Знаешь, что значит, когда почтовая марка наклеена косо? «Вы ведете себя столь вызывающе, что все начинают над вами смеяться. Ваш поступок стал для меня причиной серьезных неприятностей».

— Погляди, что дальше: «Искусство нравиться юношам». Именно это нам сейчас и требуется. «Искусство нравиться девушкам». Это пригодится мальчикам. Возьмем в школу, то-то будет сенсация.

Бабушкин сундук отыскался между двухдверным шкафом с выдавленным зеркалом и круглым, украшенным инкрустацией столиком.

Рита смела с крышки сундука толстый слой пыли. На девочек смотрели два петуха с пышными пестрыми хвостами и красными гребешками. Над петушиными головами, обрамленное венком из роз, красовалось число «1863».

Тяжелая крышка поднялась со скрипом, словно бы нехотя. В воздухе запахло багульником. На самом верху в круглой коробке девочки нашли бабушкин свадебный наряд — венок невесты с засохшей миртовой веточкой, длинное белое платье, шелковые чулки и белые атласные

туфельки. На дне коробки лежала пачка писем, перевязанная красной лентой.

— Риточка, миленькая, надень платье!

— Хорошо, только бабушке не говори!

И через минуту девочка в джинсах превратилась в юную невесту, одетую в длинное белое платье с кружевной фатой на голове.

— Риточка, до чего же ты красива!

— Бабушке было семнадцать, когда они с дедушкой поженились.

— И нам скоро семнадцать, — задумчиво произнесла Марга. — Мы тоже сможем выйти замуж. Меня прямо в жар бросает, как подумаю, что после свадьбы чужой мужчина сможет делать со мной все... Рита! Только не смейся, пожалуйста! Тебя кто-нибудь из мальчиков целовал?

Рита помотала светлыми кудряшками и густо покраснела.

— И меня нет, — вздохнула Марга. — Анна говорила, что ничего особенного в этом нет, скорее неприятно.

— Анна — красавица, старшеклассники за ней толпами ходят, — с еле заметной завистью в голосе произнесла Рита. — Если бы меня

кто-нибудь поцеловал, я бы со стыда сквозь землю провалилась.

— А для меня мальчишки — что есть, что нет, руки распускают, а дашь сдачи, обзывают недотрогой и монашкой. Даумант получил раз в ухо, так сразу завопил, что я, мол, в старых девах останусь. Знаешь, Рита, мама мне рассказала о мальчиках такие вещи... Наши, ну, мальчишки из нашего класса, сейчас в таком возрасте, когда их возбуждает наша близость, им хочется до нас дотронуться, обнять, поцеловать.