Ирина Христолюбова - Вася Кочкин, человек лет двенадцати Страница 15

— Какой актив? — спросил Вася. — Я тут всех знаю.

— А почему, Кочкин, ты не должен знать актив? — удивилась Тамара.

— Ну, актив… — Вася глубокомысленно задумался. — Актив я не знаю…

— Не придуривайся, Кочкин! — Тамара Трошина опять обиделась. — У нас серьезный разговор. Ответь нам прямо: как ты мог отказаться от своего пионерского имени?

— Я не отказался. Я хотел испытания.

— Он почти выдержал испытание! — воскликнула Татка.

— Может быть, я ослышалась? — произнесла Тамара свою любимую фразу. — Какое испытание? Уж не эта ли выдумка с молчанием?

— Но ведь вы сами были «за», — растерянно сказала Аля Соломина.

— Это не испытание, а игра! — вожатая строго посмотрела на Алю. — Можно целую неделю молчать! Только зачем? Вы сами подумайте: зачем молчать?

Пионеры стали думать. Действительно: зачем молчать? В чем смысл молчания? Нет смысла! Выходит, Кочкин поступал бессмысленно.

— Так кто мне объяснит? — снова спросила Тамара.

Никто объяснить не мог.

Актив заседал долго, но к единодушному мнению не пришел: пионер Кочкин или не пионер? Это тоже озадачило вожатую. Обычно 5 «Б» был всегда единодушен.

Пока шло заседание, Костя Гвоздиков сидел под дверью, ожидая Васю. Наконец, двери распахнулись, озабоченные активисты протопали мимо.

— Ну и заварил ты кашу, — сказал Костя, когда они шли домой. — А зачем — сам не знаешь.

— Я уже объяснял активу, — сказал Вася. — А ты, Гвоздиков, не актив.

— Подумаешь, захочу и стану! — уверенно произнес Костя. — Мне только неохота. Дурак я, что ли?

— Несознательный ты, Гвоздиков!

— От кого слышу? Сам из пионеров выбыл!

— Может, я хотел всех взволновать, А то никто не волнуется.

— А чего волноваться? Надо жить спокойно. Мне папа говорит так: «Если каждый будет жить спокойно и на душе у него будет хорошо, то и всему Советскому Союзу будет хорошо».

— Что же, всем заснуть, как ты на уроках спишь? И тогда вся страна станет счастливая?

— Ты почему такой вредный? — спросил Костя. — Надо тебя с моим папой познакомить. Он всех умеет успокаивать. Собака залает, он и ее успокоит.

— Как это у него получается? — удивился Вася.

— Не знаю. Чего-то такое скажет, собака уже хвостом виляет.

— А у нас в семье все наоборот, — вздохнул Вася. — Жила у нас собака Булька, так она из всех нас была самая спокойная. Мама раскричится, она подойдет, за ногу тяпнет понарошку и уйдет под стол. Мама тут же успокаивалась.

Мальчики шли по асфальтированной дорожке сада имени Горького. Астры после заморозков поникли головками. Они уже прожили свою жизнь. И от этого в саду было тихо и печально.

— А я недавно был у Лидии Петровны, — вдруг сказал Вася.

— Зачем? — удивился Костя.

— Так вышло…

— К учителям домой ходят только подлизы. Да и то девчонки. А потом хвастаются: мы чай пили! Вот скукота! Ты тоже чай пил?

На этот вопрос Вася отвечать не стал. Он был настроен на серьезный разговор. В конце концов надо же с другом когда-то серьезно поговорить.

— Оказывается, среди ее учеников нет ни одного генерала, — сказал Вася.

— Ну и что? — Костя пожал плечами. — Может, маршалы есть.

— И маршалов нет. Никого у нее нет. Она — сирота.

— Сирота? — рассмеялся Костя. — Так она сама старая!

— Была же маленькая. Ее отца и мать посадили в тюрьму. Может, они там и умерли. Может, убили. Неизвестно. Это было в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, при Сталине. Понял?

— Не-е-е…

— Не-е-е! Не-е-е! Ты знаешь, как Сталина зовут?

Костя задумался.

— Это… как это? — пытался он вспомнить. — Вспомнил! Семен Виссарионович!

— Сам ты Семен! А вот когда-нибудь ты думал, как надо жить?

— Чего ты ко мне пристал?

— Эй, Кочкин! — вдруг послышался голосок.

Вася обернулся. За деревом стояла Янка Истомина. Костя презрительно смотрел на друга. Опять эта Янка!

— Будь здоров! — обиженный Костя пошел не оглядываясь.

Яна подошла к Васе.

— А я знаю, что тебя Ромка опять побил!

— Дура ты! — Вася даже сам не ожидал, что такое скажет, и испугался, что Яна рассердилась. Но Яна, как ни странно, рассмеялась.

— Пойдем, покатаемся на колесе обозрения! — вдруг предложила она.

Вот уж чего Вася не ожидал — на колесе обозрения кататься! Да еще с Яной! С какой стати ей в голову взбрело? Опять какой-нибудь подвох?

Вася настороженно глядел на девочку.

— Ну? — спросила Яна требовательно.

— Разве ты никогда не каталась на колесе?

— С мальчиками — ни разу!

Вася заморгал глазами.

— А ты с девочками катался? — Яна с любопытством уставилась на него.

— С какими девочками? — спросил он растерянно.

Яна ничего не ответила и запрыгала на одной ноге. Прыг-скок, прыг-скок!

Вася лихорадочно стал шарить в кармане, пытаясь найти мелочь. Но там даже копеечки не оказалось!

Напрыгавшись, Яна снова предстала перед ним. В руке у нее было два билетика. Когда она успела купить? Неужели она его ждала?

Колесо возвышалось над садом, поражая своими гигантскими размерами. Может быть, оно принадлежало какой-то неведомой колеснице? Только где эта колесница, куда умчалась на трех колесах, оставив четвертое?

На колесе сидели только три пары, а остальные сиденья болтались, как пустые люльки. В одну из них уселись Вася с Яной. Колесо медленно стало поднимать их вверх. К небесам, к птицам. Может быть, не совсем так безгранично высоко, но все-таки туда, все дальше от земли. Вот уже выше деревьев…

— Страшно, — прошептала Яна и схватила Васю за руку.

Он осторожно сжал ее пальцы. Ему было совсем не страшно. Наоборот. Душа его ликовала.

— Замерзла? — спросил он Яну.

Она помотала головой и еще сильнее сжала Васину руку.

Колесо поднимало их выше и выше. Яна закусила губу, глаза стали круглые. Вася обнял ее за плечи, словно она была маленькая, а он большой и сильный.

Они достигли самой высокой точки. Под ними лежал город, а может быть, целая планета. Она казалась идеально ухоженной, расчерченной на квадраты. Порядок должен быть на этой планете.

Началось снижение. Пространство сужалось, а детали увеличивались. Вырос недостроенный туалет, куча кирпича, яма непонятного происхождения. Стали различимы и голоса.

Яна заулыбалась, убрала руку из Васиной ладони, а он убрал руку с ее плеча. Как будто и не было этой затаенной близости. Приехали!

— Нисколько не страшно! — сказала она, спрыгнув. — Только холодно.

— А говорила, не замерзла, — сказал он, испытывая какое-то непонятное разочарование.

— Мало ли что я говорила! Ну, мне пора домой! Вон до того дерева нам по пути.

Всё-то она знала: по пути, не по пути.

Яна напевала, мурлыча что-то себе под нос, подпрыгивала, веселилась, непонятно чему. Может быть, ей просто нравилось идти рядом с Васей?

— Передай своему Кузакову, что я еще раз с ним буду драться! — сказал Вася.

Яна рассмеялась и снова что-то замурлыкала.

— Так передай своему Кузакову!

— Не передам!

— Почему? — опешил Вася.

— У него компания. Он без компании драться не ходит.

— Почему тогда ты с ним дружишь? Почему он тебе нравится? — презрительно спросил Вася.

— Он — красивый.

— Чего-о-о? — Вася тупо уставился на Яну.

— Кра-си-вый! — снова повторила Яна. — Всем девчонкам нравится.

Вот это да! Кузаков красивый! Это было потрясающее открытие. Красивая девочка — понятно. Но чтоб мальчишка? Неужели девчонкам нравится нос Кузакова? И из-за этого носа они любят всего Кузакова? Может, они все дуры?

— Ты что, свихнулся? — спросила Яна. — Дальше можешь не ходить! Привет! — и она пошла очень гордая.

«Видимо, я не отличаюсь красотой», — подумал Вася. Он потрогал свой неприметный нос. Вот она, причина будущих страданий! Почему будущих? Может быть, Яна не ушла бы от него так гордо, имей он другой нос. Неужели нос так много значит в жизни человека?

Вася шел и размышлял: почему мама вышла замуж за папу? Уж про папу не скажешь, что он красавец. Лысеть начал, ну это понятно: от ума. А вот мама красивая, каждому ясно. Почему она полюбила папу? Но в то же время Вася представить не мог, чтоб маме мог понравиться кто-то чужой.

Вася решил, что обязательно спросит маму, как они с папой познакомились и поженились. Неужели из всех носов ей больше всех понравился папин? Вот придет домой и тут же спросит.

Кошка скребет на свой хребет

Разговор про нос не состоялся. В гостях у них была тетя Фиса из барака. Как только Вася появился, она руками всплеснула:

— Дитятко ты наше! Да куда же ты растешь такой длинный? (Можно подумать, что год не видела!)