Эмиль Офин - Тёплый ключ Страница 15

— Вот ночка! Самая лафа для нарушителя…

Только он это сказал, как в глубине перелеска кто-то вроде раскашлялся. Должно быть, мы это одновременно услышали с Андреем, потому что он вцепился мне в руку, как клещами.

— Тс-с-с… — приказываю. — Ложись.

Затаились мы под сосной, смотрим, слушаем. Видим, пробирается между деревьями самый что ни на есть нарушитель; идёт с чужой стороны. Прямо на нас прёт, торопится; провалится в сугроб, упадёт, поднимется и дальше — от куста к кусту, от ствола к стволу перемётывается чёрной тенью. И луны не боится!

Я подал знак. Мой товарищ меня без слов понимает. Отползли мы друг от друга в разные стороны, залегли под ёлками, замерли. И едва наш ночной гость эту засаду миновал, тут мы его и взяли в оборот. В общем, он и пискнуть не успел, как мы ему связали руки, перевернули на спину и обыскали с головы до ног.

Оружия, кроме перочинного ножа в кармане полушубка, при нём не нашлось, и документов никаких. А вещей — только кисет с табаком, спички и носовой платок. Это мне сразу показалось подозрительным: вдруг — этот для отвода глаз, а настоящий волк уже проскочил? Вот был бы номер!

Пока я осматривался, нарушитель пришёл в себя, — кашляет, трясёт кудлатой головой, будто хочет сказать что-то и не может, только таращит испуганные глаза. А лицо у него бледное, небритое.

Я приказываю:

— Встать!

А он сидит в снегу и говорит что-то, а что именно — не поймёшь. Только и удалось мне разобрать: «Пан солдат! Милости прошу, пан солдат…» А сам давится словами, путает польские и русские, и трясёт его, как в лихорадке.

Я приказываю:

— Встать! Объясняться будете на заставе.

Тут он разом вскочил на ноги и закивал:

— Застава, застава! Прошу милости, пан солдат…

Ну, не буду приводить излишние подробности. Дальше мы действовали, как положено. Связались с дежурным по телефону, вызвали наряд пограничников. Словом, доставили нарушителя благополучно. На заставе нас уже ждали старший лейтенант Берёзкин и капитан Малышев. Тот ходил по своему кабинету из угла в угол, и вид у него был спросонок довольно-таки неприветливый…

Знаете, по дороге к заставе я всё время репетировал про себя, как буду сдавать задержанного. Представлял не без удовольствия, как замру на пороге кабинета, — дескать, товарищ капитан, докладывает рядовой Корешков: на вверенном нам участке мною и рядовым Вороновым обнаружен и задержан нарушитель государственной границы… Капитан пожмёт мне руку — спасибо, мол, за службу, Родион Григорьевич. А я отчеканю стальным голосом: «Служу Советскому Союзу!»

Так я представлял себе всё это. Но на деле получилось иначе. Нарушитель испортил мне, как говорится, всю обедню. Едва я привёл его в комнату, он рванулся к капитану:

— Пан офицер, пан офицер!.. — и затараторил по-своему.

Я и рта раскрыть не успел. Стою столб столбом и жду, что дальше будет.

А дальше было так: Олег Фёдорович послушал, оглядел нарушителя и попросил старшего лейтенанта:

— Товарищ Берёзкин, переведите, пожалуйста, что говорит этот человек.

И старший лейтенант перевёл:

— Этот человек говорит, что он есть польский гражданин Юзеф Рузовский, живёт у самой границы. По его словам, у него внезапно заболела жена, требуется неотложная медицинская помощь, а в деревне у них только старик фельдшер. До ближайшей больницы — сорок километров, дороги заметены снегом, а сюда — совсем близко. Вот он и решил просить помощи у советских друзей. Так он говорит.

— Спросите у него, знает ли он, что полагается за незаконный переход государственной границы?

Старший лейтенант спросил и опять перевёл:

— Он говорит: фельдшер сказал, что жена может умереть.

Пока шёл этот разговор, я глядел на поляка. Он чуть держался на ногах от усталости — длинный, худой, спина сутулая, и мне, откровенно говоря, ребята, стало жаль этого нарушителя. Я готов был поверить ему: уж очень открыто и с надеждой смотрел он на капитана.

Может быть, эти чувства довольно ясно отражались на моём лице, потому что капитан вдруг строго поглядел на меня.

— Рядовой Корешков, доложите, — говорит, — что найдено при задержанном и какое он оказал сопротивление?

Я смутился и ответил не по форме — торопливо и совсем не стальным чеканным голосом, а просто ответил:

— По правде говоря, никакого, товарищ капитан. А вещи — вот, все в носовом платке.

Олег Фёдорович развязал узелок, высыпал на стол табак из кисета, вытряхнул спички из коробка, внимательно осмотрел нож, открыл его, закрыл, потом неожиданно сам принялся обыскивать поляка. Делал он это быстро и умело, но дотошно, как и всё, что он делает, — каждую складку, каждый шов прощупал и нашёл-таки: иголку под бортом пиджака с накрученной на неё ниткой, а ещё — в кармане штанов, промеж хлебных крошек, мелкую монету. Я аж губу прикусил: мой ведь промах, не миновать выволочки.

Но Олег Фёдорович на этот раз почему-то замечания мне не сделал. Он даже посмотрел не на меня, а на стенные часы и задумался. Крепко, видать, задумался — прищурил один глаз, поднял бровь и колотит легонько пальцами по столу. А часы тикают. И стрелки на них показывают без одиннадцати минут час.

Мы со старшим лейтенантом товарищем Берёзкиным стоим, молчим, смотрим на капитана. И поляк на него смотрит.

А на самого поляка смотреть просто невозможно, до того он извёлся. А часы всё тикают.

Наконец Олег Фёдорович спросил:

— Ваше мнение, товарищ старший лейтенант?

Старший лейтенант ответил сразу же:

— Моё мнение такое, товарищ капитан: по-моему, этот человек говорит правду. Очень хочется… Надо бы ему помочь. И врач в поселковой больнице хороший — Нина Владимировна, чудесной души человек. Но…

Тут он замолчал и развёл руками.

Но я-то отлично понял, что это за «но». Ведь не шутка — послать людей через границу, да ещё ночью. Никакой инструкцией это не предусмотрено. Дураку ясно, что сначала надо сообщить в… Ну, куда следует, связаться с кем положено и получить не какое-нибудь, а двухстороннее разрешение. Сколько времени на это уйдёт? Кто разрешит такой вопрос сейчас, глубокой ночью? Тут столько всяких «но», что и не перечтёшь. Такой риск! Кто возьмёт на себя ответственность за возможные последствия? Уж во всяком случае, не наш капитан, который даже к мелочам, вроде нечищеных сапог, придирается, вспоминает инструкцию на каждом шагу и всех в чём-то подозревает. Ну, хоть взять Марусю Тарасову.

— Товарищ Корешков, — услышал я и увидел, что капитан смотрит на меня.

В этот момент часы гулко пробили один раз — час ночи. Олег Фёдорович перестал барабанить пальцами по столу.

— Товарищ Корешков, слушайте меня внимательно. Вам, надо полагать, известно, где живёт медсестра поселковой больницы, гражданка Мария Тарасова? Отправляйтесь немедленно в посёлок, найдите её, найдите врача Нину Владимировну. Доложите ей всё, что здесь видели и слышали, и передайте от моего имени личную просьбу… Товарищ старший лейтенант, как вы думаете, согласится Нина Владимировна?

— Так точно, согласится, товарищ капитан! — поспешно ответил старший лейтенант.

Очень уж поспешно ответил. Мне даже показалось, что капитан легонько усмехнулся.

— Ну, вот и хорошо. Передайте ей, Корешков, что через границу её будет сопровождать старший лейтенант товарищ Берёзкин. Он будет ждать вас троих в известном вам пункте, возле старой сосны с точкой телефонной связи. Всё. Задание понятно?

— Понятно, товарищ капитан. Разрешите выполнять?

— Выполняйте. А я постараюсь вам отсюда помочь.

И Олег Фёдорович положил руку на телефонную трубку…

…Родион умолкает, чтобы перевести дыхание. Становится слышно, как шипят ветки в догорающем костре; костровые забыли, что надо подкладывать хворост, они, как и другие слушатели, неотрывно глядят на рассказчика. В глазах у всех нетерпеливое ожидание…

— Ну вот, ребята. По сути дела, рассказать мне остаётся немного. Я нашёл Марусю Тарасову и Нину Владимировну. Они быстро собрали свой медицинский инструмент, медикаменты. Меня нагрузили стерилизаторами, кислородной подушкой. В назначенном пункте мы встретились со старшим лейтенантом Берёзкиным, с ним был и поляк Юзеф Рузовский. Его наш дотошный капитан успел проверить вдоль и поперёк. Созвонился, как положено, с польской заставой, уж будьте спокойны.

Конечно, это только на словах гладко получается, а на деле всё было не так уж просто. Ночь-то выдалась, как я уже говорил, морозная, вьюжная. Правда, Маруся — спортсменка, лыжница, ей хоть бы что; я тоже человек ко всему привычный. А вот докторше каково было преодолевать метровые сугробы? Её всю дорогу старший лейтенант почти на руках тащил.

Словом, худо ли, хорошо ли, добрались мы до польской деревушки. Там нас встретили фельдшер и бабка — мать заболевшей женщины.