Лев Рубинштейн - Честный Эйб Страница 15

— Это моё право, — ответил Эйб, — как и любого свободного американца.

— Не читай мне проповедь, учёный, — продолжал Джек, — и слушай внимательно, что я тебе скажу. Если ты будешь изображать в Нью-Сэлеме начальника или законодателя, Джек Армстронг укажет тебе твоё место. Я тоже не люблю драться. Я тебя предупреждаю по-честному. Это относится также к твоим дружкам, то есть к мистеру Келсо и к этому сопляку.

Тут он затянулся из трубки и выпустил клуб табачного дыма мне в лицо, да так, что я чуть не поперхнулся.

Я было стал засучивать рукава, но Эйб удержал меня. Джек улыбнулся, выколотил трубку о голенище своего высокого сапога и удалился торжественным шагом.

— Эйб, — сказал я, — нас оскорбили, и мы должны вызвать этих парней на бой.

— Молчи, — сказал Эйб, — я знаю, что делать.

— Что тут ещё можно сделать? Ты и в самом деле собираешься выставить Келсо кандидатом на выборах?

— Нет, — ответил Эйб, — я собираюсь выставить самого себя.

Так он и сделал. Как сейчас помню его фигуру на рынке, когда он взгромоздился на помост в ужасно коротких штанах из парусины, ситцевой рубашке, грубых башмаках, толстых синих носках, со старой соломенной шляпой на голове и поднял руку перед тем, как начать речь.

Надо вам сказать, что Эйб Линкольн был необыкновенно высокого роста. Он возвышался над любой толпой, как колодезный журавель, а тут, на платформе, он и вовсе выглядел чудищем.

— Эй ты, почтенный! — крикнул кто-то в толпе. — Глянь-ка за море, не собираются ли англичане на нас напасть!

— Что ты, сосед, — сказал другой, — лучше пусть поглядит за Миссисипи: не идут ли на нас индейцы?

— Сограждане! — начал Эйб.

Голос его потонул в буре криков.

— Слушайте! Он сейчас скажет нам, какая погода в Нью-Йорке!

— Дружок, тебе не холодно там, в облаках?

— Не шутите! Знаменитый учёный мистер Линкольн хочет прочитать нам стихи своего друга Шекспира!

— Где кандидат в законодатели мистер Келсо? Ты спрятал его за пазухой? Покажи его нам, если он не пьян!

— Не мешайте этому парню! У него нет никакого занятия, и он с горя решил стать оратором.

Кричали и улюлюкали изо всех сил приятели Джека Армстронга. Один из них даже запустил в Эйба початком кукурузы.

Тут Эйб, не говоря ни слова, спустился с помоста. Я думал, что он сцепится с теми, кто кричал, но он подошёл к Джеку Армстронгу, который, улыбаясь, сидел на перевёрнутом бочонке. Джек встал и засунул трубку за голенище. Я думал, что сейчас начнётся драка, но произошло нечто неожиданное. Эйб ухватил дюжего Джека одной рукой за воротник, другой за штаны, поднял в воздух и отбросил, честное слово, этак футов на двенадцать! Джек перекувырнулся, распластался в пыли, полежал с минуту, потом поднялся и тихонечко пошёл прочь…

Мы все охнули. Так кончилась слава Джека Армстронга, предводителя кучки нахалов из лавки Клери! Его приятели стали уходить один за другим, а Эйб, нисколько не смущаясь, поднялся опять на помост, пригладил вихры, которые торчали во все стороны, сложил на животе свои огромные шершавые кисти, прочистил горло и начал сначала:

— Сограждане! Я думаю, что вы хорошо знаете, кто я такой, — я бедный Авраам Линкольн. Мои друзья хотят, чтоб я стал кандидатом в законодательное собрание. Моя политика коротка и проста, как старая колыбельная песня. Я стою за национальный банк, за внутренние усовершенствования и за высокие пошлины на ввоз. Таковы мои убеждения. Если вы меня выберете, я буду вам благодарен; если нет — мне всё равно.

Речь Эйба сопровождалась непрестанным мычанием коров, пением петухов, блеянием коз и лаем собак. Как я уже говорил, день был базарный.

Перед Эйбом лежал в лучах летнего солнца маленький Нью-Сэлем с его бревенчатыми, грубо отёсанными домами, раскиданными среди рощ и полей. Мерно стучала лесопилка на серебряной речке. За деревьями начиналась широкая степь-прерия, и ветер свободно гулял по ней. Долговязый Эйб возвышался над площадью, как мачта. Его большие ноги словно вросли в землю. Руки, похожие на лопаты, были широко расставлены. Голос у него был высокий, не очень сильный, но каждое слово было слышно вдалеке. Недаром Эйб был лесорубом, в нём что-то было от леса и от деревьев. Казалось, налети сейчас буря, она повалит заборы, сорвёт дранку с крыш, опрокинет фургоны, но Эйб останется стоять посреди площади, как дуб с глубокими корнями. Его удержит земля.

Не хочу утомлять вас длинным рассказом. Эйба не выбрали. Но он нисколько не обиделся.

— Демократия в том и состоит, — сказал он солидно, — что народ выбирает, кого он хочет. Если тебя не выбрали, не сердись, может быть, выберут в другой раз. А пока что надо работать и учиться!

И он поступил на почту. В те времена у почтмейстера было немного работы. Он подсчитывал, сколько миль прошло письмо, и брал плату с того, кому оно было адресовано. Кто получил письмо издалека, тот больше и платил. А если вы не желаете платить, то не узнаете, что написано в письме. Конечно, каждого разбирает любопытство, что такое происходит на свете — а вдруг кто-нибудь родился, или помер, или получил наследство, — так что люди охотно платят.

Вот и всё, что я хотел рассказать вам. Будьте здоровы и не сердитесь, если у меня сюжет не слишком интересный, или если я скомкал конец, или если вы уже что-то подобное где-то читали. Ведь я человек немудрёный, зовут меня Билли Грин, по прозвищу «Ловкий Билли», из Нью-Сэлема, в штате Иллинойс.

И всё-таки как хотите, а этот Эйб Линкольн был престранный парень! Не правда ли?

Харчевня в снегах

Снег в сумерках казался синим. Ветер завывал, поднимал порошу, крутил её и разбрасывал по степи колючим, леденящим облаком. В такую погоду трудно было встретить кого-нибудь на дороге. Да и самой дороги не было видно. Ничего не стоило сбиться с пути и заблудиться на однообразной равнине, где только отдельные рощицы чернели мутными пятнами на косогорах.

Человек с палкой остановился, пощупал вокруг себя снег и выругался.

— Тут и сам архангел Гавриил не разберёт, где гостиница Чарли Тэ́ррента, — пробурчал он. — И хоть бы живая душа высунула кончик носа за дверь. Забились в своё логово, как медведи! Будь проклят этот Иллинойс со всеми его…

Путник внезапно замолчал.

— Кто это там, человек или привидение?

По степи медленно двигалась странная фигура. Это был верховой. Лошадь у него была низкорослая, но сам он был необыкловенно высок. Казалось, что его длинные ноги достают почти до земли, а туловище покачивается над крупом коня, как жердь, привязанная к седлу верёвками. На голове у всадника был нахлобучен цилиндр, с которого свисали сосульки. Узкие плечи этого странного путешественника были плотно обмотаны домотканым фермерским пледом василькового цвета; а из-под цилиндра глядело худое лицо с очень глубоко сидящими глазами и длинным подбородком.

— Эй вы, послушайте! — сказал человек с палкой.

Всадник остановил лошадь.

— Вы не знаете, где тут дорога?

— Добрый вечер! — добродушно отозвался всадник. — Это напоминает мне историю про старого возчика, который выпил лишнее и на обратном пути из харчевни заблудился в лесу. «Честное слово, — сказал он в отчаянии, — если б я в молодости знал, что в этом лесу такие путаные дороги, я не стал бы возчиком, а открыл бы харчевню».

— Какое мне дело до ваших историй! — сердито сказал человек с палкой. — Я ищу именно харчевню или, вернее сказать, гостиницу. Вы слышали про Чарли Тэррента?

— Ещё бы! — отвечал всадник. — Я как раз к нему и еду.

— А сами кто вы такой?

— Рад с вами познакомиться, — сказал всадник, — я адвокат, меня зовут Авраам Линкольн.

— Линкольн? Это у вас контора в Спрингфилде?

— Совершенно верно. «Линкольн в Хэ́рндон», с прошлого года такова надпись на вывеске.

— Не люблю адвокатов, — сердито сказал человек с палкой.

— Это ваше право, — невозмутимо ответил всадник, — но в таком случае пусть дорога в гостиницу сама разыскивает вас, а я поеду…

— Постойте! Неужели вы бросите меня в этой проклятой степи, где не отличишь одного сугроба от другого?

— Вы же сами не хотите иметь дело с адвокатами!

— Ладно, всё-таки лучше адвокат, чем мороз.

— А ещё лучше добрый очаг Чарли Тэррента, — улыбаясь, сказал Линкольн. — Итак, мы попутчики поневоле.

Он поехал шагом. Человек с палкой пошёл рядом.

— Вы сильно пострадали от адвокатов, мой друг? — спросил Линкольн.

— Могу сказать, порядочно. Я дважды платил адвокатам за проигранные дела.

— Это напоминает мне тяжелобольного, который перед смертью сказал врачу: «С какой же стати я стану платить вам за лечение, если мне предстоит ещё расход на похороны?»

— Вы, видать, большой мастер рассказывать разные побасёнки, — проворчал человек с палкой. — А дорогу-то вы знаете?