Ян Ларри - Записки школьницы Страница 16

Дорога была ужасная.

Машину то и дело подбрасывало, и Бомба кричал всё время:

— СОС! СОС! Дайте умереть спокойно. Ой, шофер без прав, пожалей наших родителей. Я уже превратился в гоголь-моголь!

Но когда лесная дорога кончилась и машина выбралась на асфальтированный тракт, тряска прекратилась, ребята повеселели.

Девочки запели «Летят перелётные птицы», мальчишки подхватили, и мы помчались с песней мимо весенних солнечных перелесков, лесных полян. По сторонам потянулись поля, чёрные и бурые, и только кое-где ещё лежали полоски жёлтого снега.

Весна!

Ну до чего же она весёлая за городом! Воздух тут такой чудесный, что его уж никак не сравнить с ленинградским. И небо за городом весёлое, а голубой горизонт словно акварельной краской расписан. Такой нежный и неземной.

По сторонам то и дело всплывали из-за бугров силосные башни. Кое-где уже ползали приземистые трактора. Но вряд ли это была вспашка. Наверное, тракторы вывозили на поля удобрения. Но Птицын потёр руки и сказал, махнув рукой в сторону тракторов:

— Ранняя вспашка!

И начал объяснять, как пашут землю и для чего нужна такая пахота. Но мы и без Птицына знали всё ещё в первом классе.

Мальчишки повалили Птицына и стали кричать:

— Дважды два — четыре! Волга впадает в Каспийское море! Птицын питается сеном! — И, дурачась, начали щекотать Андрюшу, выкрикивая: «Помогайте, кто может, перепахать старосту!»

Птицын взвизгивал, словно поросёнок, а время от времени вопил, как автомобильная сирена.

Под визги его и вопли мы влетели на широкую улицу колхоза, перепугав до смерти кур и гусей, которые совещались о чём-то на самой середине улицы. Захлопали крылья, поднялся такой негодующий шум, словно мы передавили половину всех кур и гусей. Но, конечно, ни одна птица не пострадала, только следом за машиной взвились в воздухе пух и перья.

Перед колхозным клубом машина остановилась. И тотчас же из переулочка вышли колхозные ребята (я думаю, они давно уже стояли тут, поджидая нас). Они стройными рядами двинулись прямо к машине. Впереди, барабаня на сверкающем новыми красками барабане, шла Наташа Пономарёва — наша старая знакомая. За ней важно вышагивали Петька, Нина, Тамара, Коля и другие ребята, которые приезжали к нам в Ленинград, а за ребятами бежали, высунув языки, тоже знакомые уже нам барбосы, джульбарсы, дамки, пираты, буяны, трезоры и ещё какие-то пегие и лохматые собаки, которым, наверное, всё равно было, как их называют. Увидев нас издали, собаки бросились к машине с лаем, но, когда подбежали ближе, сразу узнали нас (мы же теперь не чужие в колхозе) и принялись махать хвостами, приветствуя нас по-своему, по-собачьему. В клубе уже стояли накрытые столы. На тарелках лежали творог, мочёная брусника и яблоки, в мисках светился золотистый мёд, пышные ломти хлеба были сложены горками на одном и другом концах стола.

Пыжик шепнул мне на ухо:

— Священное животное пригласить бы сюда! Уж оно бы показало тут себя! Уж оно бы тут повеселилось!

Все дружно принялись угощаться, потому что после дороги всегда почему-то хочется есть. Громко похваливая всё, что подавали нам, мы опустошали тарелки и с творогом, и с мочёными яблоками, и всё нам казалось очень вкусным. Одна только Лийка Бегичева восседала (именно восседала, а не сидела за столом) с таким видом, будто она оскорблена слишком простым угощением колхоза. Выпячивая противно губы, она нюхала то одну тарелку, то другую, смотрела с недоумением на всех и, сюсюкая, спрашивала:

— А это что такое?

Она хотела, видимо, показать колхозным ребятам, что не привыкла к такой простой пище, а питается какими-то особенными деликатесами. Но колхозные ребята не поняли её.

— А ты что, — спросил паренёк с облупленным носом, — не всё, стало быть, ешь? Животом, что ли, мучаешься? Тогда на мёд навались. Мёд очень полезный, когда брюхо пучит!

— Ничего у меня не пучит! — покраснела Лийка. — Я просто не привыкла к грубой пище.

— Сейчас! — подмигнул всем Вовка Волнухин. — Сейчас привыкнет! — Он придвинул тарелку с творогом к Лийке, положил в творог сметану и сказал шёпотом, чтобы не слышали колхозные ребята: — Лопай! Ну? А если оставишь хоть крошку на тарелке, — намажу тебя саму сметаной! Понимаешь? Лопай и не позорь нас, не оскорбляй хозяина!

Лийка испуганно отшатнулась, но, взглянув на Вовку, поспешно схватила ложку и принялась очищать тарелку с такой быстротой, словно спешила на поезд.

Молодец Вовка! Так с этой Лийкой и надо поступать. Ведь она и в самом деле оскорбляет гостеприимных хозяев, отказываясь от их угощения. И нас подводит. Ведь колхозные ребята могут подумать, что таких Лиек в Ленинграде видимо-невидимо. И это тем более обидно, что всё поданное нам на завтрак было свежим, вкусным, питательным.

Позавтракав, мы все, в сопровождении колхозных ребят, пошли на лисью ферму.

Она находилась на окраине деревни, в берёзовой роще. На крутом берегу маленькой речушки стояли домики-клетки с проволочными сетками вместо окон и дверей. Домики стояли друг против друга, образуя улицы лисьего города.

— Сказочный город Лисебург! — усмехнулся Пыжик, подтолкнув меня. — Верно, Антилопа?

— Ага! — кивнула я. — Ты прав, Чижик-Пыжик! — сказала я, чтобы он не называл меня больше Антилопой.

Пыжик, с удивлением взглянув на меня, кажется, понял, почему я назвала его Чижиком-Пыжиком, а поняв, растерянно пожал плечами и, смущённо покашливая, смешался с ребятами колхоза и сразу заговорил с ними о чём-то с таким оживлением, будто ради этого разговора только и приехал в колхоз.

В Лисебурге было удивительно тихо. Весенний ветер шевелил над головами голые ветви берёз, и они раскачивались, поскрипывая и шурша берёстой, словно жалуясь на своих невесёлых соседей-лисиц.

Кое-где лежал ещё снег, но на открытых местах уже зеленел брусничник. Колхозные ребята сказали нам, что брусника — единственное растение, которое даже под снегом остаётся в своём зелёном наряде.

Мы шли по улицам Лисебурга. И нас провожали взгляды лисиц, которые посматривали сквозь чёрные сетки, склонив головы набок, словно пытаясь услышать, что говорим мы. Некоторые лисы сидели спокойно и не интересовались нами. Они были такие важные, такие гордые, что Пыжик остановился перед гордецами и сказал:

— Смотри, Сологубова, до чего важные эти два лиса. Сидят, как будто в ложе, и ждут, когда поднимется занавес.

— Действительно! — сказала я. — И, между прочим, они здорово похожи на заколдованных принцев и принцесс! Все в чернобурых накидках и у всех меховые шлейфы!

Бомба захохотал.

— Ребята, — закричал он, — интересно, что у них в голове сейчас? По-моему, они смотрят на нас и думают: кажется, приехал цирк и сейчас начнётся представление… А что? Покажем лисам парочку номеров?

Не успели мы обсудить этот вопрос, как, взметнув в небо ноги, Бомба встал на голову.

Лисицы вытянули морды, навострили уши, а одна даже похлопала пушистым хвостом по проволочной сетке. Может быть, поаплодировала Бомбе?

Колхозные ребята, однако, не одобрили номер Бомбы.

Круглый Васёк сказал:

— Если люди будут перед лисами на головах ходить, они перестанут уважать нас.

Бомба покраснел.

— А ты думаешь, — спросил он, — они уважают вас?

— А как же! Ясно уважают! Мы же в прошлом году выручили от продажи меха полмиллиона рублей. А это немногим меньше, чем весь колхоз получил за проданное зерно и мясо. И за это наши ребята в почёте у колхозников. А затратили мы трудодней в двадцать два раза меньше, чем другие колхозные бригады. Ясно?

— И вам отдали полмиллиона? — поинтересовалась Лийка.

— Чудная! — пожал плечами Васёк. — У нас же хозяйство общее. И доходы общие. Часть денег пошла на клуб, часть на расширение фермы, часть — на покупку новых машин.

— А вам что?

— Нам-то? А нам вот телевизор купили, моторную лодку, коньки, футбольный мяч.

На каждой лисьей клетке висели таблички с именами лисиц.

— Жучка! — шли мы и читали.

— Полкан!

— Дамка!

— Жучка Вторая!

— Трезор Четвёртый!

— Как цари, — засмеялся Пыжик. — А почему-то имена собачьи!

— Какие же им ещё давать имена? — удивился Васёк. — Человечьи? Одного лиса мы назвали Председателем! Уж очень хмурый был он! Так наш председатель колхоза обиделся, и нам пришлось назвать лиса просто Хмуркой!

Нина спросила:

— А можно их погладить?

— Не стоит! — мотнул головою Васёк. — Малосознательные они, зверюги эти! Хоть ты корми, хоть не корми, — всё равно стараются за руку цапнуть. Это ж не собаки! И не кошки!

— Кошки тоже не очень уважительные! — сказала Наташа из колхоза. — Только и ластятся тогда, когда им пожрать нужно, а как наелись — хвост трубой и поминай как звали.

— А что они кушают? — спросил Ломайносов.