Ирина Токмакова - И настанет весёлое утро (сборник) Страница 16

– Ариадна, откуда на кухне собака?

– Тётя Нора, она будет у нас жить.

– Нет. Этого не будет.

– Тётя Нора, мне скучно. Мне не с кем играть. С Иваном ты не разрешила. Я буду играть с собачкой.

– Вздор. Иван тебе не общество, а от собаки ты получишь инфекцию. Играть мы будем в теннис.

– Я не хочу в теннис.

– Теннис продлил мне молодость и сделал содержательной жизнь. Теннис – очаровательный вид спорта.

Кеша не знал, что такое теннис, но ни о чём не спросил.

– Ариадна, бери ракетку, мы идём на корт!

– Ну, тётя Нора, это же не корт, это просто поляна возле пруда на задах.

– Фи, какие ты говоришь слова!

– Все так говорят. Там огороды, а за ними огородные зады. За забором. У пруда.

– Перестань болтать! Бери ракетку. Я обещала твоим родителям сделать из тебя человека.

– А я кто?

– Всякий человек должен уметь играть в теннис.

– Тётя Нора, а собачка останется дома? – спросила девочка с надеждой.

– Ариадна, не ерунди!

– Тётя Нора, ну разреши… Её будут звать Пират. Нет, Джек. Нет, Рекс. Рекс, поди сюда!

Тётя Нора взяла две теннисные ракетки – маленькую и побольше – и двинулась к калитке. Калитка послушалась её и открылась. Кеша выскочил первым и тут же позвал:

– Ростик!

Нет, Ростика нигде не было. Кеша перебежал улицу. Ростика нет. Лавочка пахнет Ростиком. Кеша кинулся обнюхивать дорогу. Слабый коровий запах, чей-то чужой запах… Керосин! Опять керосин! Кеша чихнул.

Ариадна оглянулась:

– Рекс, Рекс, идём с нами!

Кеша немного проводил девочку и тётю. Из вежливости. Потом незаметно отстал и побежал обратно. Где-то здесь должен быть Ростик. Опять та же лавочка. Пахнет Ростиком. Куда потом девался Ростик? Куда пошёл? Никаких следов ни у забора, ни у другого забора, ни посреди дороги – нигде! Что же будет с Ростиком? Он заблудится. Кеша сам его сюда привёл, Ростик ведь не знает обратной дороги! И с ним хорошо. Ростик – настоящий друг. Он добрый. Ростик – он ведь всё понимает… Нет, нет нигде его следов! Как же быть, как теперь быть?

– Ты чего, ласковый, потерялся, а?

Посреди улицы стоял человек. Очень высокий. Синеглазый. Улыбался. Кеша не испугался его, подошёл.

Человек присел перед Кешей на корточки прямо на пыльной дороге. Это был лейтенант Грошев. Лейтенант милиции Грошев.

Воспитательница Мария Васильевна была расстроена. Подумать только! Второй день на даче – и вдруг пожалуйста: один уже в изоляторе. Она медленно поднялась на крылечко, держа на развёрнутых ладонях полную тарелку супу, и позвала:

– Ростик!

Ответа не последовало.

– Харитонов! – крикнула она, уже немного сердясь. – Отвори мне дверь, у меня руки заняты!

Молчание.

Мария Васильевна пристроила тарелку на перила и дёрнула ручку.

В изоляторе было тихо. Ветер отдувал от окна марлевую занавеску, на подушке отдыхал солнечный зайчик.

Берёза молчала. Очевидно, она решила ни во что не вмешиваться.

– Ростислав! Тихо, тихо, тихо.

Забыв про тарелку с супом, Мария Васильевна спустилась с крылечка и обошла изоляторный домик.

Мальчика нигде не было.

– А-а, наверное, Елизавета Елизаровна увела его в кабинет и осматривает.

Мария Васильевна двинулась в сторону врачебного кабинета, но не дошла. Елизавета Елизаровна шла навстречу.

– Ну что? Туссис? Я хочу сказать – кашель.

– Елизавета Елизаровна, Харитонов у вас?

– Я иду в изолятор посмотреть его, я ведь и спрашиваю: кашляет?

– Его нет.

– Кашля нет?

– Да Харитонова нет!

– Что вы говорите, Мария Васильевна! Как можно, чтобы инфицированный ребёнок не находился в изоляторе? Правда, может быть, это и не пертуссис, но всё-таки его нельзя пускать в группу, опомнитесь!

– Его нет в группе, ребята обедают.

– Я вас не понимаю, Мария Васильевна, уж извините великодушно…

– Ребята, кто видел Ростика?

– Я его вчера видел, а потом ведь его в изолятор изолировали?

– Мария Васильевна, а я видел лягушку, а Павлик говорит, что это жаба. А это не жаба: у неё пупырышков нет!

– Я спрашиваю: Харитонов не приходил сюда?

– Не.

– Нет.

– Не приходил.

– А ночью филин прилетает. Если не спишь.

– Павлик, это моя ложка, отдай!

– Ну, быстро, чтобы всё съели – и умываться!

– Уже три часа. А вдруг он заблудился?

– Елизавета Елизаровна, ну где тут можно заблудиться? Три сосны, да три берёзы, да луг до самой реки – всё видно… Паршивец!

– Боже мой, как же я забыла про реку! А вдруг он упадёт в воду?!

– Пойдёмте сходим к реке. Там паром, люди, спросим… Вот паршивец!

– Я с ума сойду!

– Вы давно здесь?

– Давно, дамочки, давно. Некому ездить – в поле работают. Работа есть работа.

– А мальчика не видели тут?

– Рыбу ловил тут какой-то.

– Да нет, маленького, шесть лет.

– А кто его знает!

– Ну а… скажите, умоляю вас… тут… никто… не утонул?

– Как же, утонул.

– Что?!

– Когда?

– Да вот когда я ещё пацаном был, в тридцать восьмом году, что ли… Мужик один утопился, вроде как тронутый.

– Зачем же вы так испугали нас?

– Алло! Дежурный слушает.

– Это пореченская милиция?

– Да.

– У нас пропал ребёнок.

– Что?

– Ребёнок.

– Какой ребёнок? Откуда вы звоните?

– Это детский сад льнокомбината.

– Попрошу подробнее. В котором часу? Приметы?

– А он не… Мы боимся, что утонул.

– Нет, сегодня несчастных случаев на воде не зарегистрировано. Так, я вас слушаю.

– Мария Васильевна, вы. Говорите вы, я не могу, я с ума сойду!

– Ну, что они сказали?

– Сказали, будут искать, позвонят… Вот паршивец!

– Кто? Милиционер?

– Да при чём здесь милиционер! Милиционер очень вежливый.

– Кого же вы ругаете?

– Харитонова ругаю. И оставила-то всего на один час. Не разорваться же мне! Дуся обещала присмотреть. Она и заходила к нему.

А потом обедом занялась. Запереть надо было его!

– Мария Васильевна, а что, если…

– Что?

– Что, если он вздумал домой?

– Да с чего бы это? Парень с трёх лет в саду. Никогда ему ничего такого в голову не приходило.

– Может быть, позвоним родителям?

– Так они же на работе.

– На льнокомбинат позвоним.

– Да зачем это? Мать тревогу поднимет. А он, может, сейчас явится.

– Вы думаете? Вы думаете?

– Я пойду погляжу ребят. Вроде спят все. И в изолятор ещё схожу.

– Это кто там не спит? Павлик?

– Мария Васильевна, а Ростик нашёлся?

– Он не терялся. Спи, Павлик.

– Мария Васильевна, а где он?

– В изоляторе. Спи.

– А его скоро в группу переведут?

– Не мешай ребятам, Павлик, спи.

– Сплю.

– Ну что, ласковый, хозяина потерял? – Лейтенант Грошев погладил Кешу по голове. – Я смотрю, что ты всё от забора к забору бегаешь. Ищешь кого?

Кеша поглядел на него недоверчиво и побоялся ответить: поймёт или не поймёт, неизвестно ещё.

– Ты здоров? Нос прохладный. Значит, здоров. Вроде бы ты расстроен чем-то, а? Зовут-то тебя как?

– Кеша, – решился ответить Кеша.

– Кеша? Хорошо тебя назвали.

Кеша поднял глаза на лейтенанта Грошева. Потом Кешин хвост качнулся и быстро-быстро замелькал в воздухе. И наконец весь Кеша – от хвоста до кончика чёрного влажного носа – наполнился радостью. Понимает! Кешины слова не кажутся ему пустым, бессмысленным лаем.

– А я в милиции работаю. Я – лейтенант Грошев, – назвал себя Кешин собеседник. – А ты где живёшь?

Ну где может жить бездомная собака, которая то и дело переходит от надежды к отчаянию? И Кеша, испытывая полное доверие к лейтенанту Грошеву, как, например, к Глебу или Ростику, рассказал ему свою короткую собачью жизнь.

– Потерялся, говоришь?

– Потерялся, – подтвердил Кеша. – Надо его найти. Он без меня обязательно заблудится. Ростик – он дороги сам не знает.

– Да… – задумался лейтенант. – Ну вот что, ласковый, тут я с одним заявлением разберусь, мой этот участок теперь, понимаешь? Словом, работу кончим, тогда и приятеля твоего поищем. Может, к дедушке Колдырю сходить? У него вечно ребятня толкается, точно там не смолокурня, а пасека.

Кеша не успел спросить, что это – смолокурня или пасека. Откуда-то издалека раздался крик, слов нельзя было разобрать, но было ясно, что это крик какой-то неприятный.

Лейтенант Грошев и Кеша пошли на голос. Быстро прошли узким проулочком между двумя заборами и оказались у маленького круглого пруда. На пруду, недалеко от берега, плавали гуси. Они держались стайкой. Время от времени заводили разговор ржавыми голосами. На берегу тётя Нора и Ариадна ракетками кидали друг другу теннисный мячик. А кричала та самая тётка с парома, которая назвала Кешу самым ненавистным ему словом «Развелитутсобак». У тёти Норы было каменное лицо, у Ариадны – испуганное. Теннисный мячик говорил: пок-пок-пок.