Радий Погодин - Ожидание (три повести об одном и том же) Страница 16

Гай­да­ма­ки из ха­ты вы­ско­чи­ли. Пья­ные, аж го­го­чут. Им в го­ло­ву уда­ри­ло у ме­ня сек­ре­ты вы­пы­ты­вать. Го­во­рят: «Как же: мы его би­ли, а сек­ре­тов не выс­про­си­ли». Ляг­ну­ли ме­ня для на­ча­ла но­га­ми. Всё но­ро­ви­ли в мяг­кое. Я од­но­го за ик­ру зу­ба­ми схва­тил. По­том ему в мор­ду плю­нул. На те­бе, вошь, за­хлеб­нись. Он си­ний стал, как тот бак­ла­жан. Сло­мал под­сол­нух и ме­ня тем под­сол­ну­хом по гла­зам. По­том по­бе­жал в ха­ту. Вин­тов­ку та­щит. «Ух, – орет, – сей­час я те­бя на­сквозь про­шью! От за­тыл­ка до са­мой…» Кхе…

Ста­рик каш­ля­нул сму­щен­но. Гля­нул на Слав­ку и под­миг­нул.

– При­яте­ли его за­тол­ка­ли. Кри­чат: «Ты, мол, его ух­ло­па­ешь» а нам сек­ре­ты пы­тать на­до!»

– Пы­та­ли? – вы­дох­нул Слав­ка. Ста­рик спо­кой­но кив­нул.

– А че­го им ска­жен­ным. Раз­ло­жи­ли кос­тёр­чик. Се­ли во­круг не­го, буд­то тур­ки. Ка­лят в ог­не шом­по­ла и при­кла­ды­ва­ют к мо­им пят­кам. Са­мо­гон ду­ют. Спра­ши­ва­ют, мол, где от­ряд? Сколь­ко ру­жей? Ка­кие у от­ря­да пла­ны на бу­ду­щее?

Я ду­маю: «Ду­ры вы без­го­ло­вые. Ес­ли я вам да­же прав­ду от­крою, вы все рав­но по пья­но­му де­лу её по­за­бу­де­те. Вои­ны, – ду­маю,– вы си­во­ла­пые. Ба­шко­ло­мы». Это я про се­бя так сме­юсь. А вслух ору бла­гим ма­том: «Бан­ди­ты вы! Шку­ры! Пре­да­те­ли! Чтоб вас ку­ри­ная моль за­ела». Я, ко­неч­но, и дру­гие сло­ва кри­чал, толь­ко те­бе их слы­шать со­всем не на­до. Со­про­тив­лял­ся сло­вес­но. А всё от­че­го? Что­бы боль сбить. Они мне рас­ка­лён­ный шом­пол к но­гам при­ло­жат, боль как скво­за­нёт по все­му те­лу – до са­мой ма­ков­ки. Я ору: «Лю­ци­фе­ры! При­служ­ни­ки! Пет­лю­ров­ские со­ба­ки! Всё од­но вам ко­нец!»

Тот, ко­то­ро­му я но­гу про­ку­сил, всё за вин­тов­ку хва­та­ет­ся. Тре­бу­ет: «Дай­те ж мне, я его враз кон­чу».

Не да­ли. Их­ний стар­ший ска­зал: «Не то­ро­пись. Пус­кай до ут­ра ва­ля­ет­ся. К ут­ру он го­то­вый бу­дет для до­про­са. Боль его за ночь ти­хим сде­ла­ет и по­слуш­ным. А с ут­ра мы его за но­ги к жу­рав­лю при­вя­жем. Мак­нём не­сколь­ко раз го­ло­вой в ко­ло­дец, чтоб у не­го в го­ло­ве про­све­же­ло».

По­лез­ли в ха­ту. Все трое. Тот, ко­то­ро­го я за но­гу ку­сил, вы­су­нул­ся из окош­ка с вин­тов­кой и да­вай па­лить по под­сол­ну­хам. Мне свою сно­ров­ку по­ка­зал. «Ну, – ду­маю, – Ва­си­лий, вы­бро­сят зав­тра твой пар­ти­зан­ский труп за око­ли­цу. За­ко­па­ют те­бя в сте­пи про­хо­жие лю­ди. Вы­рас­тет на том мес­те ви­но­град­ная ло­за с крас­ны­ми яго­да­ми». Это я то­гда раз­меч­тал­ся. Ночь на­до мной. Звёз­ды. И так гус­то, слов­но рас­ко­ло­лись они по кус­кам и ка­ж­дый ку­со­чек мне на про­ща­ние све­тит.

Я сло­ва ге­рой­ские под­би­раю, что­бы они, зна­чит, по­ня­ли, как при­ни­ма­ет кон­чи­ну крас­ный бо­ец. И от этих мыс­лей ско­ро ус­тал. Со­об­ра­жаю, ка­к-то да­же смеш­но мне сей­час уми­рать. Вро­де ни к че­му. Не­вес­ту я той вес­ной под­смот­рел. Се­ра­фи­ну – сте­по­вую бол­гар­ку. И так мне жить за­хо­те­лось, до слёз.

Ру­ки и но­ги у ме­ня ве­рёв­ка­ми скру­че­ны. За­не­ме­ли. Кос­тёр­чик, в ко­то­ром эти ка­ба­ны шом­по­ла гре­ли, све­тит­ся уголь­я­ми, бро­са­ет мне на ще­ку те­п­ло.

«Эх, – ду­маю, – Ва­си­лий, бы­ла не бы­ла. Са­мое те­бе ис­пы­та­ние при­шло – боль при­нять, и без­звуч­но. На­кри­чал­ся ты до­сы­та. А сей­час по­мол­чи».

Под­ви­нул­ся я к ко­ст­ру спи­ной. Су­нул в не­го ру­ки, что­бы ве­рёв­ка пе­ре­го­ре­ла. Крик у ме­ня в гор­ле бьёт­ся. Я его зу­ба­ми дер­жу.

Сколь­ко это про­дол­жа­лось? Дол­го. Ве­рёв­ка по­да­лась. Я её ра­зо­рвал. По­вер­нул­ся на жи­вот. Мне су­нуть ру­ки в хо­лод­ную во­ду хо­те­лось. Го­ре­ли ру­ки. А во­ды не бы­ло.

Ко­ни пет­лю­ров­ские пус­ти­ли лу­жу. Я в неё су­нул ру­ки. Боль­нее этой бо­ли я ни­че­го не ис­пы­ты­вал. Аж су­до­ро­га все­го ме­ня смя­ла. Слов­но в нут­ро ки­пят­ку вли­ли. Я то­гда по­те­рял соз­на­ние.

Оч­нул­ся, стал но­ги раз­вя­зы­вать. Паль­цы об­го­ре­ли, врас­то­пыр­ку сто­ят. Ни­как ве­рёв­ку не ух­ва­тить. На плет­не серп ви­сел, ко­то­рым у нас ка­мыш бьют. Я его взял. Ве­рёв­ку пе­ре­ре­зал. По­полз. Ид­ти не мо­гу – по­дош­вы шом­по­ла­ми со­жжён­ные. Пол­зу на ко­ле­нях да на лок­тях. Хо­ро­шо, то­гда сушь бы­ла. Зем­ля твёр­дая, ни­ка­ких сле­дов.

К ли­ма­ну пол­зу. Ду­маю, от­вя­жу лод­ку – и в плав­ни. Раза три по до­ро­ге па­дал. За край­ни­ми ха­та­ми ме­ня ут­ро на­стиг­ло. Я за­бил­ся под чей-то ка­мыш. У нас на па­ле­во за­па­са­ют, печ­ки то­пить. И ус­нул…

Про­снул­ся враз, буд­то ме­ня толк­ну­ли. Про­ко­вы­рял в ка­мы­ше ды­роч­ку. Смот­рю.

Идёт по пес­ку Егор, мой со­сед. Сон­ный. А за ним гай­да­мак. То­же сон­ный.

По­до­шел Егор, под­нял охап­ку ка­мы­ша, уви­дел ме­ня. Я на не­го то­же смот­рю и «Де­ву Ма­рию» чи­таю: «При­ми, пре­свя­тая бо­го­ро­ди­ца, ду­шу ра­ба сво­его…»

Ку­да ж я на со­жжён­ных но­гах да с об­го­ре­лы­ми-то ру­ка­ми? И да­же не страш­но мне. Пус­то так. Вол­на не­вда­ле­ке пле­щет. А он, Егор, бро­сил ка­мыш об­рат­но. Вы­ру­гал­ся, как по­ло­же­но по-ры­бац­ки, го­во­рит гай­да­ма­ку:

– Пре­лый ка­мыш. Не­год­ный на па­ле­во. От не­го дух в ха­те тя­жё­лый. И бор­ща на нём сва­рить не­воз­мож­но, бо от не­го толь­ко вонь. Он ог­ня не да­ёт. Пой­дём, – го­во­рит, – даль­ше.

Гай­да­мак хо­тел ид­ти к дру­гой ку­че, да лень его, на­вер­но, взя­ла. Ко­ман­ду­ет:

– Не­хай. И на этом ка­мы­ше твоя ба­ба нам бор­ща сва­рит. А ко­гда не сва­рит, мы…

Ста­рик смиг­нул с глаз что-то.

– Да лад­но… Я то­гда вро­де в се­бя при­шёл. Серп у ме­ня на гру­ди ле­жал, я его, ко­гда упол­зал, с со­бой за­хва­тил. Сжал я то­гда серп. Ру­ки го­рят – я бо­ли не чув­ст­вую. «Ну, – ду­маю, – во­ткну я те­бе, гай­да­мак, этот серп в глот­ку».

Гай­да­мак пнул но­гой ка­мыш, го­во­рит Его­ру:

– Бе­ри.

Егор на­гнул­ся. Ли­цо спо­кой­ное, толь­ко в гла­зах тень. Вдруг по­во­ро­тил­ся он кру­то. Уда­рил гай­да­ма­ка сни­зу… При­шил он то­го гай­да­ма­ка шты­ком. Ка­мы­шом его за­бро­сал. А ме­ня взял на ру­ки и от­нёс а лод­ку.

– Гре­би, – го­во­рит, – Ва­си­лий, в плав­ни. Я ту­да то­же при­бу­ду и Ма­рию с со­бой при­ве­ду. Же­ну свою.

Вот ка­кие по­след­ние сло­ва я от не­го слы­шал.

Ве­че­ром Ма­рия в плав­ни од­на под­греб­ла. Ме­ня гу­ка­ет. Я спра­ши­ваю:

– Егор где?

Мол­чит. Толь­ко пла­чет. У неё то­гда пер­ве­нец ожи­дал­ся.

– Его­ра гай­да­ма­ки схва­ти­ли. Креп­ко пы­та­ли, а по­кон­чить с ним не ус­пе­ли: крас­ная кон­ни­ца их на геть вы­шиб­ла – то­ва­рищ Ко­тов­ский.

Его­ру гай­да­ма­ки язык вы­рва­ли за то, что мол­чал. И вот, по­ду­май, по­том Егор пел. Вый­дет в мо­ре снасть на бе­лу­гу ста­вить и по­ёт:

– Аа-а­аа. А-аа­а­-аа. Аа­а-а…

Буд­то ве­тер над плав­ня­ми. Не гля­ди, что без слов. И ме­ня лю­бил. Ино­гда смот­рит в гла­за, смот­рит… Мы с ним од­но­год­ки, с Его­ром.

СЛАВ­КА, ИДИ СПАТЬ!

Ста­рик за­мол­чал, и Слав­ке по­слы­ша­лось, что в тем­но­те на ли­ма­не кто-то по­ёт, ти­хо, ед­ва от ти­ши­ны от­ли­чи­мо.

Слав­ка тес­нее при­дви­нул­ся к ста­ри­ку, по­смот­рел на свои ру­ки. Они бы­ли сла­бые и пуг­ли­вые.

– Слав­ка, иди спать! – при­ка­за­ла из ок­на ма­ма. Слав­ка по­шёл.

Он ви­дел во сне, как ста­рик ска­чет на бе­лом ко­не, дер­жа в ок­ро­вав­лен­ных ру­ках яс­ную саб­лю, по­хо­жую на серп. Слав­ка ви­дел от­ца, мол­ча­ли­во­го и со­сре­до­то­чен­но­го. Отец смот­рел на ча­сы и счи­тал: пять, че­ты­ре, три, два, один… НОЛЬ! И под эле­ва­то­ра­ми взры­ва­лось го­рю­чее, и се­рые баш­ни од­на за дру­гой от­ры­ва­лись от зем­ли и ухо­ди­ли в не­бо.

КОЕ-Ч­ТО О СЛАВ­КЕ И ЕГО РО­ДИ­ТЕ­ЛЯХ

Не­ко­то­рые ут­вер­жда­ют, что де­тям не­дос­туп­ны за­бо­ты взрос­лых. Не­вер­но это. Слав­ка по­ни­мал очень мно­гое. Од­но­го лишь он не мог по­нять: по­че­му его ма­ма и его отец по­же­ни­лись.

Слав­кин отец ува­жал в лю­дях спо­соб­ность ра­бо­тать без ус­та­ли. Ино­гда, за­ра­бо­тав­шись, он те­рял счёт дням, и то­гда не­де­ля сжи­ма­лась у не­го как бы в один длин­ный день. Вре­мя он ме­рил по сде­лан­но­му. Сде­лан­ное ни­ко­гда не удов­ле­тво­ря­ло его, по­то­му что к кон­цу строи­тель­ст­ва у не­го на­ка­п­ли­ва­лось столь­ко но­вых идей, что хоть за­но­во всё пе­ре­де­лы­вай. И, мо­жет, по­это­му он с боль­шой охо­той ехал на но­вую строй­ку.

Отец ни­ко­гда не бро­сал гру­ст­ных взгля­дов на дом, ко­то­рый по­ки­дал. Ни­ко­гда не тра­тил на сбо­ры боль­ше ча­са. И все­гда го­во­рил:

– Че­ло­ве­ка мож­но раз­га­дать по то­му, как он со­би­ра­ет­ся в путь.

Ко­гда Слав­ка с ма­мой при­ез­жа­ли на но­вое ме­сто к от­цу, ма­ма за­мет­но ста­ри­лась. Гла­за у неё ту­ск­не­ли, как ту­ск­не­ют мо­не­ты. Пла­тья те­ря­ли на­ряд­ность. При­чёс­ка ста­но­ви­лась не­ле­пой.

– Те­бе нуж­на су­то­ло­ка, – го­во­рил отец.