Андрей Яхонтов - Дождик в крапинку Страница 16

Будто не заметив Антона, она прошла мимо него в комнату. Баба Таня растерянно топталась в прихожей.

Антон отправился за мамой. Она рылась в тумбочке, потом вытащила ящик и перенесла его на кровать.

— Ты ел?

Антон решил не отвечать. Он ведь вправе обидеться. Сказала, чтоб был дома вовремя, а сама ушла.

— Поел, я спрашиваю? — повторила мама, выпрямляясь и шаря взглядом по комнате. — Оглох, что ли?

— А ты во сколько обещала прийти? — тонким, ехидненьким голоском, каким часто разговаривала вредная Юлька, спросил Антон.

— Ух, семейка, — с чувством вырвалось у мамы.

И грубое «оглох», и последний выкрик убедили его в правильности выбранной линии. И не будет с ней разговаривать — пожалуйста.

— Тебе Антонина Ивановна велела записку передать, официальном тоном сообщил он. Вытряхнул из дневника сложенный листок.

Мама развернула бумажку, пробежала взглядом и бросила на стол. Вспомнив о чем-то, быстро вышла.

Записку лежала па столе текстом вверх. Он отвернулся. Поссорились — и его больше ничего связанное с мамой не интересовало. Но тут же сообразил: раз они в ссоре, он тем более имеет право на запрещенный ход.

«Дорогая Лидия Михайловна», — прочитал он, а дальше разобрать не смог. Внизу листка было нарисовано какое-то детское платье.

Приближаясь, застучали мамины каблучки. Антон успел отвернуться.

Мама бросила записку в сумочку.

— Я буду вечером, — сказала она.

— Мам! — он все же хотел поговорить о белке: вдруг ее завтра принесут, а папа придет поздно, и он не успеет их предупредить.

Она не услышала. Пролетая мимо оцепенело вытянувшихся возле ходиков дедушки и бабушки, бросила:

— Я ничего не говорила ни о книгах, ни о вещах, ни о его картинах. Все это не мое. Но теперь меня, а не вас будут упрекать в нечестности!

Гулко хлопнула входная дверь. Дедушка с бабушкой постояли, скорбно повесив головы, потом ушли к себе.

Заниматься совсем расхотелось. Счастье еще, задано всего ничего, одно упражнение но русскому.

Когда он его написал, появился дедушка.

— Антон, мне кажется, погода портится. Я думаю, тебе лучше сегодня не гулять.

— Нет, я пойду, — упрямо сказал Антон.

— Тогда дождись мамы.

— А я не знаю, во сколько она придет.

— Антон, — сказал дедушка. — Я тебе запрещаю так со мной разговаривать.

Антон вздохнул.

Когда же перестанут им командовать? Когда он наконец станет взрослым? Будет похож на папу? Такой же большой, самостоятельный.

— А мы бы с тобой посидели… Я бы тебе рассказал об именах.

— Но хочу, — отрезал Антон.

— Ладно, — уступил дедушка. Иди. Но до шести, не позже.

Во дворе под присмотром тети Жанны гуляла Полина. Минька, Борька, Юля и Любочка сразу окружили Антона.

— У вас много книг интересных. Принеси какую-нибудь. Тетя Жанна нам почитает.

Он сбегал домой, взял любимые «Вьетнамские сказки». Расселись на скамеечке у палисадника. Тетя «Жанна — посредине.

Перелистала оглавление.

— Про черепаху, про черепаху, — подсказывал Антон.

Но Юлька выбрала про хлопковый цветок. И все, кроме верной Антону Полины, ее поддержали. Не знали, как это скучно, пот и упрямились. Хотя уже по картинке видно — ничего интересного. Унылый рисунок: из хлопковой коробочки выходит девушка с распущенными волосами… Уж лучше совсем не читать, чем про нее.

— Тогда я книжку забираю, — пошел на крайнюю меру Антон.

— Постой-ка, — воспитательным голосом заговорила тетя Жанна. — Ты что же, хочешь всех заставить слушать то, что нравится одному тебе?

— Про черепаху действительно лучше, — потеряв терпение, разгорячился он. — И потом, мне дедушка велел сейчас заниматься и именно эту сказку выучить.

На ходу придуманный предлог заставил противников умолкнуть.

Тетя Жанна начала читать про черепаху. Не успела дойти до конца первой страницы, где уже начинались захватывающие события: закипала вода и показывался панцирь, величиною с остров, — отошла к песочнице; Юлька. Следом за ней Любочка. Борька и Минька побрели к флигельку.

Лишь Полина не уходила. Преданно и покорно оставалась рядом. Но без остальных пропало настроение слушать.

Тетя Жанна это почувствовала и отложила книгу.

— Пойдем, на сегодня хватит, — сказала она Полине.

— Ну, мамочка, еще пять минут, — стала упрашивать та.

Тетя Жанна разрешила и ушла.

Антон отнес книжку. Полина дожидалась его, а Юлька, Люба, Борис и Минька собрались у песочницы и о чем-то шептались.

— Давай в слова сыграем, — предложил Полине Антон.

Это папа его научил. И он уже со многими пытался играть. Объяснял правила: слово «черепаха» состоит яз трех слов «череп», «ах» и «а». Нужно придумать такое же. Туго доходило. Слышал порой самые нелепые ответы: «Чернила». — «Почему? Какие в них еще слова?» — «А ими можно написать какие угодно».

У Полины тоже плохо получалось. Ей он сейчас прощал и делал вид, что играют они увлеченно: хохотал, выкрикивал вслух какие-нибудь особенно удачные свои находки, которые могли бы привлечь общее внимание.

Но никто их игрой не интересовался. И ладно. А вот появится у пего белка, небось сразу начнут подлизываться.

— Прошли твои пять минут, — сказал оп Полине. — В другой раз доиграем. Я хочу до Германа дойти.

— Антон, постой, — принялась уговаривать его она. — Я тебе пво вавов васскажу.

Он сохранил безразличие на лице, однако задержался.

— Это папа маме говоил. Я случайно слышала, — торопливо, радуясь, что ей удалось его задержать, затараторила Полина. — Они в нашем вайоне обоквали аптеку. А тетеньку, котовая им не отпустила лекавств, убили.

— За что? — уточнил Антон.

— Ну, за то, что она не дала какого-то лекавства.

— Они болели, что ли? — спросил Антон.

— Не знаю, — неуверенно промямлила Полина.

Все-таки ужасно бестолковая. Из ее истории ничего не понять.

— Ну, я пошел, — сказал он.

Вправо по переулку мало интересного: серые фасады, за ними, внутри, нет дворов.

Зато слева находилась главная достопримечательность — дом Германа. Одноэтажный особнячок, укрытый за глухой стеной. Ни разу — ни разу! — никто не видел, чтобы из его ворот и калитки кто-нибудь выходил. А то, что в доме живут, знали наверняка.

Антон вынашивал дерзкий план: раздобыть лестницу, взобраться, заглянуть через стену и быстро-быстро, чтоб не успели настигнуть, убежать. Хоть увидать: что там?

А пока он этой стены сторонился. В особенности если переулок был пустынен. Еще бы! В нескольких шагах от обычной калитки — калитка маленькая. Настолько маленькая, что даже странно — кто может ею пользоваться? Гномы, что ли? От земли — метр, не больше. Такая же зеленая, как ее старшая сестра, такая же металлическая, да еще оплетенная металлическими прутьями, будто бы забранная решеткой, — словно ворота старинных замков, дли прочности.

Говорили, эта маленькая калиточка — для собак. Якобы во дворе Германа свора выдрессированных бульдогов. Однако и собак Антон ни разу не видел, и лая из-за забора никогда не доносилось.

Или они были такие хитрые, натренированные? Затаившись, ждали? Только кто-нибудь попробует войти — набросятся. И так же немо, с остервенением растерзают. Или дадут себе волю, залают — чего терять, раз жертва попалась?

Это, вероятно, были очень самостоятельные собаки. Иначе почему им не пользоваться большой калиткой, не выходить вместе с людьми? Но нет, для них существовал отдельный вход. Возможно, их побаивался сам хозяин.

А быть может, Антон допускал и такую мысль, именно собаки были хозяевами дома и прилегающего участка. В цирке Антон видел бульдога в черном цилиндре. Может, и там, за стеной, бульдоги ходили в черных цилиндрах? А на улицу, чтоб не шокировать людей, не появлялись? И лаять у них считалось неприличным.

Антон, поеживаясь от ужаса, представлял: заглянешь через забор — а там бульдоги в цилиндрах…

Сейчас прохожих хватало, и он нарочито медленно прошел мимо калиток — продемонстрировал (на случай, если за ним в щелочку наблюдают), что не очень-то и боится.

Добрел до конца переулка. Возвращаться во двор не хотелось.

«Завтра, — с уютным греющим чувством подумал он, — будет совсем другой день. Будет чем заняться».

«А что, если не откладывать?» — пришла в голову простая мысль. Ведь говорят: не откладывай на завтра… И до Лырской отсюда пять шагов. Он знал ее дом. А квартиру разыщет.

Конечно, не очень ловко самому приходить за обещанным, вроде как торопить. Но, с другой стороны, она сказала, белка ей мешает. Тогда это даже, своего рода дружеская помощь: побыстрее освободить, избавить… Вот только успела ли она поговорить с родителями?

В ее доме были красивые, вводные двери: нижняя часть деревянная, черная, полированная, л верхняя — на застекленных квадратиков. Старинная бронзовая ручка прибита наискосок, но краям темная, а центральная часть отполирована до блеска — такого сияния, наверно, добиваются, когда надраивают медь на корабле.