Лидия Чарская - Княжна Джаваха Страница 17

Мы сидели, крепко обнявшись, когда к нам вбежала запыхавшаяся Бэлла. От нее так и веяло жизнью и весельем.

— Одна лезгинка, два лезгинка, три лезгинка и все Бэлла, одна Бэлла, — считала она со смехом. — Больше никто не хочет плясать… Иди на выручку, красоточка-джаным!

— Нет, я не пойду.

— Как не пойдешь? Тебя всюду ищут. Бабушка приказала.

— Скажи бабушке, что я не пойду. Скажи ей, что я посадила большое пятно на платье и не смею выйти. Скажи, голубушка Бэлла!

Она удовлетворилась моим объяснением и побежала вниз, ликующая и радостная, словно сияющий день.

Мы притихли, как мышки. Нам уже не было грустно. Мы тихо посмеивались, довольные тем, что нас не разлучили.

Горе сближает. В первый раз я предпочла общество двоюродного брата — веселой и смеющейся Бэлле.

Глава X

Смерть Юлико. Моя клятва

Юлико умирал быстро и бесшумно, как умирают цветы и чахоточные дети. Мы все время проводили вместе. Бабушка, довольная нашей дружбой, оставляла нас подолгу вдвоем, и мы наперерыв делились нашими впечатлениями, беседуя, как самые близкие друзья. Белая девушка, иными словами — баронесса Елизавета Владимировна Коринг — часто посещала наш дом. Завидя издали ее изящный шарабанчик, так резко отличающийся от грубых экипажей Гори, я опрометью бросалась к Юлико и тоскливо жаловалась:

— Она опять приехала! Опять приехала, Юлико.

Он успокаивал меня как умел, этот глухо кашляющий и поминутно хватающийся за грудь больной мальчик. Он забывал свои страданья, стараясь умиротворить злое сердечко большой девочки. А между тем предсмертные тени уже ложились вокруг его глаз, ставших больше и глубже, благодаря худобе и бледности истощенного личика. Он раздавал свои платья и воротнички прислуге и на вопрос бабушки: зачем он это делает? — заявил убежденно:

— Вчера ночью ко мне приходил Дато; он обещал еще раз зайти за мною. Мы пойдем туда, где люди ходят в белых прозрачных платьях, от которых исходит яркий свет. И мне дадут такую же одежду, если я буду щедрым и добрым… Иной одежды мне не нужно…

Потом, оставшись наедине со мной, он рассказывал мне разные чудесные, совсем незнакомые сказки.

— Откуда ты их знаешь? — допытывалась я.

— Мне рассказывает их мое сердце! — серьезно отвечал он.

Боже мой, чего только не выдумывала его больная фантазия: тут были и светлые ангелы, ведущие борьбу с темными духами зла и побеждающие их. Тут были и райские сады с маленькими птичками — душами рано умерших детей. Они порхали по душистым цветам Эдема и прославляли пением Великого Творца. Потом он говорил о свирепых горных духах, прятавшихся в пещерах…

Страшны и заманчивы были его рассказы…

Однажды я сидела около постели больного, и мы тихо разговаривали по обыкновению, как вдруг неожиданно распахнулась дверь и вошла баронесса.

— Кто это? — спросил он испуганно.

— Меня зовут Лиза! — весело и любезно произнесла она, — надеюсь, я не помешала вам, Юлико?

Он молчал… Потом неожиданно закрыл глаза, точно заснул.

Она постояла в раздумье на пороге, улыбнулась мне немного растерянной улыбкой и вышла.

— Она ушла? — услышала я в ту же минуту шепот моего друга.

— Ушла. А ты не спал, Юлико? — удивилась я.

— Нет. Я только хотел, чтобы она ушла поскорее!

— Но… Юлико, ты ведь хотел быть добрым.

— Ах, Нина! Она заставила тебя плакать, и я не могу этого забыть.

Мои глаза увлажнились от умиления: такой преданности и любви я не ожидала от моего маленького бедного друга!

В тот же вечер отец ходил с баронессой Лизой по саду. Увидя их, я хотела скрыться, но он заметил меня и подозвал к себе.

— Ниночка, отчего ты прячешься? — спросил он. — Вот Елизавета Владимировна хочет подружиться с тобой.

— Я все время с Юлико, папа, — ответила я.

— И хорошо делаешь: бедному мальчику немного осталось жить… Но когда он оставит тебя, ты не останешься одна. С тобою будет твоя новая мама!

«Новая мама», так вот оно, окончательное решение!

— Ниночка, будешь ли ты любить меня? — услышала я ласковый голос баронессы.

Но я молчала, опустив голову и уставясь в землю.

Меня выручила Барбале, которая пришла звать меня к Юлико.

Ночью я не могла спать. Что-то большое и тяжелое давило мне грудь. Мне казалось, что какая-то громадная птица с лицом новой мамы летает по комнате, стараясь меня задеть своими крыльями.

Я проснулась вся в холодном поту. Сумерки давно спустились. Прямо передо мной в открытое окно сияла крупная, как исполинский алмаз, одинокая вечерняя звезда.

Я протянула к ней руки… Я просила ее не меркнуть долго, долго и, пока я не вырасту большою, сиять каждую ночь, чтобы мне — маленькой, одинокой девочке — не жутко было одной…

Вдруг легкое дуновение ветерка пронеслось по комнате, и в нем я явственно услышала слабый зов Юлико:

— Нина.

— Сейчас, — откликнулась я и в минуту была около него.

Он лежал на спине с открытыми глазами. На ковре, у его ног, храпела Родам.

— Ты звал меня, Юлико? — спросила я его и очень удивилась, когда он ответил отрицательно.

— Но я совершенно ясно слышала твой голос, — настаивала я.

Он вдруг забился и заплакал.

— Нина, дорогая моя, это была смерть…

— Смерть? — вырвалось у меня, и я почувствовала дрожь ужаса во всем теле.

— Да, смерть, — с тоскою подтвердил он: — когда умирал Дато, — смерть приходила за ним и позвала меня… Я тоже очень испугался… Теперь умираю я… О, как страшно, как страшно! — и он снова заметался в своей кроватке.

— Юлико, — насколько возможно спокойно проговорила я, — когда умирала деда, она не боялась смерти. Она видела ангелов, пришедших за нею, и дивный престол Господа… Около престола стояли ликующие серафимы, и деда пошла к ним с охотой, она не плакала… Темный ангел пришел к ней так тихо, что никто его не заметил…

— Но мне так душно, Нина, я так страдаю!

— Хочешь, я вынесу тебя на кровлю, Юлико, — туда, где умирала деда? — высказала я внезапно блеснувшую мысль. — Может быть, там тебе будет легче.

— Это тебе не под силу, Нина…

— О! — не без гордости улыбнулась я, — не думай, что я такая же слабенькая, как ты! Завернись хорошенько, и я отнесу тебя: там тебе будет легко дышаться; ты увидишь горы и полночную звезду.

— Да, да, горы и полночную звезду, — как эхо вторил больной, — да, да, отнеси меня на кровлю, Нина!

Я была сильная, как четырнадцатилетний мальчик, и Юлико, слабый, исхудавший за время болезни, показался мне легким, как перышко.

Осторожно ступая, чтобы не разбудить Родам, я шла с моей ношей по длинному коридору и затем с трудом стала подниматься по витой лестнице наверх. Ступив на кровлю, я положила Юлико, дрожавшего, как в лихорадке, на тахту, ту самую тахту, на которой шесть лет тому назад умирала деда. Потом я принесла подушки и бурку, которою закутала больного поверх одеяла.

— О, теперь мне хорошо! — прошептал он. — Спасибо, добрая Нина.

Вдали темнели горы… Одинокая полночная звезда стояла прямо перед нами. Кругом слышался тихий шелест чинар в саду, и пахло розами невыразимо сладко.

— Тебе не страшно больше? — спросила я.

Он повернул ко мне лицо, все сиявшее каким-то тихим светом, делавшим его почти прекрасным. Передо мной лежал точно новый Юлико… Куда делись его маленькие мышиные глазки, его некрасивое, надменное личико!.. Он казался теперь кротким белокурым ангелом… Глазами, увеличенными неземным восторгом, с широко раскрытыми, сияющими зрачками, он смотрел на полночную звезду и шептал тихо, чуть внятно:

— Мне кажется… я вижу Дато…

— Где он? — спросила я.

Он поднял правую руку к небу и твердо произнес:

— Он подле престола Создателя… там, между другими ангелами. У него золотые крылья… и у твоей деды тоже… они оба улыбаются… манят… Мне душно… очень душно… подними мне голову… я, должно быть, умираю…

— Юлико! — вскрикнула я. — Я разбужу бабушку, папу…

— Нет, нет, — испуганно зашептал умирающий, — не уходи от меня. Я никого не хочу, кроме тебя… Бабушка, наверное, не любит уже меня больше… Я невольно обманул ее… Она думала, что я буду здоровым и сильным, а я ухожу в небо, как Дато. Я — последний оглы-Джамата… Последний из князей Горийских… Когда умрет дядя Георгий, не будет больше рода Джаваха… Забудут героев, павших за родину наших отцов и дедов… Не будет рода Джаваха…

— Юлико, — вскрикнула я, прислушиваясь к его слабеющему говору, — я позову бабушку, она тебя все-таки любит!

— Нет, — горько улыбнулся он, — не любит она меня, никто меня не любит… Я чужой, никому не нужный… и я никого не люблю, Нина… никого, кроме тебя, моя королева…

— Нет, Юлико, — чуть не плача, вскричала я, — ты больше не будешь моим пажом, ты брат мой. Милый брат! я так часто была несправедлива к тебе… Прости мне, я буду любить тебя… буду любить больше Барбале, больше дедушки, тети Бэллы… Ты будешь первым после папы… Живи только, бедный, маленький, одинокий Юлико!