Тамара Лихоталь - Попутное поручение Страница 17

Женьку тянуло в соседнюю комнату, как эту самую мышь в мышеловку. Он даже скучал по вечерам, когда Лобанов задерживался. Выскакивал в коридор всякий раз, как хлопала входная дверь. Однажды он подкараулил Лобанова в воскресенье. И когда тот, умывшись, с полотенцем через плечо и с чайником в руках шёл к себе, скользнул в комнату соседа. Покосился насторожённо. Коситься было чего. Ведь это из-за Женьки теперь все потихоньку звали соседа мышеловом. Но он, наверное, не знал об этом. Потому что встретил Женьку приветливо. Так же, как и в первый раз, сказал:

— Заходи, гостем будешь. Давай чай пить. Чай пить Женька не стал. У Лобанова на столе всё та же ветчиннорубленая колбаса да кусок сыра, похожий на мыло. А у них дома по воскресеньям к чаю пироги — и с мясом, и с вареньем из собственной клубники.

Лобанов, уткнувшись носом в газету, жевал бутерброды с колбасой и сыром. Когда он отложил газету, Женька спросил, просто спросил, без хитрости.

— А правда, вы мышей ловите?

— Правда, — сказал Лобанов серьёзно, не в шутку.

— А зачем вам мыши?

— Видишь ли… дело, собственно говоря, не в мышах, а в клеще. Мыши только…

Лобанов говорил не очень понятно, но Женька всё же раскумекал, что к чему. Не зря учительница Анна Сергеевна считала его смекалистым. Дело и вправду было не в мышах, а в клеще. Лобанов даже показал Женьке этого самого клеща. Не живого, конечно, а на картинке. Вот он: маленькая красная точка. Это — голодный клещ. А вот — пузатый, раздулся, разбух, насосался крови. Сразу видно — настоящий паразит, как и говорил Лобанов. Очень даже вредный. Сколько с ним намучились. От него заражаются люди страшной болезнью с мудрёным названием «энцефалит». Больше всего этого клеща в таёжных лесах. Вот и болеют лесорубы, геологи, строители. Работать им приходится в таких, как у Лобанова, комбинезонах. Резинки на капюшоне, рукавах и штанинах плотные, чтобы в щёлочку не пролез клещ.

Теперь, когда лобановские гости разговаривали о своих делах, Женька понимал: Лобановская падь — это то самое место, где Лобанов и его товарищи больше всего находили клещей. Собирали их так: одетые, как космонавты, в свои жёлто-голубые комбинезоны, они топали по тайге и волочили за собой привязанные к палкам полотенца. Пройдут пятьдесят метров и считают, сколько клещей на полотенце. Оно потому и называется волокушей, что его по земле волокут. Сосчитают клещей на полотенце и на жёлто-голубом комбинезоне. Он и окрашен так, чтобы видней было, где клещ прицепился.

Ну а мыши… Мыши, оказывается, тоже болеют энцефалитом и помогают установить, где всего больше водится клеща.

— …и если анализ крови…

— …новые данные…

— Наконец будет выявлен главный очаг заражения!

— Нужна повторная экспедиция, — говорил Лобанов, размахивая руками.

Женька тоже считал — нужна!

Но экспедицию почему-то всё не утверждали. Наверно, боялись: а вдруг Лобанов не поймает новых мышей?

Теперь по вечерам Женька, как только хлопала входная дверь и раздавались быстрые шаги, выскакивал из комнаты:

— Ну как? Утвердили?

— Пока нет, — хмуро отвечал Лобанов, — средств нету — денег, — пояснял он.

— А много надо-то? — спросил однажды Женька.

— Много ли надо? — переспросил Лобанов, не поворачивая головы; он стоял, посвистывая, и всё любовался пузатыми клещами на картинках. — Да порядочно, брат. — Он вздохнул и перестал свистеть. — А что?

— Ничего, я так. — Женька помолчал. — А то по облигациям можно выиграть или лотерейный билетик купить. (У самого Женьки тоже хранился такой билетик — бабка подарила, на счастье: «Может, выиграешь, внучек».) А что, — сказал он, — некоторые выигрывают. Даже холодильник или телевизор можно, если счастливая судьба, — повторил он слова бабки.

Лобанов покачал головой и вздохнул:

— Нет, нас телевизор не устраивает. У нас там, понимаешь, пока ещё телецентра нету. Передачи смотреть нельзя. А холодильник, оно бы ничего, да таскать тяжко. — И он потрепал Женьку за вихры.

В этот вечер Женька пришёл с гулянья довольный. Сбросил в передней пальто, нащупал рукой в оттопыренном кармане брюк гладкие бока с острыми гранями и лёгкую пуговку кнопки. Всё-таки он везучий! Так удачно выменял у Лёшки-первоклассника фонарик! Ну и дурак же этот Лёшка! Всё хвастал: «Смотри, Жень, смотри!»

Тонкий лучик был при дневном свете слаб и бледен. Он зябко дрожал в холодном прозрачном воздухе. Только золотистая коронка вокруг лампочки сияла ярко и празднично.

— Жми, — командовал Женька, — жми давай!

И Лёшка гонял лучик по двору, заставлял его взбираться на стены, заглядывать в окна. Он так старался, глупый. Конечно, фонарик сгорел. Лёшка растерянно держал в руках серебристую трубочку, изо всех сил нажимал на кнопку, но фонарик был мёртв. Лучик исчез — то ли растворился в мглистом свете дня, то ли забился глубоко в своё серебристое логово.

Вот тут Женька и начал:

— Лом! Кому нужен такой фонарик? Конечно, Лёшка согласился поменять фонарик на педаль велосипеда, которую Женька вчера нашёл на помойке. А фонарик-то очень даже хороший, надо только заменить лампочку. Женька поскорее ушёл со двора, чтобы Лёшка не спохватился и не потребовал свой фонарик назад.

Лобанов уже был дома. Пришёл сегодня пораньше. Женька сунулся к нему.

На лобановской кровати были разбросаны рубашки, носки и другие вещи. А сам Лобанов, насвистывая, укладывал их в рюкзак.

— Утвердили? — догадался Женька. — Едете?

Лобанов подмигнул:

— Едем, едем!

В комнату шумно ввалились лобановские приятели:

— Значит, едем?

— Едем, едем, — так же, как и Женьке, отвечал Лобанов.

Они опять заговорили о сметах, маршрутах, продуктах, о каком-то Терентьеве, который здорово их поддержал.

— До Москвы — поездом, — доносилось до Женьки.

— До Усть-Алама — самолётом.

— До перевала пройдут лошади.

Им было не до Женьки. А он всё сидел и слушал, как они говорили о предстоящем пути, обсуждали, как достать поскорее снаряжение и запасти продовольствие, об опасностях и трудностях, которые им предстоит побороть, и снова о зловредном клеще.

Когда Женька ушёл от Лобанова, было совсем поздно. Отец с матерью уже спали. Только бабка сидела на кухне и ждала Женьку. Сразу же поставила на стол стакан с горячим чаем, подвинула блюдечко с клубничным вареньем. Женька мигом проглотил два куска хлеба, вылизал начисто блюдечко. Потом пошёл в комнату, где на узеньком диванчике возле окна уже была постелена для него постель. Прикрытая газетой лампочка бросала низкий, приглушённый свет.

Когда Женька разделся, из кармана что-то выпало, глухо брякнув об пол. Это был фонарик. Женька совсем забыл о нём. Теперь он поднял его, повертел в руках гладкий холодноватый ствол. Но то, что ему удалось так легко выманить у Лёшки этот фонарик, уже почему-то не радовало Женьку. Он погасил свет и лёг. Но уснуть не мог.

Он лежал и думал о Лобанове, который через два дня отправится в путь вместе со своими приятелями. Они будут ехать в поезде, лететь на самолёте. Потом шагать многие километры по тайге, похожие на космонавтов в своих комбинезонах, тащить полотенца-волокуши, ставить мышеловки и считать клещей…

Женька не спал. Всё лежал и думал.

Впервые в жизни он завидовал чему-то такому, что нельзя было ни купить, ни стянуть, ни выменять. Нельзя было подержать в руках и даже просто потрогать.

Попутное поручение

Вниз по сибирской реке Лене шёл пароход. На пароходе плыли счастливые люди. Они любовались с палубы берегами, закусывали котлетами, крутыми яйцами и пирогами и спокойно спали по ночам в каютах на своих нижних и верхних полках. И не верилось, что совсем недавно Вася Азаркин был таким же счастливым, как и они.

Всего две недели назад Вася выехал из своего посёлка в Якутск, на слёт юннатов. Когда в школе стали обсуждать, кого послать на слёт, все единогласно голосовали за Васю. В этом не было ничего удивительного, потому что весной на маленькой яблоне, росшей в углу пришкольного участка, за сараем, появились три белых цветка, похожих на крупные хлопья снега.

И вскоре весь посёлок уже знал, что школьный сад зацвёл. Лена Вогулова даже привела в школу всех своих родных. Они стояли кружком возле яблони и о чём-то говорили по-якутски. Только слово «сад» произносили по-русски. Лена сказала потом, что такого слова раньше просто не было в якутском языке. О садах якуты узнали от русских, и это слово так и вошло в якутский язык.

Из цветов, которые появились на маленькой яблоне, конечно, должны были вырасти яблоки. Первые яблоки в их посёлке! А посадил и выходил эту яблоньку Вася Азаркин! Вот почему его кандидатура на слёт была утверждена единогласно.

Когда Вася, упаковав в свой чемоданчик гербарии и коллекции ребят, которые он должен был показать на слёте, прощался с друзьями, к нему протиснулась Зинка, очень зловредная девчонка, которая в самый разгар садовых работ переманила двух Васиных помощников ухаживать за каким-то дурацким шелкопрядом, а про самого Васю кричала, что он эгоист и бюрократ.