Вильям Козлов - На старой мельнице Страница 17

– И сейчас горбатый? – спросил Митька, припоминая посетителей старой мельницы.

– Нет… Он раскаялся. Стал денно и нощно просить бога, чтобы его исцелил. И братья просили. И бог внял их молитвам. Простил. Горб стал уменьшаться и превратился в орех.

– Почему в орех?

– Чтобы этот человек всегда помнил о том, что бога гневить нельзя…

– А где этот человек?

– Здесь, – сказал дядя Егор. – Этот человек – я!

Митька сбоку заглядывал старшему брату в лицо, надеясь увидеть улыбку. Но дядя Егор был серьёзен. Глаза его ласково и печально смотрели на Митьку.

– Так не бывает, – сказал Митька. – Уж коли есть горб…

Дядя Егор задрал сзади рубаху, обнажив белую гладкую спину. Возле жирной волосатой лопатки темнел бугорок.

– Пощупай.

Митька осторожно дотронулся пальцем до круглой, твёрдой шишки. Точно, орех!

– О боге думай, брат Митрий... – Дядя Егор заправил рубаху в штаны и посмотрел на потолок. – Не поддавайся сатане, так ему и власти не будет над тобой!

Он почесал бороду и, помолчав, добавил:

– Вечером моление… Приходи.

– А… а что я буду делать?

– Молиться!

– Орать и на коленках ползать?

– Молиться!

– Я не умею!

– Научу… Запомни, брат Митрий, от бога отказаться – к сатане пристать. – Дядя Егор достал из кармана трёхрублёвку и протянул Митьке: – В сельмаг сходишь за свечками. На полтинник конфет купи.

Против конфет Митька не возражал, но не хотелось возиться со свечками, и сказал:

– Свечек в магазине больше нет. Все я в тот раз забрал. Ну, ей-богу!

Дядя Егор посмотрел ему в глаза и укоризненно покачал головой:

– Грех, брат Митрий, врать.

Всё-таки, чем без дела дома сидеть, – лучше за свечками идти. Митька взял деньги и двинулся к двери.

– А куда ты свечи положишь? – спросил дядя Егор.

– В бумагу заверну.

– В бумагу не годится, – сказал дядя Егор. – В портфель положи.

«Проверю-ка я его сейчас… – подумал Митька. Узнает про портфель?»

– Портфель я в речку бросил, – сказал он. – Зачем он мне теперь?

– Вот беда, – нахмурился старший брат. – Надо было тебе…

«Не узнал! – ликовал Митька. – Значит, не всё умеет отгадывать».

– На чердаке портфель… – улыбаясь, сказал он.

– Опять грешишь? Гляди…

– А что сказать, если спросят: зачем мне столько свечек? – перебил Митька.

– Скажи, у мамки поясницу ломит. Парафином лечит.

Митька остановился у двери и насмешливо посмотрел на старшего брата.

– Скажу – ночью на мельнице будем палить эти свечи. Врать-то грех!

Дядя Егор схватился за бороду и открыл рот. Но так ничего и не сказал. Митька несколько секунд полюбовался его вытянутой физиономией и, перешагнув через порог, захлопнул за собой дверь. 

16. ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА ШКОЛЬНОМ ДВОРЕ

Продавец на этот раз и вправду спросил, зачем Митьке столько свечей.

– Надо по хозяйству, – сказал Митька. – У нас электричества нет.

– А вы купите лампу и бидон керосину, – посоветовал продавец. – Дёшево и сердито…

– Купим, – пообещал Митька.

Он сложил свечи в портфель и стал закрывать. Не тут-то было. Ржавый замок не хотел защёлкиваться. А тащить пузатый портфель под мышкой было неудобно. Митька рассердился: поднял с дороги увесистый камень и хрястнул по замку. Замок сразу закрылся.

Вместо того чтобы идти домой и на ходу сосать конфеты, Митька направился к школе. Прижав лицо к забору, стал смотреть в окно своего класса. Сначала ничего было не видно, кроме забора, отражающегося в стёклах, потом в серой мгле, как на фотопластинке, проявились головы ребят, смутный силуэт учительницы и два полушария на карте, прикреплённой к доске. Головы двигались, наклонялись одна к другой, вертелись… Хорошо, когда голова вертится куда хочешь! А вот у него, у Митьки, голова на одном месте. И то не прямо, а на боку.

Вон длинная заострённая кверху голова Петьки-Огурца. За ней – Стёпкина. У Тритона-Харитона, как всегда, волосы торчат в разные стороны. Не крепким чаем их надо смачивать, а столярным клеем… А вон пустое место… Там сидел он, Митька. Ему вдруг до смерти захотелось быть в классе, среди ребят. Сидеть на своём законном месте и слушать учительницу. И зачем он тогда стал спорить? И всё началось из-за этой проклятой тундры! Про зверей и растительность не мог рассказать… Какая там растительность? Один мох-лишайник. И зверей-то раз – два и обчёлся. Эх, да что говорить!.. Теперь всё. Точка. Теперь он крещёный и в школу ходить ему не положено. На моления теперь ходить положено… Сегодня идти.

Чуть слышный донёсся из коридора школьный звонок. И в классе все головы сразу перепутались, перемешались. Теперь и не узнаешь, где Стёпкина, а где Огурца. Перемена. Широко распахнулись обе створки двери. Кто-то мячиком прямо с крыльца махнул во двор, где стоял турник и возвышались два толстых столба с перекладиной. Сверху свешивались верёвки и гладкая, отполированная ладонями до блеска жердь.

– Сюда! – заорал в чёрный дверной проём Огурец. – Лесник пришёл.

Митьку вмиг окружили. Засыпали вопросами:

– В школу пришёл?

– Почему у тебя башка на боку?

– Худущий-то какой!

Подошёл Тритон-Харитон. Заулыбался, неловко, крюком, сунул руку:

– Здорово, Лесник!

– Привет, – сказал Митька и пожал Стёпкину руку.

– Моё почтение, Богомол, – сунулся и Огурец с протянутой рукой.

Митька повернулся к нему спиной. Петька запихнул руку в карман и засмеялся:

– Поглядите-ка, какая у нашего Богомола дуля на шее вскочила!

– Катись отсюда, – сказал Стёпка.

– Не покачусь… – огрызнулся Огурец. – Командует тут!

Стёпка, сузив свои светлые глаза, резко повернулся к нему. Петька схватил лежащий у забора Митькин портфель и бросился бежать.

– Отдай! – закричал Митька. Но догнать Огурца не мог. Кинулся за ним и сразу остановился. Проклятый чирей мешал. А Петька, врезавшись в самую гущу ребят, швырнул портфель на землю и изо всей силы поддал ногой.

– Футбол! – Портфель отлетел в сторону, раскрылся, и из него, ломаясь, покатились белые свечи. Ребята, разинув рты, обступили портфель. Огурец на всякий случай поднялся на крыльцо и оттуда громко спросил: – Лесник, ты никак свечки солить собрался?

– Зачем они тебе сдались? – удивился и Стёпка.

Митька, скособочив голову, стоял у школьного забора и молчал.

– А я знаю, зачем Леснику столько свечек! – ещё громче сказал Огурец. – Он богу их будет зажигать, чтобы чирей скорее лопнул.

Ребята засмеялись.

На крыльце показалась учительница географии. Она была в шляпке и светлом плаще. Вера Павловна собралась домой, но, увидев ребят, сгрудившихся вокруг портфеля, тоже остановилась.

– Чей это портфель? – спросила она.

– Митькин, – сказал Огурец.

– Он ведь болен? – удивилась учительница.

– Вон он стоит у забора, – кивнул Огурец.

Вера Павловна подошла к Мите.

– Ты почему не на уроках?

– У него чирей, – сказал Стёпка.

– Тогда должен в постели лежать, – строго посмотрела учительница на Митьку. – Откуда у тебя эти свечи?

– Ниоткуда, – буркнул Митька. – Из магазина.

– Зачем тебе столько свечей?

– Надо, – сказал Митька. – Чирей лечу…

– У тебя, дорогой, температура. И с головой что-то.

– У меня чирей. На шее. Хотите потрогать?

Кто-то хихикнул. Учительница оглянулась на ребят и стала поправлять свою шляпку. А Митька повернулся к ней спиной и пошёл прочь. Мёртвая тишина. И – растерянный голос учительницы:

– Остановись!

Митька не оглянулся. Не может он оглядываться: у него чирей.

Школьная сторожиха тётя Матрёна высунула из коридора толстую красную руку со звонком. Позвонила – и скорее назад. Ребята с гиканьем рванулись в коридор. Кто-то схватил с земли свечку.

– Положь! – крикнул Стёпка.

Мальчишка бросил свечку. И она переломилась надвое.

Учительница пошла было за Митькой, но потом передумала и вернулась в школу. Минуту спустя она снова показалась на крыльце с директором. Стёпка спрятался за угол здания.

– Где он? – спросил Сан Саныч.

– Вот тут был с ребятами, – сказала Вера Павловна. – Ушёл… Я велела остановиться – не послушался.

– С парнем что-то неладное, – сказал Сан Саныч. – Надо было его задержать.

– Упрямый, как… Трудно с ним, Александр Александрович.

Директор что-то сердитое сказал учительнице, – Стёпка не расслышал. Они ушли.

Стёпка поспешно стал собирать в портфель рассыпанные свечки. На крыльце появилась тётя Матрёна, недовольно посмотрела на Стёпку и басисто спросила:

– А для тебя надо трезвонить в отдельности?

– Не надо, – сказал Стёпка и, схватив незакрывающийся портфель в охапку, кинулся искать приятеля.

Нашёл его у магазина. Лицо у Лесника было мрачное, губы поджаты.