Лев Кассиль - Ранний восход Страница 18

А Женьча, покоренный силой красок на портрете, сделал мудреную рамочку из витых обрезков жести, где-то им раздобытых. И в таком роскошном виде это произведение искусства было преподнесено плотнику ко дню его рождения. Портрет повесили на стену, и растроганный Степан Порфирьевич показывал его всем — и дворнику Семену Орлову, и управдому, и соседям, — приговаривая при этом:

— Вот ведь какой дается человеку талант! Ведь это ж сил нет, какая красота!

Ни от кого еще Коля не слышал таких похвал.

Весна взялась дружно. Уже пустили листок тополя, зазеленели липы и сирень на бульварах. Только дуб, старый заветный дуб, оставался сухим и черным. И напрасно каждое утро сбегались к нему ребята пяти дворов, вставали на скамейку, дотягивались до ветвей, щупали сучки, смотрели, не набухли ли почки. Дуб словно зачерствел от смертельной обиды, нанесенной ему зимой, и обманул надежды ребят.

С тоской поглядывал на него и однорукий плотник. Когда не было ребят во дворе, он подходил к дубу, ковырял крепким ногтем кору, похлопывал ствол широкой своей ладонью, пригибал ветви к самым глазам и, вздохнув, отходил прочь. Он заметно осунулся, поскучнел, прилаживался иной час работать, начинал что-то колотить в сарае, но слышно было, как отбрасывал он с ожесточением левой рукой молоток. Видно, не давалась ему работа. И Коле казалось, что судьба этого так страшно пораженного войной человека чем-то сродни судьбе израненного дерева.

И вдруг после теплых дней резко похолодало.

— Ну, — сказал Федор Николаевич, прикрывая утром распахнутое окно, — если примете верить, это дуб лист выгоняет.

Стремглав бросился Коля во двор, подбежал к дубу, и — о радость, слава и победа! — на всех ветвях старого дуба набухли, назрели плотные утолщения. Они готовы были вот-вот лопнуть, и там, где расходились створочки, укромно, изнутри, проглядывала зелень. Дуб готовился дать лист. Дерево жило.

Через два-три дня весь дуб покрылся свежими, сперва нежно-зелеными, а затем быстро огрубевшими, уплотнившимися и приобретшими густо-изумрудный цвет листьями, по краям вырезанными, как фестоны. И Коля сделал очередной рисунок уголка двора с воспрянувшим, ожившим, зеленым дубом.

Плотник Степан Порфирьевич, возвращаясь с работы — он теперь обучал молодых плотников, — останавливался под дубом. Глядя вверх, на зеленую кудрявую крону дуба, сам кряжистый, плотный, он закидывал свою огненно-курчавую голову и говорил:

— Гляди, какую силу дает! От живучие мы! Ничто нас не берет!

А Федор Николаевич и Наталья Николаевна, просмотрев как-то один за другим рисунки Коли и особенно изображения старого дуба у крылечка — а их было больше двадцати, — подивились, как они сами не заметили, что у сынишки так окрепла рука и установился глаз, так созрела настойчивость в пытливом поиске того, что должно было составлять суть изображаемого.

— Ведь будет рисовать, — сказал Федор Николаевич. — Это уж видно.

Он сказал это так, будто хотел подчеркнуть, что не сам он решил направить сына на трудную дорогу — Коля уже выбрал ее для себя самостоятельно.

— Да, будет, будет рисовать, — сказала мама, задумчиво перебирая рисунки сына. — Воображение у него великолепное. Надо его учить.

И решено было, что Коля поступит в изобразительную студию Дома пионеров Киевского района.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Рисовать — это значит соображать.

ГЛАВА 1

Новые друзья

Едва Коля впервые попал в изостудию, как он сразу решил, что ничего хорошего здесь у него не выйдет.

Дом пионеров в те дни занимал помещение эвакуированного детского сада. Это было недалеко от Плотникова переулка, здесь же, близ Арбата, во Власьевском. Отдельной комнаты для изокружка в доме не нашлось. Ребята кочевали из одного угла в другой и большей частью размещались где-нибудь в большом зале. А дом отсырел насквозь, отапливали его плохо, и казалось, что в большом зале гуляет ветер. Настоящих мольбертов не хватало. Ребята таскали с места на место холодные стулья. На одном — сидеть, на другом, прислонив к спинке, — устанавливать доску с наколотой грубой оберточной бумагой. Иной сейчас не было… И все это показалось Коле, когда он первый раз записался в кружок, неуютным, скучным и будничным. Нет, не такой представлял себе Коля студию изобразительных искусств!

Но совсем не в этом было главное. А вот когда он посмотрел на рисунки, стоявшие на мольбертиках и стульях, его охватил страх. Он не думал, что эти пионеры и пионерки, сидевшие, не снимая пальто, в холодном, неприветливом помещении и выглядевшие немногим старше его самого, могут так хорошо рисовать. Какие красивые тени растушевывали они! Как смело — одним махом — наносили нужные линии, слегка откинувшись назад и уверенно, как показалось Коле, поглядывая на свои творения!

Коля хотел было уже удрать, чтобы не срамиться при всех. Но тут его заметил ходивший между стульями и мольбертами руководитель студии Сергей Николаевич Яковлев, приземистый, седоватый, с добродушно прищуренными глазами человек. Увидев перед собой заробевшего мальчугана, который сдернул тотчас же со светлых пепельно-золотых волос лыжную шапочку и растерянно водил по залу большими глубоко-голубыми глазами, Сергей Николаевич быстро подошел к нему:

— Ты к нам? Рисовать хочешь? Уже записался? Как фамилия?

— Дмитриев.

— Ага, Дмитриев. Коля, если не ошибаюсь? Так? Мне уже твоя мама говорила. Очень хорошо. Вот проходи сюда… А ну-ка, ребятки, потеснитесь. Дайте место новенькому… А ты не смущайся, что новенький, — весело подбодрил он Колю, видя, что щеки у того так и пылают от смущения. — Они у меня тут тоже не очень старенькие. Всего несколько недель занимаются. Ну, шапку давай сюда, а пальто лучше не снимай: у нас тут, знаешь, свежевато. С натуры работал когда-нибудь?.. Да? Ну и прекрасно. Вот попробуй нарисовать это.

Он поставил перед ребятами, которые искоса поглядывали на Колю, кувшин и деревянную шкатулку. Коле сперва показалось странным и бессмысленным такое сочетание. В самом деле: почему это кувшин должен стоять около шкатулки, возле которой он, наверно, никогда в жизни не стоял? Дома он обычно подбирал предметы, как-то связанные между собой. Ну, скажем, графин и стакан, миска и тарелка, ваза и яблоко. Он не понимал, что хитрый Сергей Николаевич нарочно выбрал предметы, не схожие по форме: округлый, мягкий в линиях кувшин и жесткую, прямоугольную шкатулку.

Впрочем, размышлять долго было некогда. Другие ребята уже приступили к делу. И Коля тоже, усевшись поудобнее на стульчике, расстегнув пальтишко, стал рисовать. Он видел, что Сергей Николаевич подходит к его соседям, наклоняется так, чтобы глаза его были на одном уровне с глазами рисующего, слышал его советы, замечания: «Ну смотри, это у тебя куда-то все вниз едет». Или: «Ты обрати внимание, как эта линия ведет себя дальше… Смотри и думай, думай больше». Эти замечания Коля не раз слышал и дома от папы с мамой, когда он рисовал что-нибудь с натуры. Но сегодня Сергей Николаевич ему самому ничего не говорил и даже не подходил к его стулу, давая возможность поработать самостоятельно. Только через полчаса он вдруг приблизился к Коле, поглядел на рисунок и сказал:

— Что ж, молодец. Форму правильно схватил и расположил хорошо рисунок. Дело, я вижу, у нас с тобой пойдет. Ну-ка, попробуй теперь тени дать, приступай к тушевке.

Вот тут уж пошли некоторые неприятности. Папа говорил Коле, чтобы он не брал мягкий, тушевочный карандаш, а привыкал действовать карандашом пожестче. Но Коля не внял отцовским советам и взял тайком толстый, жирный карандаш.

— Э-э, — услышал он вскоре за своим плечом, — загрязнил ты рисунок! Какую мазню развел!.. Это каким же ты карандашом орудуешь? — Сергей Николаевич взял из рук Коли мягкий карандаш, покачал головой. — Я тебе, дружочек, советую карандаш брать более жесткий. А с этим ты еще пока не справишься. Но ты, в общем, не горюй. Придет время — дам тебе и жирный карандаш.

Кто-то позвал Сергея Николаевича, и он отошел от Коли. Пользуясь этим, Коля быстро содрал с доски загрязненный рисунок, положил его на пол лицом вниз, а на доске укрепил новый лист бумаги и тотчас же принялся за работу. Когда минут через десять Сергей Николаевич взглянул на его доску, он увидел там чистый рисунок, еще в наметке, но уже изображавший продуманными линиями толстобокий кувшин и деревянную шкатулку с прямыми, гладкими гранями. Подняв с полу скомканный рисунок, который не успел отодвинуть ногой под стул Коля, и взглянув на него самого, Сергей Николаевич понял, что новичок не только взялся заново, еще раз выполнить задание, но уже постарался выразить объемы и дать пространство движением одних лишь линий, почти не тушуя.