Василий Великанов - Разбойник и Мишка Страница 18

Через три месяца такой специальной подготовки был устроен выпускной экзамен собакам — поводырям слепых. Каждый дрессировщик подготовил несколько собак, и теперь учителя волновались за своих «учеников». Не сорвутся ли? Ведь столько в них вложено терпеливого, настойчивого труда…

Васильеву завязали глаза, и Норка безукоризненно точно провела его через все препятствия.

Председателем экзаменационной комиссии был профессор Киселев из института физиологии. С бородкой клином, в пенсне, он чем-то напоминал Чехова. Профессор пожимал Васильеву руку и говорил, заглядывая ему в глаза:

— Спасибо, товарищ Васильев, очень хорошо вы поработали. Ваши поводыри будут надёжными друзьями инвалидов. Но нам надо теперь проверить собак в работе не только по заученным маршрутам. Смогут ли они самостоятельно ориентироваться в городе?.. Вы понимаете меня, товарищ Васильев?

— Да, понимаю, Михаил Иванович.

— Ну так вот вы и проверьте это, когда передадите Норку по назначению. Собственно, поэтому мы и посылаем собак в их родные места, которые они хорошо знают.

Перед войной Николай Ильич Малинин работал художником по тканям на текстильной фабрике. Он пытливо изучал мастерство старых умельцев тонкой кисти, ходил на луга, в сады и в лес, зарисовывал цветы с натуры.

Создал Малинин два своеобразных текстильных рисунка: один был на шёлковое полотно, с небесно-голубой и золотисто-солнечной полосками, а другой — на майю для детей, и назвал его Николай Ильич «Лесной полянкой». По белому полю причудливо рассыпаны лепестки цветов, листочки, ветви, ягоды земляники, грибки с красной шляпкой. А среди этих алых фигурок мелькало маленькое солнышко с красным ободком. Приглядишься и заметишь — солнышко улыбается…

Но творческая работа художника Малинина вскоре была прервана войной.

Уходя на фронт, он сказал жене:

— Маша, побереги мои эскизы… Я вернусь и закончу их…

На фронте он был командиром орудия. Однажды на их огневую позицию противник обрушил огонь миномётов, и Малинина, с изуродованным лицом, в тяжёлом состоянии, эвакуировали в госпиталь.

В тыловом госпитале, на Урале, он пролежал целый год, а затем приехал в родной город.

Светлый мир солнца и красок, который так любил Николай Ильич, исчез для него навсегда и сменился вечной темнотой. Он уже не чувствовал боли от своих фронтовых ран, а ранение другое, душевное, не давало ему покоя.

Находясь дома без всякого дела, он страдал. Подолгу на ощупь перебирал свои довоенные эскизы и мысленно вспоминал цветистые рисунки. Однажды Мария, наблюдая за мужем, сказала ему:

— Коля, я заходила в госпиталь инвалидов войны. У них нет массажиста, а нужда в нём большая… Как ты думаешь, а?

Ещё в госпитале, в группе выздоравливающих, он научился массировать. Как-то при обходе раненых начальник госпиталя сказал Николаю Ильичу:

— Я вижу, вы скучаете без дела, товарищ Малинин. Займитесь массажем. Полезное дело. Пригодится…

Послушался Николай Ильич доброго совета и охотно принялся за дело.

Вернувшись в свой город, он сначала как-то и не думал о том, чем будет заниматься. Но без дела скучно стало жить, просто невозможно. И как кстати теперь заговорила Мария о работе! Он обнял жену за плечи и ласково проговорил:

— Машенька, умница ты моя дорогая… Спасибо.

Работая, он убедился в том, что массаж делает чудеса. Кажется, навсегда после тяжёлого ранения окостенеет сустав, но усиленный ежедневный массаж и упражнение ноги постепенно возвращает суставу его нормальную подвижность, и, глядишь, инвалид начинает ходить всё лучше, свободнее, веселее.

И как приятно сознавать, что это дело твоих рук, твоего труда!

Больные любили его сильные, горячие руки, и Николай Ильич почувствовал, что он нужен людям, полезен им.

А тут ещё родился сын. Мальчик был крепкий, черноволосый и кареглазый. Знакомые часто говорили:

— Смотрите, весь в отца… А глаза-то, глаза как угольки.

И тогда пришла, вернулась к Николаю Ильичу прежняя радость жизни. Лишь одно его всегда волновало. Потеряв в битве с фашизмом зрение, войну он представлял себе сплошной чёрной ночью и поэтому жгуче ненавидел тех, кто готовил для человечества эту ночь.

Николай Ильич хорошо знал свой город, где он родился и вырос, и ходил на работу без поводыря. Да и некому было водить его. Мария, став директором школы, целый день находилась на работе, а Леночка училась.

Движение в городе после войны сильно выросло, и стало небезопасно переходить улицы, где шумы нередко так переплетались между собой, что трудно было уловить из них тот, который нёс слепому опасность.

Однажды вызвали Марию Павловну в городской Совет и сказали:

— Мы послали в Москву заявку на собаку-поводыря для вашего мужа. Да, собаку! Не удивляйтесь, Мария Павловна. Дело это, правда, новое, но, говорят, надёжное. Собаку привезёт специальный инструктор.

Мария сообщила мужу эту новость, не скрыв своего сомнения. Николай Ильич растрогался, но четвероногого поводыря он никак себе не представлял. А Леночка, услышав разговор родителей и опасаясь, что они откажутся от собаки, радостно всплеснула ладошками:

— Пусть привозят! Я с ней играть буду…

Когда Васильев вёл Норку по городу, она смело и свободно шла по улицам: вероятно, узнавала родные места.

Семья Николая Ильича жила в новом четырёхэтажном доме, недалеко от фабрики. Возле дома был обширный двор, по краям которого росли молодые акации. В углу двора в большой куче золотисто-жёлтого песка копались маленькие дети. Девочки-школьницы перебрасывали из рук в руки мяч. Среди малышей вдруг возникла драка.

— Витя, оставь! — закричала светловолосая девочка, разнимая драчунов. — Нельзя драться. Ну что ты такой буян…

Черноволосый мальчик надул губы и, насупив брови, проговорил угрожающе:

— Дам! — Потом он увидел вдруг откуда-то появившуюся собаку и, просияв, крикнул: — Вавака!

Все дети мгновенно прекратили игры. Во двор входил человек в гимнастёрке, с крупной собакой, похожей на волка.

Девочка оставила брата и побежала к дому:

— Папа! Мама! Посмотрите, какую собаку нам привели!

Норка недоверчиво озиралась по сторонам, плотно прижимаясь к ноге своего хозяина. Здесь всё для неё было чужим.

Они вошли в просторную гостиную. Мария Павловна указала гостю на стул, а сама вышла в другую комнату.

Васильев огляделся. Всё было обычным: чистым, красивым и простым, но необычное гость увидел на стенах. Они были увешаны цветистыми рисунками в рамках: тут были и огненно-алые тюльпаны, синие васильки, белые и розовые ромашки, гвоздика, анютины глазки, красные гроздья рябины. Некоторые же рисунки состояли из каких-то полосочек, точек, завитушек, горошин, но в таком сочетании, что рисунок казался привлекательным. Все эти рисунки отражались в зеркале, и казалось, что там, за стеклом, ещё одна такая красивая комната. Васильев хотел было подняться со стула и подойти к стене, чтобы рассмотреть рисунки поближе, как услышал голос девочки.

— Дяденька, а можно её погладить? — спросила она и, не дожидаясь разрешения, протянула руку к голове Норки.

Собака сдержанно прорычала «рр-р-р…», и девочка испуганно отдёрнула руку:

— Ой, какая злая!

В это время из другой комнаты показался Николай Ильич. Он так свободно шёл по комнате, будто был зрячим.

— Здравствуйте, — сказал он, безошибочно протягивая руку Васильеву.

— Папа, как же она будет тебя водить, такая злюка? — разочарованно спросила Лена.

— Вот в том-то и дело, дочка, что надо с ней подружиться.

— Это вы верно, Николай Ильич, сказали. Надо вам теперь завоевать доверие и любовь Норки, но прежде всего я должен подружиться с вами. Иначе Норка не признает вас. Она ведь у нас с характером. А тебе, девочка, надо с ней поосторожнее быть, пока она не привыкнет.

В это время через полуоткрытую дверь со двора, косолапо шагая и сопя, вошёл черноглазый Витя и, смело подойдя к собаке, погладил её по морде.

— Маленькая, — проговорил он.

Всё, что очень нравилось Вите, он называл «маленькая». Так его самого называли родители.

— Мама! Она укусит его! — закричала Лена.

— Тише… — остановил её Васильев.

Норка спокойно взглянула на малыша и вильнула хвостом.

— Не пугайтесь, — сказал Васильев, — даже самые злые собаки не трогают маленьких детей.

— Почему так? — удивлённо спросила Лена.

— Наверно, чувствуют, что малыши не могут причинить им никакой боли? — спросила Мария Павловна.

— Безусловно, — подтвердил Васильев.

— Ну, а я для неё большая, что ли? — обиженно сказала Лена.

— Ишь какая хитрая! — улыбнулась Мария Павловна. — То всё твердит, что большая, а сейчас захотелось быть вдруг маленькой.