Лидия Чарская - Люсина жизнь Страница 18

Ах, да не все ли равно в сущности, когда на душе весело и сердце стучит задорным, молодым стуком. Хочется нестерпимо выкинуть что-нибудь из ряда вон выходящее, хочется несказанно проявить свое молодечество, удаль. Наклоняюсь к уху моей соседки Лили и шепчу.

— Передай Ваде — пойдем к телефону.

Словно электрический ток пробегает по ней. Глаза загораются сразу…

— А Ани можно? — спрашивает таким же шепотом.

— Конечно, и Ани. Только, чтобы Этьен не знал и Мария. Отговаривать будут, терпеть этого не могу.

Мы едва можем дождаться той минуты, когда, пожав на прощанье руку, раскланявшись с нами, мисс Гаррисон и Вознесенский.

Я, Лили, Ани и Вадя бежим в залу, большую двусветную белую залу, с колоннами и хорами, лучшую комнату дома, купленного дальним предком графа у предка какого-то русского вельможи. Здесь мы между уроками играем в мяч, бегаем и резвимся. Здесь наши воспитательницы оставляют нас одних. Отсюда выход в приемную, из приемной в вестибюль.

Этьен повторяет урок для батюшки. Мария лютеранка и занимается Законом Божиим дома у матери в те часы, когда к нам приходит священник. Но нам четверым не до повторения урока. Быстро и незаметно проскальзываем в дверь. Еще дверь, и мы в вестибюле.

Подле мохнатого мишки с подносом в лапах находится телефон.

Плотно заперев дверь в приемную, мы группируемся подле аппарата.

Едва удерживаясь от смеха, я выступаю вперед. Нажимаю кнопку. Барышня тотчас же отзывается с главной станции.

— Allo!

Делаю голос сладеньким и умильным на редкость.

— Барышня, номер 14–25, пожалуйста!

— Готово.

— Слушаю.

— Колбасная, да?

— Что угодно?

— Десять десятков сосисок пришлите в усадьбу д'Оберн.

— Угощение рабочим? — слышу оттуда.

— Да, да, да!

Мои сообщники давятся от смеха. Ани смотрит на меня влюбленными глазами и восхищается вслух моим остроумием. Я подаю им знак молчания и снова нажимаю кнопку.

— Барышня (голос мой еще слаще в данную минуту), барышня, дайте пожалуйста 1—33.

— Готово!

— Казенная лавка, — слышу густой бас у левого уха.

— Да, да… Просим немедленно прислать дюжину бутылок водки в Анино, усадьбу графа д'Оберн.

— Слушаю, ваше сиятельство, — отвечает бас, внезапно смягчая свой голос до тенора в силу своего почтения, очевидно, перед сиятельным заказчиком.

— Ха-ха-ха, — давятся от смеха Ани, Лили и Вадя. У последнего даже слезы выступили на глазах. Мы все в восторге.

Напряжение достигает высшего своего пункта; хочется завизжать от восторга и волчком закружиться по комнате.

Вешаю трубку и опять хватаю ее…

— Дровяной двор, пожалуйста… — говорю я, предварительно нажав кнопку.

Но барышня хочет более точных сведений и требует номер. Лили лихорадочно перелистывает телефонную книгу-список абонентов, куда я вчера еще успела заглянуть «на всякий случай» и запомнить некоторые нужные для меня номера.

— Ага, вот он нужный номер. Ура! — приходит она снова в восторг неописуемый.

Звоню на станцию, прошу соединить снова с лесной биржей, называю номер.

Оттуда отзываются не скоро. Все занято, занято. Теряю терпение. Звоню опять. Наконец-то!

— Получите заказ. Пять сажен дров в усадьбу д'Оберн. Привезите поскорее!

— Слушаю-с.

Дальнейшее все идет как по маслу.

Во время урока батюшки в дверь просовывается встревоженное лицо madame Клео.

— Мисс Гаррисон! Мисс Гаррисон! — зовет она. — Там принесли заказ из колбасной. Вы приказывали?

Я тихонько фыркаю, закрывшись рукою. Ани краснеет до ушей и дрожит от смеха. Вадя и Лили гримасничают неимоверно, чтобы не разразиться самым неудержимым хохотом.

Отец Герасим замечает ваше приподнятое настроение. Его опытный преподавательский взор сразу находит виновную.

— Люся, — обращается он ко мне, — расскажите, девочка, что вы знаете о бегстве Лота и его семьи.

Что я знаю? Ничего не знаю. Кроме того разве, что сейчас вернется Мисс Гаррисон, посидит немного и ее вызовут снова, чтобы принять дюжину бутылок водки, которые должны быть присланы с минуты на минуту из казенной лавки из города. И знаю также, что подъедут скоро два воза с дровами. Ха-ха-ха! И вся трясусь от затаенного смеха. А про Лота или семью Лота я ровно ничего не знаю.

Этьен, сидевший за столом рядом со мною, видит мой растерянный вид и спешит на помощь к своему бесшабашному другу, суфлируя мне по возможности всю историю гибели Содома и Гоморры и бегства оттуда семьи Лота.

Сначала все идет прекрасно. Я удачно улавливаю подсказываемые мне слова до… до этой злосчастной истории с Лотовой женою. Устал ли мой благодетель, или мой слух изменил мне, но вместо передаваемого мне шепотом: «И когда жена Лота оглянулась вопреки предсказанию Господа, то превратилась в столб».

— И когда жена Лота оглянулась вопреки приказанию Господа, — повторяю я под диктовку, — то превратилась в…

Но во что превратилась эта злосчастная жена, решительно не могу понять… Не слышу.

— В столб! В столб! — усиленно суфлирует мой благодетель Этьен.

— В столб, в столб! — шипят как змеи со всех сторон Лили, Ани и Вадя.

Не понимаю… Решительно не могу понять… А пауза все длится… длится… Больно наступаю на ногу Этьена…

— Что ж ты молчишь, мол, говори!

— В столб, — вскрикивает чуть не в голос мальчик. «Ага, наконец-то услышала! Слава Богу!»

— В дога! — говорю я, торжествуя от возможности пресечь, наконец, эту несносную паузу.

— Что-о-о-о? — На лице батюшки выражается самый неподдельный ужас. — Что ж это такое?

Чувствую, что соврала… И соврала скандально. Но уж раз что свершилось, того вернуть нельзя.

Развязностью еще, пожалуй, можно поправить дело.

— В дога… В такую собаку, батюшка, — говорю совсем просто, поднимая на него невинные глаза.

О, это уже слишком!

Ани дрожит от смеха, но остальные молчат, притихли… Батюшка добрый-предобрый, но ведь и у самого доброго человека в мире может лопнуть терпение, в конце концов.

— Ступайте вон из классной, Люся, и скажите Гликерии Николаевне, что я очень недоволен вами, — строго говорит отец Герасим, глядя мне прямо в глаза.

Встаю, как к смерти приговоренная, и направляюсь к двери.

А в соседней комнате уже ждет новая неприятность. Мисс Гаррисон, моя Ганя и madame Клео стоят в буфетной, прилегающей к классной комнате, и о чем-то совещаются.

А на круглом столе перед ними лежит целая груда сосисок, на полу же — огромный ящик с бутылками вина.

Я не успеваю перешагнуть порога комнаты, как на пороге противоположной двери появляется Антон.

— Мисс Гаррисон, подводы с дровами с лесной биржи приехали. Вот тут по счету просят сорок рублей заплатить.

— О!

Стою красная, уничтоженная, с опущенными глазами… И уже недавняя забавная проделка не кажется больше забавной и смешной. Мисс Гаррисон оборачивается ко мне, смотрит на меня пронизывающим душу оком и сразу понимает все.

— Люся, это твои проделки, говори? — по-видимому, спокойно спрашивает она, в то время, как глаза ее так и колют меня словно иглы. Как тут сказать неправду?… Как соврать?

Опускаю взор еще ниже и отвечаю: «Да».

— Прекрасно. Мисс Гликерия, вы слышите? Моя милая Ганя с тоскою поднимает на меня укоряющий взор.

— Не может быть, Люся, — шепчет она, совсем подавленная.

— Однако это так, — усмехается Мисс Гаррисон, торжествуя, — а сейчас, зачем ты здесь? — уже совсем сурово обращается она ко мне.

— Меня отец Герасим из классной выгнал!

— Боже мой! — срывается с неподдельным отчаяньем с губ Гани. — Боже мой, Люся, что случилось с тобою?

— Какой стыд! — вставляет, в свою очередь, madame Клео по-французски.

Мисс Гаррисон с видом разгневанной богини кладет мне руку на плечо, и строгие глаза ее еще глубже впиваются мне в душу.

— Скажи, эта шалость пришла тебе в голову одной? — спрашивает она.

— Одной.

— И никто не был свидетелем твоей проделки у телефона?

— Никто, — отвечаю я, не сморгнув, чтобы не подвести двух других виновных.

— Ступай в карцер. Ты испорченная, скверная девочка и портишь своих сверстников и сверстниц, — презрительно бросает мне вслед старуха. Потом, не дожидаясь, когда моя пристыженная особа исчезнет за порогом, сдержанно, но сурово обращается в пространной речи к Гане на тему о том, что русские педагогички не умеют воспитывать детей; что одни только англичанки должны браться за это дело; что они одни только специализировались на этом деле.

Окончания ее речи я не слышу. Антон идет впереди меня с ключом в руке и что-то шамкает беззубым ртом по дороге. Но я плохо понимаю, что он говорит.