Александр Аронов - Цирк приехал! Страница 18

— Куси его! Куси его! — зашептал Ромка.

Но пчела не стала жалить извозчика, а снова перелетела ближе к Ромке. «И чего её тянет ко мне? — подумал он. — Из-за папиного одеколона, наверное. Ведь он цветочный».

Пчела зажужжала над Ромкиной головой, «Сахар!» — понял он.

Ромка пощупал сладкие слипшиеся волосы.

«Ну и обезьяна же я! — клял себя Ромка. — Прекрасная была прическа. Так нет! Надо было „политический зачес“ устраивать!»

Пчела перестала жужжать. «На волосы села», — ужаснулся Ромка, отчаянно замотал головой и начал метаться по сиденью.

— Ты чего, пан? — с удивлением обернулся извозчик.

— Пчела! Пчела! — зашептал Ромка. — Сгоните её, пожалуйста!

— Тпру! — Извозчик остановил пролетку. И, подумав немного, изрек: — Ежели бы зима сейчас была, известное дело, легче бы было!

— При чем тут зима?

— Вот и выходит, пан, что ты совсем дурной! Живешь без гармошки в голове! Зимой у меня есть рукавицы. Я бы её враз схватил! А голыми руками поди возьми!

Возница взял кнут и осторожно помахал им над Ромкиной головой. Пчела тут же пребольно ужалила Ромку в бровь.

— У-и-и-и-и! — взвыл несчастный и тотчас получил такой удар кулачищем в лоб, что отлетел назад.

Несколько полтинников выскользнули из Ромкиного кармана и исчезли в глубоких складках кожаного сиденья. Но Ромка не заметил этого.

— Ну, теперь все! Во как я её! — похвастался возница, ткнув кнутовищем в мертвую пчелу.

Бровь вспухла немедленно, и Ромка отчетливо чувствовал, что лицо перекосило в сторону.

— Ну, вылазь! Вон он, клуб-то твой!

Ромка пулей выскочил из пролетки. Риммы у клуба не было.

Заморосил мелкий дождь.

Риммы не было. Ромка успел выучить надпись на плакате у входа:

Трамвай шел за трамваем. Риммы не было. Приехали Влас, Борька, Нина, Павлик Асиновский и Валька Кадулин. Увидев распухшую физиономию Ромки, они рассмеялись:

— Что с тобой?

— Так, забавный случай один, — пробовал отшутиться Ромка. — На извозчика села пчела, он попросил меня согнать её, страшно струсил, я поймал пчелу, она вырвалась… и вот результат. Жало во мне! Стыд сказать, но грех утаить…

— А Римка твоя где? — язвительно спросил Валька.

— Придет! — бодро ответил Ромка. — Не волнуйся!

— А я и не волнуюсь, не то что ты! — насмешливо сказал Вирфикс.

— Живешь без гармошки в голове, так уж молчи! — огрызнулся Ромка.

— Ладно, хватит вам ругаться, — сказал Влас. Подошел трамвай. Из него выскочил взволнованный Лешка.

— Потрясающая новость! Знаете, кто Аркадию Викентьевичу фискалит? И про скелет, и про футбол? Знаете, кто его подослал на пустырь? Кто ему подарочки преподносит в дань рождения? Кто ходит к нему в гости? Сплетничает?

— Кто? Кто?

— Петька Бурлаченко!

— Жиртрест? Не может быть! Откуда ты знаешь?

— Соседка рассказала. Она ходит к Аркадию Викентьевичу стирать белье. Петьку видела у него. Он с родителями пришел, преподнес прибор мраморный, чернильный. Они там и про футбол разговаривали, и про скелет.

— Ну если так, то завтра после уроков мы Жиртресту устроим такую «темную», чтобы на всю жизнь зарекся подличать!

— Сегодня же! После клуба! — возмутился Ромка.

— Ничего, и завтра успеется! Надо все организовать как следует!

— Тс-с! Петька идет!

К ребятам бежал запыхавшийся, раскрасневшийся Петька Бурлаченко.

— Меня ждете? Здорово!

— Наше вам с кисточкой! Пошли, ребята! А ты, Ромка? — спросил Влас.

— Я подожду.

«Если не будет на следующем трамвае, — решил Ромка, — все! Может, я зря не продал её билет? Спрашивали ведь! Можно было заломить цену!»

Из клуба донеслись звуки духового оркестра. В окне второго этажа Ромка увидел ребят. Встав тесным полукольцом вокруг Коли Плодухина, они играли в «Антирелигиозный аукцион». Все: и молодежь, и пожилые, люди — были увлечены игрой. Коля стоял перед столом с молотком в руках:

— Сочинения каких великих людей сжигались церковниками как еретические?

— Галилея! — крикнула девушка в красной косынке.

— Галилея — раз… Галилея — два, Галилея…

Коля хотел уже выкрикнуть «три» и стукнуть молотком по столу, но Нина вспомнила:

— Дарвина!

— Правильно! Дарвина — раз… Дарвина — два…

— Ньютона! — завопил Влас.

— Ньютона — раз… Ньютона — два…

Страсти разгорались. Победителем, как и следовало ожидать, оказался Павлик Асиновский. Он назвал столько ученых, что и не запомнишь. А Борька не мог назвать ни одного. Он, правда, выкрикнул Менделеева, таблица которого висела в кабинете естествознания, но его сочинений, оказывается, не сжигал никто и никогда.

После третьего звонка все пошли в зал.

Дождь усилился. Наконец-то появилась Римма. Ромка бросился к ней:

— Что ты опаздываешь? Ты же театральный человек!

— Молчи лучше! Недаром не хотела с тобой идти! Недаром! — набросилась на Ромку Римма. — Я тебя ждала дома до последней минуты! Из-за тебя села не на тот… — и вдруг замолчала, увидев распухшее и перекошенное Ромкино лицо.

— Пчела ваша… А что, очень перекосило? — спросил Комка.

— Да нет, не особенно, — ответила Римма, а сама подумала: «Боже мой! Рядом с ним даже сидеть будет неудобно! Все обратят внимание!»

— Только мне придется тебя немного расстроить, — сказал Ромка. — У меня билет в бельэтаже, а у тебя в партере — в первом ряду. (У Риммы отлегло от сердца.) Можно было бы, конечно, сесть вместе в ложе дирекции («Ни в коем случае!»), но там хуже видно.

Контролерша, подозрительно глянув на Ромкину физиономию, сказала:

— Первое отделение придется смотреть с галерки.

На сцене стояла ширма, на которой висела икона богородицы. Рядом — большая лампада. На столе, за которым стоял докладчик, торчало множество тонких церковных свечей. В зрительном зале висели лозунги:

«Молодежь! За безбожный быт стой в первых рядах борьбы!»,

«Рождество и пасха — надоевшая сказка»,

«Сектант — правая рука кулака!»,

«Ни бог, ни слуги бога нам не подмога!».

— Отвечаю на последнюю записку, — говорил докладчик. — Группа пионеров спрашивает, производилось ли когда-либо обследование мощей святого Симеона Столпника. Отвечаю: не производилось. Если вопросов больше нет, приступаем к демонстрации опытов, разоблачающих церковные «чудеса».

Докладчик машинально дотронулся до одной из свечей и от неожиданности отдернул руку. Свеча… зажглась. Потом вторая, третья… Сами собой!.. Борька похолодел.

— Что вы наделали, товарищ докладчик? — раздался чей-то недовольный голос. — Весь эффект испортили! Зачем раньше времени дотронулись до свечей? Пропал фокус!

Из-за ширмы под хохот и аплодисменты вышел пионер. Ну и нарядился он! Умора глядеть: в поповской рясе, борода и усы из мочалы. А в руках кадило.

— Я покажу, как в церквах шарлатанят, — сказал расстроенный пионер. — Как свечи загораются сами собой, вы видели. Дело тут в фосфоре, которым я заранее намазал фитили. А вот чудотворной иконы вы не видели.

Пионер упал на колени перед иконой и стал молиться. Молился, молился, во все стороны кадилом махал, и вдруг загорелась лампада сама собой, а у иконы полились из глаз слезы. Пионер отодвинул ширму, а за ней стоял другой пионер, с большой клизмой в руках. Все захлопали и засмеялись.

Только Борьке было не до смеха.

«Неужели это правда? — ужаснулся он. — Это же нечестно. Почему бог не запретит фокус с клизмой? Слезы у клоуна одно дело, а ведь это церковь!».

В антракте Ромка повел Римму в буфет. Римма шла рядом, но делала вид, что с Ромкой незнакома. По дороге им попалась школьная нянечка Ариша. Она отозвала Ромку в сторону:

— До завтра у тебя не найдется мелочишки? Пить хочется.

«Вдруг не отдаст?» — подумал Ромка и, отказав ей, усадил Римму за отдельный столик.

Когда надо было расплачиваться с официанткой, Ромка обнаружил пропажу денег. Найдя в кармане единственный полтинник, он ужаснулся.

— Ты чего побледнел? — спросила Римма.

— Так… ничего… — ответил Ромка. — У тебя случайно мелочи нет? А то мне крупные менять не хочется.

— Я могу разменять! — услужливо предложила официантка.

— Конечно, есть! — отдала все деньги Римма. — А за трамвай тогда уж заплатишь ты.

— О чем разговор! — бодро воскликнул Ромка и расплатился.

Проводив Римму до партера, он бросился одолжить денег у администратора.

Администратор уехал домой. Попытка продать швейцару перочинный ножичек не увенчалась успехом.

Ромка ходил взад и вперед по фойе, переживая происшедшее.

Из зала доносились аплодисменты. Там шла «Живая газета» в исполнении «синей блузы» — группы из десяти человек. На груди каждого было по букве.

Курчавый парень с буквой «Н» громко крикнул: