Лидия Чарская - Белые пелеринки Страница 18

И под этим мягким ласковым взором снова растопилось сердечко Инны, и снова всепрощением и теплом хлынуло в ее смятенную душу. Она улыбнулась старому солдату, кивнула ему и через минуту стояла уже перед госпожой Бранд.

— Простите меня, фрейлейн, простите меня! — смущенно пролепетал ее тихий голос.

Наставница строго взглянула на нее.

— Я прощу тебя только тогда, когда тебя простит Лина! Проси же прощения у нее! — резко отвечала она.

Что, или ослышалась Южаночка? Или слух обманул ее? Просить прощения у Фальк, ненавистной противной Фальк, только что оскорбившей ее милого славного Сидоренко! О, никогда, никогда в жизни!

— Никогда в жизни! — вырвалось у Инны. — Никогда! Никогда! Никогда!

— В таком случае становись на прежнее место и стой там, пока не окончится прием!

Не произнося больше ни слова, Южаночка вернулась на середину залы, подошла к своему другу и, крепко сжимая руку старого денщика, тихо, чуть слышно прошептала:

— Я просила, но… но она требует слишком большой жертвы, милый мой Сидоренко! Слишком большой, я не могу исполнить ее.

— Ну и охота тебе киснуть из-за такого пустяка! Вот невидаль, подумаешь, постоять у всех на виду в приеме. Брось думать об этом. Давай лучше поиграем в снежки, а пока, дай, душка, я поцелую тебя, — и Гаврик обняла подругу.

— И я тоже, и я тоже хочу поцеловать тебя, Инна! — говорила Даня-Щука.

Они втроем стояли на небольшой площадке, покрытой снегом. С двух сторон — сугробы, с третьей — стена веранды, с четвертой — утоптанная дорожка в глубь сада.

Час приема кончился, девочек повели на прогулку. Теплый, ласковый февральский денек веял предвесенним дыханием… Всюду начинал уже стаивать снег. Сугробы взбухали и чернели. Там и тут, отколовшиеся от водосточных труб, валялись льдинки.

— Ах, хорошо! Хорошо! — восхищалась Гаврик.

— Дивно хорошо! — одобрила Даня. — Правда, Южаночка, чудесный денек!

Инна только раскрыла губы, чтобы ответить, как зафыркала от большого снежного комка, ловко пущенного в нее Гаврик и попавшего ей прямо в губы.

Вмиг закипела снежная война.

Гаврик, Верховская и Южаночка словно с цепи сорвались. Забыто было недавнее горе.

— Разве вы не знаете, mesdames, что нам запрещено играть в такие мальчишеские игры, — услышали все знакомый голос.

И фигура Лины Фальк, укутанной в тяжелую клоку, с увязанной шарфом головою, выросла перед играющими.

— Проваливай! Проваливай! Доносчица! — крикнула ей Гаврик и, забрав огромный слиток снега, покомкала его и неожиданно пустила в лицо Фальк.

— Как вы смеете, Гаврик, я тете скажу! — завизжала белобрысая Лина.

— Пожалуйста, сколько влезет и тетеньке, и бабиньке, и всем родственникам, чадам и домочадцам, — захохотала шалунья, приготовляясь повторить свой маневр.

— Эй, берегись, Фальк, — крикнула в свою очередь Верховская, пуская комок в сторону зазевавшейся Инны.

— Бац!

Новый взрыв смеха, неподдельного, искреннего и чистого, как серебро.

И едва успевает Южаночка отряхнуться, как второй заряд, сильнее первого шлепнул ее в лицо и залепил глаза.

— Ага, вот вы как! Двое на одну, постойте! — ничего не видя от снега, запушившего ей веки, она быстро наклонилась, не глядя загребла полную пригоршню из сугроба. Что-то твердое попалось ей под-руку, но Инна не имела времени размышлять, что это было.

— Раз! Два! Три! — и, размахнувшись, она послала свой снаряд по тому направлению, где по ее мнению должны были находиться ее противники.

Пронзительный вопль огласил сад.

— Что это? О, Боже! Что случилось?

Лицо Южаночки с текущими по нему мокрыми ручьями стаявшего снега обращалось в ту сторону, откуда вырвался крик. Слипшиеся ресницы раскрылись.

На снегу лежала Фальк. Она рукой зажимала правый глаз, и отчаянный вопль рвался из ее груди.

— Фальк! Фальк! Что случилось? Что с тобою? — Даня и Гаврик бросились к девочке с испуганными лицами и старались ее поднять.

— О-о! Глаз! Мой глаз! Больно-больно, — вопила Фальк.

А с дальней аллеи уже спешила госпожа Бранд, еще издали заметившая что-то неладное. Со всех сторон сбегались девочки, привлеченные дикими воплями Фальк.

— Что? Что случилось? Дитя мое? Дитя, Лина! О, скажи хоть слово! Одно только слово скажи, дитя! — шептала Эмилия Федоровна, опускаясь перед племянницей на колени. — Хоть одно слово, Лина, слово! — молила она.

— Глаз! Глаз! Мне выбили глаз! Я слепая! О, больно, больно, больно! — простонала Фальк и разразилась новыми воплями.

Дрожь ужаса пробежала у всех от этих слов. «О, какое несчастье!» — шептали потрясенные девочки, прижимаясь друг к другу.

Сама же Бранд, точно обезумела в эту минуту. Она ослепла! Ей выбили глаз! «О, Боже! Боже!», — крикнула она и вдруг, увидя Инну, кинулась к ней, схватила ее за плечи и, тряся изо всей силы, заговорила, сверкая иступленными от ужаса глазами:

— Говори же! Говори, как все это случилось. Говори же! Говори! Ты была здесь! Ты была здесь? Говори скорее?

Но Инна едва ли могла произнести хоть слово.

Гаврик выступила вперед и сбивчиво заговорила.

— Мы играли в снежки: Палтова, Верховская и я. А она, Фальк, подошла к нам. Нельзя, говорит, нельзя это. Мы кидались снежками. Вдруг она, то есть Фальк, как закричит, схватилась за глаз, упала, и больше я ничего не знаю.

— Больно! Больно! Доктора! Доктора мне скорее, — сорвался с губ Лины стон.

— Крошка моя! Сейчас! Сию минуту! Помогите мне, дети, поднять ее и отнести в лазарет! Вы, старшие, ради Бога! У меня самой руки и ноги отказываются служить!

— Сейчас, не беспокойтесь фрейлейн, мы все сделаем! — послышались ответные голоса, и несколько воспитанниц старшего класса приблизились к простертой и стонавшей на снегу Лине, подняли, осторожно взяв на руки, понесли по аллее.

Госпожа Бранд кинулась было следом, но вдруг остановилась как вкопанная. Ее глаза заметили нечто, лежащее на снегу, и все сразу стало для нее ясным. Она подняла предмет и поднесла к глазам. То был осколок льда.

И не одни только глаза Эмилии Федоровны смотрели теперь на ее неожиданную находку. Южаночка тоже не могла оторваться от куска льда. И ужас захватывал теперь все ее существо.

Теперь разъяснилась в душе девочки смутная разгадка. Господь Великий и Милосердный! Из-за нее искалечена несчастная Фальк. Ведь этот осколок и был тот твердый предмет, который она по ошибке захватила вместе со снегом в разгаре снежной битвы! О, какой ужас! Какой ужас!

Инна бросилась к госпоже Бранд, схватила ее за руки и в забывчивости иступленно закричала:

— О, это я виновата! Я виновата… я одна, но я не хотела! Честное слово! Я, думала, снег… И вдруг твердое что-то. Не было времени рассуждать. Я в Гаврик хотела, а она… Не нарочно… А осколок в глаз попал, в самый! О Господи! Господи! Что теперь! — И она схватилась за голову и взглядом, полным отчаяния и муки, впилась в лицо классной дамы.

Глаза Бранд раскрылись широко… И она поняла все ясно теперь. Щеки ее побледнели, губы дрогнули, и она заговорила шепотом, так как голос отказывался ей служить.

— О, дрянная! О, жестокая! О, бессердечная девчонка! Кто поверит тебе, что ты не нарочно сделала это! О ты! Ты так завидовала Лине. Ты ненавидела ее. Ты сегодня уже готова была искалечить ее в приеме, не подоспей я вовремя, и вот ты сейчас исполнила задуманный тобой предательский план. Ты нарочно швырнула куском льда в лицо Лины, желая если не изуродовать ее, то причинить ей неприятность и боль. О, ты — маленькая преступница, ты — зло класса, и тебе нет места больше среди подруг. Ты нравственно портишь одних и уродуешь, калечишь других! Ступай за мною!

Госпожа Бранд схватила за руку ошеломленную Инну и повлекла ее следом за Линой и старшими воспитанницами.

Комната с белыми известковыми стенами. Высокое окно на дальний уголок двора, дверь в лазаретную прихожую, постель у левой стены с прибитой к ней черной доскою, ночной столик, два табурета, кожаное кресло — вот и все, что составляло обстановку теперешнего Южаночкиного помещения.

Прошло более суток, как Эмилия Федоровна привела сюда девочку и пояснила лазаретной даме, что воспитанница Палтова пробудет здесь до тех пор, пока не раскается в злом умысле против подруги.

В этой белой комнате приходилось сидеть Инне без всякого дела, без книг и уроков, да еще с пыткой неведения, что сталось с Фальк. Припоминалось Южаночке, что «раненую», как называла г-жа Бранд теперь свою племянницу, принесли и положили в комнату налево от входа в лазаретную прихожую. Стало быть, по соседству с нею, Инной. И девочка напрягала свой слух, чтобы уловить какие-либо звуки за стеною. Но, увы! Ничего не было слышно. А между тем, Инна знала отлично, что доктор уже побывал там, так как за ним послали в первую же минуту и уже определил, конечно, состояние глаза Фальк. А вдруг Фальк останется слепою на один глаз?! Потеряет зрение?! Окривеет?! О, какой ужас! Отчаяние захлестывало душу ребенка. Раскаяние терзало Южаночку. Она не спала всю ночь. Ей все чудился мучительный вопль Фальк, ее болезненные стоны. И к обеду, и к чаю, и к ужину, которые приносила ей лазаретная девушка, Инна не прикоснулась. Личико ее осунулось, похудело, глаза сделались еще огромнее и горели лихорадочным огнем. Она то металась по комнате, то бросалась ничком на кровать и сжимала свою кудрявую голову.