Юрий Сальников - Шестиклассники Страница 18

Вот, скажем, не всегда ребята делают домашние задания. Ну, ответит сегодня кто-нибудь по истории, а завтра её уже не учит — надеется, что учитель не станет спрашивать два раза подряд. И многих действительно не спрашивают. А если Лёня не выучит, его, как нарочно, вызовут.

Или вот на физике… Мычат потихоньку другие вслед за Геннадием Сергеевичем, и ничего. А замычал Лёня, и физик поднял его на ноги, застыдил перед всем классом.

А на пении? Петренко потянул невпопад, и учительница только взглянула на него строго, ничего не сказав. А попробовал потянуть Лёня Галкин, ну и всё! — учительница вывела его к себе и заставила петь одного. Пол-урока солировал.

Вообще на Лёню все нападают — в школе учителя, дома мать и соседка, да и другие жильцы во дворе. Пробежал не там — и бельё на верёвке запачкал (головой, что ли?). Крикнул громко под чужими окнами — и кого-то разбудил… Ну, никуда не повернись!

А сейчас собралась над головой сплошная чёрная туча — и замечания учителей, и двойка по истории, прогул и провал с коллекцией, обман из-за прогула, и, наконец, вторая двойка сегодня — по ботанике. Варвара Самсоновна никаких объяснений слушать обычно не желает: знаешь урок — отвечай, не знаешь — садись! Ну, Лёня и сел, потому что даже двух слов не мог сказать о самом обыкновенном зелёном огурце. Сколько раз его ел с аппетитом и хрустом, а вот какой у огурцов период развития, да как их окучивают, да что такое придаточные корни — не задумывался ни разу! Хорошо ещё, что не спросил сегодня и Павел Степанович по алгебре — была бы третья двоечка…

А Стас Гроховский нос задрал, раззадавался: ответил по алгебре на «отлично» и чуть что обращается к Шереметьеву: «Дима, Дима!» Лёня решил с Гроховским больше не разговаривать — взял да и пересел от него на последнюю парту.

Маша Гусева заметила:

— Ты теперь, Галкин, в нашем звене, вот и садись в этом ряду.

Лёня ответил:

— Нужны вы мне!

Но он ответил так нарочно. На самом деле ему было обидно: и не везёт во всём и Гроховский так поступил. Да и Таисия Николаевна теперь потребует к себе мать, а тогда грянет гроза из чёрной тучи, с громом и молнией!

Поэтому, чтобы не маячить у классной руководительницы на глазах, Лёня сразу после уроков убежал домой. Что-то кричала опять Маша Гусева, но он даже не оглянулся. Он шагал и думал, что дома сейчас немедленно сядет за уроки — в конце концов пора!

Но едва он появился в дверях, мать приказала принести угля.

Лёня взял в кухне ведро и пошёл к сараям, которые тянулись вдоль двора под одной крышей. А когда он стал набирать уголь, к раскачивающейся от ветра двери сарая подошел Федя Антонов, заядлый рыболов и изобретатель консервного завода. В руках он держал какую-то верёвку, накрученную на деревянный обрубок. Лёня, конечно, заинтересовался:

— Это что?

— Для корчажки, — объяснил Федя и предложил: — Поехали в воскресенье. Мы с дядей Сашей на рыбалку хотим.

— Поехали, — охотно согласился Лёня, но подумал и печально добавил: — Мать не отпустит.

Федя на это ничего не ответил, посмотрел на небо и, подражая, должно быть, своему дяде Саше, заметил:

— Погода будет клёвая.

Лёня тоже посмотрел на небо и промолчал: тучи стали ещё гуще и чернее — скорее всего вообще никакой рыбалки в воскресенье у Феди с дядей не получится.

А Федя, понаблюдав, как приятель набирает в ведро уголь, полез в карман.

— У меня ещё складник есть. Дядя Саша подарил.

Лёня бросил лопату, стал рассматривать новый перочинный ножик.

— Давай меняться.

— На что?

Лёня задумался: вроде не на что.

— И сапоги тебе дядя Саша подарил? — спросил он, чтобы хоть что-нибудь сказать. Сапоги у Феди были хорошие — тоже новые.

— Ну да.

Лёня вздохнул: вот жизнь у Федьки! Не родной дядя Саша, а так заботится о нем — и рыбалка, и сапоги, и ножик. А тут в кои-то веки уроками решил заняться, и то за углём послали!

Лёня с яростью всадил лопату в кучу угля, но раздумал сыпать в ведро и потянулся за Фединой верёвкой.

— Длинная?

— Пятнадцать метров.

— Давай проверим.

Они принялись разматывать верёвку.

Через весь двор донесся сердитый возглас — должно быть, выглянувшей из подъезда Лидии Тарасовны:

— Леони-и-ид! Куда запропал?

— Ух! — спохватился Лёня.

Он торопливо заполнил ведро и бегом, припадая от тяжести на одну ногу, бросился к дому.

А в кухне, желая поскорее отделаться от ноши, заспешил и так двинул ведром о ножку стола, что уголь рассыпался по полу чёрной лентой. Соседка, стоящая у плиты, покачала головой:

— Что же ты опять наделал, ай-ай!

Как будто Лёня всегда рассыпает уголь!

Эта худущая старуха с проволочными очками на носу и с неизменной папироской во рту с давних пор числится у Лёни в самых непримиримых врагах. Когда-то она угощала Лёню конфетами и пряниками. Встретит, спросит: «Как жизнь, товарищ Галкин?» — и сунет конфету.

Почему она его так называла, десятилетний товарищ Галкин не задумывался, а сладости поедал с удовольствием, и отношения с соседкой в ту пору у него были прекрасные. Но постепенно они испортились. Однажды его за что-то сильно поругала мать. Он вышел на кухню, а там оказалась соседка. Должно быть, она слышала разговор Лени с матерью и пристыдила его. А он заявил, чтобы она не лезла не в свое дело, и ушёл, хлопнув дверью. Мать потом дополнительно поругала его за грубость. Тогда он почувствовал к соседке неприязнь и не стал заходить в её комнату за сладостями: маленький, что ли, сосать конфетки? Он вообще старался поменьше с ней встречаться. Это было нетрудно, потому что из своей комнаты Елена Максимовна выходила редко. Обеды она почти не готовила, а всё больше пила чай, разогревая его прямо в комнате на плитке, не отрываясь от чтения. Иногда Лёня всё-таки сталкивался с нею случайно, и тогда она, словно не замечая его неприязни, по-прежнему интересовалась, что у него нового, как идёт жизнь, и лезла с разными советами, даже с выговорами.

Вот и сейчас она потребовала, чтобы Лёня взял веник и убрал с пола просыпавшийся уголь. Лёня ухмыльнулся, думая, что Елена Максимовна шутит, но она настойчиво повторила:

— Бери, бери! Сумел свалить, сумей убрать!

— Да ладно вам, — отмахнулся Лёня.

— То есть как ладно? — рассердилась она и, подбежав к тазу, сама схватила веник и стала совать Лёне в руки.

Матери в кухне не было. Лёня, конечно, не думал подметать. Он небрежно ударил по венику, и тот вывалился из рук Елены Максимовны. У старухи даже очки на лбу подпрыгнули.

— Стыдно, товарищ Галкин! Лентяем растёшь! Бездельником! Подумай!

Этого Лёня уже совсем не мог стерпеть.

— Нечего мне думать! — крикнул он. — И не вам учить — бездельник! Сами нигде не работаете, только книжки читаете!

— Я? — От волнения Елена Максимовна сняла и протёрла очки.

Лёне стало смешно, что он так напугал старуху, и он захохотал.

— Вы! Вы!

— Что здесь происходит? — раздался сзади голос.

На пороге стояла мать. Лёня, не ответив, прошмыгнул в комнату. А в кухне обиженно, взволнованно заговорила Елена Максимовна.

Лёня раскрыл учебник по истории, но заниматься не мог: глядя на страницу, он ждал мать. Она не замедлила явиться. Остановилась посередине комнаты, посмотрела на Лёню с грустью, потом тихо произнесла с такой горечью, будто обижена была не соседка, а она сама:

— Что же ты людей оскорбляешь? Елена Максимовна сорок лет проработала! Пенсию от государства получает персональную, заслуженный она человек, а ты… непутёвый ты у меня, несуразный… Эх, Леонид!

Она опять ушла в кухню и долго не приходила, а Лёня сидел перед раскрытым учебником и припоминал события последних дней — в школе, со Стасом и дома. Ну, почему действительно всё складывается у него так плохо? Разве хочется ему, чтоб его вечно ругали? И разве хотел он обидеть соседку? Почему же всегда не везет именно ему, а у всех остальных, на кого ни посмотришь, жизнь вполне нормальная: и у Стаса, и у Шереметьева, и у этого Федьки.

Или и вправду он непутёвый и несуразный, как говорит мать?

Но что же сделать ему, чтоб стать другим, что?

Глава 15. Ничего себе друзья!

Весь следующий день Лёня сидел на последней парте один.

Таисия Николаевна обратила на это внимание:

— Галкин, ты почему оказался там?

— Да он теперь не у меня в звене! — откликнулся Дима Шереметьев. — Он у Гусевой.

— Я знаю, — сказала Таисия Николаевна. — Но это не значит, что можно самовольно перескакивать с парты на парту. Сядь сейчас же на место.

Лёня нехотя пересел к Гроховскому.

Стас встретил Лёню без особой радости — пододвинулся, но даже не взглянул. И сидели они рядом словно чужие. Должно быть, Таисия Николаевна заметила и это — несколько раз на уроке косо поглядывала на ребят, а отпуская всех домой, попросила: