Алексей Мусатов - Дом на горе Страница 18

— Я и думать о нём не желаю! Воображала он и упрямый, как не знаю кто…

— Вот и плохо, что не думаешь. Взъелись на мальчишку… Из юннатов его почему-то грозитесь прогнать. Это вы зря! — заметила Марина. — Не так уж Костя и виноват.

…В полдень к Варе зашёл Витя Кораблёв и с таинственным видом вызвал её в сени.

— Понимаешь, какое дело… — замялся он. — Мне бы и в голову не пришло… Да девчонки-сороки… Трезвонят на весь белый свет!

— Да говори сразу, не ходи кругом да около!

— Про Ручьёва болтают… Прирос он к вашему дому. Теперь за тебя всю воду из колодца выкачает, все дрова перерубит…

Варя зло прикусила нижнюю губу, кинулась в дом, вырвала из тетради лист бумаги и написала:

«Всё это очень глупо и бессовестно. Я от тебя не ожидала. Воду за меня прошу не носить и дров не рубить — не нуждаюсь».

Витя покорно ожидал девочку в сенях.

— Отнесёшь Ручьёву… сейчас же! — Варя протянула ему записку.

Витя с большой охотой направился разыскивать Костю Ручьёва. По дороге он трижды перечитал записку, в четвёртый раз повторил её наизусть, и она ему так понравилась, что последние слова записки мальчик даже попробовал вполголоса пропеть: «Не нуждаюсь, не нуждаюсь!..»

Ручьёва он застал на «катере» вместе с Пашей, Васей и Алёшей Праховым. Приятели бурно о чём-то совещались.

Витя протянул Косте записку:

— Срочное письмо с нарочным.

— Какое письмо? От кого?

— От известного вам товарища.

Костя пробежал записку, вспыхнул, потом расхохотался:

— Варька может не беспокоиться! Это её не касается — ни вода, ни дрова…

— А кого касается? — полюбопытствовал Витя.

— Много будешь знать — скоро состаришься!

— Ага, понимаю… — ухмыльнулся Витя. — К Марине подлаживаешься? Ну, и как твоя заложенная голова поживает? Снимать не пора?

Костя побледнел, дёрнулся и почти под самым носом Вити загрёб ладонью воздух:

— Всё равно по-моему будет! Не отступлюсь! — И он показал на дверь: — А теперь топай!

Витя выскочил на улицу и с облегчением перевёл дыхание, радуясь, что его роль письмоносца закончилась так благополучно…

В эти дни, где бы ни работали молодые колхозники второй бригады — на расчистке ли полевого тока, на прополке ли конопли, — Костя с приятелями был тут как тут. Мальчики вежливо здоровались с девчатами, и не проходило пяти минут, как они уже выпалывали вместе с ними сорняки или орудовали лопатами, расчищая площадку для полевого тока.

Паша Кивачёв принялся за работу с большой жадностью, словно он долго сидел взаперти и страшно стосковался по живому делу. Он и Вася Новосёлов сразу завоевали доверие девчат и парней. Алёша Прахов, верный своим привычкам, частенько поглядывал на солнце, то и дело бегал к речке, и Косте не раз приходилось вести с ним серьёзный разговор.

Ребята, особенно Вася и Алёша, за словом в карман не лезли: они шутили, рассказывали потешные истории, отчего девчата покатывались со смеху.

Костя иногда заводил серьёзный разговор о газетных новостях, о прочитанных книгах. Три утра подряд он рассказывал девчатам «Таинственный остров» Жюля Верна и каждый раз обрывал на самом интересном месте:

— А продолжение потом, после дождичка в четверг!

Как-то раз девчата принялись уговаривать Марину:

— Нам бы таких хлопцев в бригаду! С ними работа веселее спорится… Да и трудодни им пора начислять, стараются ребята.

Марина встретила Костю в поле и, взглянув на его облупленный нос, спросила, что же теперь будет с домом Ручьёвых. Сергей занят председательскими делами, он, Костя, с утра до вечера в поле.

— Можешь проверить: на «катере» полный порядок, — ответил Костя.

— Значит, бабка Алёна хорошо хозяйничает. Доволен ты ею?

— Какая от неё помощь! — отмахнулся Костя. — Брюзжит да на ревматизм жалуется. Ей на печку пора.

— Где же тогда «порядок»? — Марина недоверчиво покачала головой. — И откуда у тебя прыть такая? Везде поспеваешь…

— Меня хватит!

С этого дня Косте и его приятелям стали начислять в бригаде трудодни.

По утрам ребята приходили на усадьбу второй бригады, получали наряд на работу, брали инвентарь и вместе с колхозниками, важные и довольные, шагали в поле.

Частенько Ручьёв и его приятели ходили с Мариной осматривать хлеба, массивы чёрных паров, семенники клевера и по дороге расспрашивали бригадира о земле, о семенах, об удобрениях.

— Неужто это вас так занимает? — удивлялась Марина и, как умела, принималась объяснять. Потом спохватывалась: — Потерпите до осени. Откроем в колхозе мичуринскую школу — вот и приходите туда.

— А нас запишут? — допытывался Костя. — Вы за нас словечко замолвите?

— Да уж придётся, — улыбалась Марина.

По вечерам девчата второй бригады, по обыкновению, возвращались домой с песнями.

Костя отдал своей команде строжайший приказ: петь всем на совесть, голосов не жалеть. Васе Новосёлову, первому школьному запевале, это пришлось по душе. Он быстро спелся с девчатами, обучил их новым песням, и в Высокове стали поговаривать, что Марина не иначе как готовит свою бригаду в хоровой колхозный кружок.

Алёша тоже пел с удовольствием, хотя девчата и зажимали порой уши от его пронзительного голоса. Только бедный Паша Кивачёв мучительно переживал Костин приказ.

— Опять молчишь? — сердился на него Костя.

— Так у меня голос ещё не народился…

— А ты подпевай!

— Песен не знаю…

— Учись! Ты понимаешь, это же тактика… нужно!

— Понимаю, — уныло соглашался Паша.

Как-то раз, когда вторая бригада возвращалась с работы, её встретили на краю деревни Фёдор Семёнович и Галина Никитична.

Подняв вверх лопаты, Костина компания отсалютовала учителям и с песней прошла дальше.

— А хорошо ребята с колхозниками спелись! — потирая щёку, сказал Фёдор Семёнович. — Ишь, как складно выводят.

— А вы знаете, кто у ребят запевала? — спросила Галина Никитична.

Фёдор Семёнович прислушался к пению:

— Как будто Вася Новосёлов. Да, да, он!

— Нет! Главный запевала Костя Ручьёв.

— Не спорь, Галина! Я голоса всех ребят отлично знаю..

— Я не о голосах…

Галина Никитична рассказала учителю о споре ребят на «школьной горе», о желании Кости Ручьёва работать и учиться в бригаде Марины Балашовой.

— Эге, — усмехнулся Фёдор Семёнович, — школьная-то жизнь тебя уже захватила!

— У меня Костины слова из головы не выходят, — призналась учительница. — И, наверное, не только в Высокове, а в любом селе такие разговоры услышишь. Ребята к жизни тянутся… Может, Костя в чём и неправ, а отмахнуться от его слов нельзя.

Фёдор Семёнович задумался.

Он вернулся из города полный сил и здоровья. Окрепшая рука твёрдо держала топор, пилу, лопату. Учитель целыми днями бродил около школы, придумывая всё новые и новые дела: здесь надо починить садовую скамейку, там выкопать яму или перестлать мостик…

Клавдия Львовна сердилась, требовала, чтобы муж берёг оперированную руку, но он был неумолим.

Затем Фёдор Семёнович решил пополнить запасы сена для козы. Жена сказала, что школьники ещё летом накосили сена вполне достаточно, но Фёдор Семёнович не послушался и, наточив косу, отправился в лес сенокосничать.

Клавдия Львовна пожаловалась Мите Епифанцеву, и вслед за учителем в лес пришло с десяток юных косарей.

Учитель попытался было прогнать их домой, но Митя твёрдо заявил, что ребята выполняют просьбу Клавдии Львовны и никуда отсюда не уйдут. За одно утро школьники вместе с учителем накосили на забытых лесных полянах столько травы, что Фёдору Семёновичу поневоле пришлось прекратить сенокос.

Истосковавшись за лето по школе, по ребятам, по земле, учитель ни минуты не мог сидеть без работы. Он закончил в школе ремонт, хлопотал о дровах на зиму, часто отлучался в колхоз. То бродил с землеустроителем по полям, то заглядывал в кузницу или на стройку электростанции, то до поздней ночи заседал в правлении колхоза.

Обычно утром из дому Фёдор Семёнович выходил в белой полотняной фуражке, в чистой рубахе, а возвращался к вечеру запылённый, в масляных пятнах или в известковых брызгах. Клавдия Львовна с досадой выговаривала мужу, что нельзя же в таком растерзанном виде показываться перед учениками, да и вообще он уже далеко не мальчишка, должен жить степенно, по строгому режиму и беречь своё здоровье.

Звучно фыркая под умывальником и посмеиваясь, Фёдор Семёнович отвечал, что за рабочий костюм ребята его не осудят, а лучшего режима дня ему не пропишет ни один врач.

После долгой разлуки со школой всё радовало Фёдора Семёновича: и плодовый сад, и пришкольный участок, и опытные делянки, и грядки. Учитель часами возился на пасеке, около ульев, осматривал посевы, беседовал со школьниками.