Эсфирь Цюрупа - Улица Зелёная Страница 18

Матвей сидел насупившись.

— Значит, она не историческая? — спросил он, вздохнув.

Прадед взглянул ему в глаза и сказал очень серьёзно:

— Не историческая. Но это очень важная грамота. Убедительная. Она убедила нашу Прабашу в том, что человек должен расти среди себе подобных… Бр-р-р… — затряс он вдруг головой, — я хотел сказать: твоя прабабушка наконец поняла, что тебя нужно пустить в детский сад. Заведующая давно предлагала ей отдать тебя, а убедить не смогла. А вот грамота — убедила. Поэтому будем считать, что это историческая грамота. И повесим её в моём кабинете под стекло. И даже ни за что не отдадим в музей.

— Ура! — закричал Матвей и запрыгал по террасе. — Я иду в детсад, ко всем ребятам!

Он скакал и прыгал, а прадед радовался. Но когда прабабушка пришла на террасу, она была грустная.

— Что ж, пусть дача стоит, как дура. Пусть человек растёт среди себе подобных. Пусть я завтра потащусь с ребёнком в поликлинику. Пусть его там будут колоть, пилить, резать, сверлить бормашиной, пожалуйста! — сказала она.

Но прадед весело подмигнул Матвею: «Не теряйся, мол, наша прабабушка всегда преувеличивает!»

Он погладил прабабушку по плечу, по её седой голове.

— Никуда тебе не надо тащиться, — сказал прадед, — поликлиника рядом, в нашем посёлке. Матвей сам сходит.

— И не будут меня пилить-резать, — утешил прабабушку Матвей. — А уколы мне уже в Ленинграде делали, я их не боюсь, даже не зажмуриваюсь. И бр-р-р-р-р-машины не боюсь. — И он поёжился, потому что как раз бормашины, которой зубной врач лечит ребятам зубы, он побаивался.

Но он решил всё перетерпеть. И перетерпел. И не дрыгал ногами, когда доктор щупал ему живот и было щекотно. И показывал горло, и говорил «и-и-и». И уши показывал. И нос. И мужественно молчал, когда зубной врач лечил ему зуб бормашиной. Ему дали все справки, которые нужны человеку, и они с прадедом пошли в детский сад, к заведующей Нине Сергеевне.

А прабабушка сидела на скамейке за бузиновым кустом и грустно глядела, как они пересекали улицу Зелёную.

А Вельзевул взлетел на ворота и, подёргивая бородой и потряхивая гребнем, в тревоге спрашивал:

«Ко-ко-ко-ко?» — «Куда, мол, вы идёте?»

А знаменитый пограничный пёс Гамбринус лежал под воротами, выставив на улицу чёрный нос, и смотрел им вслед.

Глава 10. Золотая осенняя пора

Они пришли к Нине Сергеевне и сразу сказали ей:

— Здравствуйте, мы пришли.

И прадед прибавил:

— Мы решили воспользоваться вашим любезным предложением, — и протянул ей справки.

Нина Сергеевна взяла их в руки и рассматривала их долго, с каким-то даже изумлением.

— Что-нибудь не в порядке? — осведомился прадед. — Может быть, не поставлена какая-нибудь печать или подпись?

Заведующая посмотрела внимательно на Матвея, потом на прадеда.

— Справки в порядке, — ответила она. — Но… Я ведь предлагала отдать мальчика к нам в сад в июне, в начале лета. А сейчас — август, последний летний месяц. Это вы живёте на даче долго, до поздней осени. А детский сад приезжает сюда точно на два месяца. Они уже кончились. Послезавтра все дети возвращаются в Москву.

— А я? — спросил Матвей и почувствовал, что его нижняя губа, в точности как у Капы, вытягивается совком и дрожит.

— Ну-ну-ну-ну, — сказала Нина Сергеевна и взяла его за руку крепко и потрясла её, — ты же мужчина, Матвей. Мы тебя будем ждать к нам на следующее лето. И уже не в старшую группу, а в подготовительную, которая готовит ребят к школе. Это же ещё интереснее! Приедешь к нам из Ленинграда, когда зима кончится?

Матвей молча кивнул.

Ему было грустно. Значит, послезавтра все его друзья — Панков, Дёмочкин, который всегда задумывается, и даже Пискля — уедут? И Алёна Ивановна? И Капа?

— Мы с Матвеем ещё здесь поживём целый месяц, — сказал прадед. — Мы с ним будем сажать клубнику, обрезать сухие ветки в малиннике. У нас много разных осенних дел.

Но Матвей сидел печальный.

Тогда Нина Сергеевна наклонилась к нему:

— У меня к тебе большая просьба, Матвей. Все ребята уедут, а я останусь, потому что у нас в детском саду начнётся ремонт. Кровельщики будут покрывать кровли, плотники строить спальные павильоны, чтобы будущим летом ребята могли спать на воздухе, а малярам предстоит белить потолки и красить стены во всех группах. Но дело в том, Матвей, что у нас много маленьких скамеек, стульев и столов, малярам некогда возиться со всей этой мелочью. Мы их будем красить вместе с Алёной Ивановной…

Она увидала быстрый, радостный взгляд Матвея.

— Да, да, — сказала она. — Алёна Ивановна тоже останется со мной. И Капа тут поживёт. Так что, Матвей, не поможешь ли ты нам красить?

Матвей живо оглянулся на прадеда.

— Поможет, — кивнул прадед. — Обязательно.

И вот пришло послезавтра. Приехали большие, огромные автобусы за ребятами. На радиаторе у каждого автобуса — красный флажок. Чтоб все на шоссе, в дальней дороге, знали: едут дети!

Матвей, Алёна Ивановна, Капа, прадед и заведующая Нина Сергеевна провожали уезжающих ребят. И ещё провожал их новый сторож. Да, теперь в детском саду был новый сторож. Из окошек больших автобусов глядели, махали, улыбались ребята. Все кричали прощальные слова. Стоял ужасный шум.

Панков кричал:

— Матвей, гляди, приезжай на тот год!

Пискля прыгал на сиденье и пищал:

— Тётя Мотя, приезжай!

Прадед кричал им с земли:

— Поклон от Кузьмы Фыфыча Онфиму и Даниле!

— Не высовывайтесь! — кричала Алёна Ивановна.

А Дёмочкин высунулся, помахал немножко и нечаянно задумался, глядя куда-то вверх, мимо людей. Матвей поднял голову, и все ребята из автобусов тоже стали смотреть наверх.

Там, на верхушках сосен, резвились белки. Да, да, белки!

— Вернулись! — крикнул Матвей звонко. — Они вернулись!

Маленькие рыжие зверьки гонялись друг за дружкой, сбегали по стволам вниз головой, лукаво выглядывали из хвои, вмиг взбирались наверх. Они бесстрашно, как птицы, кидались в воздух и, распластавшись, растопырив лапы, перелетали с дерева на дерево. Одна озорница с острыми ушками и пушистым хвостом сбежала по стволу, по забору и перед самым носом у огромного автобуса пересекла улицу Зелёную.

— Пошла из твоей бочки пить! — крикнул Панков Матвею.

А Капа тоненько кричала, подпрыгивая:

— Пять человек белок! Пять человек белок! Много!..

Автобусы прогудели и двинулись один за одним. Они были огромные, как слоны. Они коснулись своими спинами-крышами веток берёзы, и она уронила на них первые золотые листья. Потому что начиналась осень.

Автобусы ушли, сразу стало тихо-тихо, и на улице Зелёной от их тяжёлых колёс остались полосы раздавленной травы. А через несколько дней, в нежаркий ясный солнечный денёк, Матвей выносил из опустевшего детского сада низкие табуретки, столы и стулья. Он их ставил на площадке старшей группы.

— Это мои мебели! — командовала Капа и переставляла всё на свой лад.

— Ты неправильно говоришь, путаница-перепутаница! — смеялся Матвей из-под стола, который он надел себе на голову, чтобы удобнее было нести.

— Нет, они мои, — спорила Капа. — Они из моей младшей группы.

Алёна Ивановна принесла ведро, полное жёлтой краски. Она надела Матвею на руки большие брезентовые рукавицы, дала ему в руки настоящую малярную кисть.

— Сейчас принесу второе ведро, и начнём с тобой красить.

И ушла за вторым ведром.

А Матвей сейчас же сунул кисть в жирную, густую, как сметана, жёлтую краску и…

Как буря, как ураган налетело на него желание сию минуту, сейчас, немедленно покрасить всё на свете! Чтоб блестело! Чтоб всё сделалось новым, чистым, покрашенным! Чтоб стало красиво для всех людей, для всех детей!

Покрасить что-нибудь большое, огромное!

И он, не слушая тоненьких призывов Капы, потащил ведро — красить забор. Он размахивал кистью, и жёлтые капли летели с неё на зелёную траву и ложились, как маленькие осенние листья.

Вверх-вниз, вверх-вниз, буль — в ведро! И опять — вверх-вниз по вылинявшим зелёным доскам забора, и они делаются жёлтыми, светлыми, будто облиты солнечным светом.

Но прибежала Алёна Ивановна:

— Что ты, что ты, Матвей! Забор покрасим весной. А сейчас надо детскую мебель! Нельзя же вносить такую мебель в чистые, выкрашенные комнаты!

Стали красить низенькую мебель. А это тоже замечательное дело. Ведь каждому стулу, даже самому маленькому, нужно покрасить четыре ноги, четыре перекладины, и донышко, и спинку!

В чистом небе над улицей Зелёной летел перезвон молотков — это кровельщики покрывали крыши серебряными листами. Визжали рубанки и стучали топоры — это плотники ставили павильоны, чтоб ребятам спать на воздухе. И во всех опустевших комнатах детского сада трудились маляры, из хоботов механических пульверизаторов краска белой метелицей летела по потолкам…