Александр Лебеденко - Первая министерская Страница 18

Впрочем, в доме Гайсинского все окна открыты. Рахиль не выносит духоты. Она открывает окна с обеих сторон.

Пусть лучше будет сквозняк. Какая беда? Уже тепло, и это уже не сквозняк, а ветер. Ну, а если сквозняк?.. Говорят, у нее процесс. Ну, а если процесс, то чем скорее, тем лучше… А пока можно сесть у окна, у того, которое выходит к зеленому борту церковного холма, и дышать свежим воздухом.

Вот и сейчас она сидит и смотрит вдоль переулка, где пыль серебрится на солнце, словно это не пыль, а потемневший снег.

И вдруг:

— Ой, какая роскошная коляска! И сколько пыли! А кучер в желтой рубашке. Кто это так ездит?

— Где коляска? — высунулся в окно и Миша.

Даже старый Гайсинский поднял голову и перестал мотать иглою с длинной черной ниткой. Говорить он не мог: у него во рту пачка булавок. Теперь он слушал, а в окно несся стук мягко идущих колес, звон бубенцов и серебряный шорох сбруи.

— Это кто-нибудь с Днепра. Только почему здесь, а не по мостовой? Наверное, дороги не знает…

— Тпр-р-р-р-р… — выпятил губы кучер и осадил коней у самых окон.

— Ой, папа, это к нам! — закричал Миша. — Это, может быть, к тебе богатый заказчик?

Старый Гайсинский выплюнул в руку булавки, поправил очки, но сейчас же отправил все булавки обратно в рот и махнул рукой, словно хотел сказать: какой там богатый заказчик!.. Гайсинский давно уже перестал ждать богатых заказчиков.

— Здесь живет гимназист Гайсинский? — спросил громко кучер.

— Здесь. А зачем он вам нужен? — спросила Рахиль.

— Пускай собираются. Приказано отвезти их в Отрадное.

— Меня? В Отрадное? — удивился Миша.

— Так точно. Не дадите ли, барышня, стаканчик воды?

Миша вынес кучеру стакан воды на блюдце. Кучер выпил, крякнул и вытер губы манжетой своей щегольской рубахи.

— Жара, как летом. Садитесь, паничу, поедем!

— А зачем мне туда ехать?

— Не могу знать. Сам барин приказали. И чтоб сейчас же вас привезти.

— Ничего не понимаю, — развел руками Миша.

Он вошел в дом и спросил отца, ехать ли ему в имение Козявки или не ехать?

— Что значит — не ехать? — сказал Гайсинский. — Разумеется, надо ехать. Даром лошадей присылать никто не станет. Савицкий совсем не такой человек, чтобы без нужды звать к себе сына бедного еврея.

— Хорошо, я поеду, — сказал Миша, — хотя, убей меня бог, я не знаю, зачем это нужно.

На самом деле ему ужасно хотелось проехать по городу в этой роскошной коляске, развалившись на ярких ковровых подушках.

Кони летели размашистой рысью по укатанной дороге. Позади вздымалось длинное, медленно тающее облако пыли, но впереди над полями синел прозрачный предвечерний воздух, и солнце, набухшее и покрасневшее, уже готово было коснуться линии горизонта.

Кони, вздрагивая, остановились перед крыльцом одноэтажного дома, и казачок [7] в украинской рубахе и синих шароварах открыл зеркальную дверь. Миша взбежал по ступенькам и по пушистой дорожке вошел в полумрак передней.

— Направо… в кабинет пожалуйте! — шепнул ему казачок, и от этого шепота, от темнеющих провалов зеркал по стенам, от блеска мраморных колонн стало Мише не по себе. Словно он вошел в какое-то таинственное место, где живут сильные и злые люди. Сердце Мишино забилось, как колокольчик в руках гимназического сторожа Якова.

Полумрак царит в большом круглом кабинете. Только у окон освещенное место. Здесь у стола, на котором можно было бы поместиться целому оркестру, стоит плотный человек в синем костюме. Он протягивает Мише мягкую большую руку и говорит:

— Садитесь, молодой человек.

Миша садится в кресло. Кресло внезапно уходит под ним куда-то вниз, и Мише кажется, что он проваливается сквозь землю. Миша мгновенно вскакивает на ноги.

Кресло на месте… Это мягкие пружины кресла сыграли с Мишей шутку. Теперь Миша решает, что вообще все это гораздо проще, чем кажется. Он тут же уверенно садится в глубину уютного кожаного кресла.

— Вы, вероятно, догадываетесь… зачем я… послал за вами? — Савицкий раскуривает сигару.

— Я… Нет… я совсем не догадываюсь.

Опять налетает неуверенность, и сумрак из глубины комнаты плывет к окну.

— Разве вам ничего не говорил ваш классный наставник?

— Нет, ничего.

— Значит, он не успел. Ну, это безразлично. Видите ли, вам, вероятно, известно, что мой сын проходит курс гимназических наук не очень успешно. Он не лишен способностей, но слишком ленив и, пожалуй, несколько избалован… Приходится признаться. Словом, без помощи репетитора ему с экзаменами не справиться. И вот вашему классному наставнику, мнением которого я дорожу, пришла в голову мысль, вместо того чтобы брать Коле репетитора-студента или восьмиклассника, попробовать заниматься вдвоем с каким-нибудь успевающим товарищем-одноклассником. Господин Горянский, на основании опыта, полагает, что такие совместные занятия дают замечательные результаты. Я не прочь попробовать. Выбор наш мы остановили на вас. Вы прекрасно учитесь, вам не помешает некоторый заработок, а Коля сказал, что он согласен заниматься с вами, так как вы, по его словам, «все знаете». Так вот. Согласны вы заниматься с моим сыном в течение всех экзаменов и часть лета, если у Коли будут передержки? Вам будет предоставлена отдельная комната и полный пансион, либо же вас будут привозить из города каждый день на несколько часов. Как вам удобнее.

Удивление возрастало. Миша знал, что ему рано или поздно придется давать уроки. Он ждал этого времени с трепетом. Он знал, что все хорошие ученики, дети несостоятельных родителей, в старших классах сами содержат себя. Но он не мечтал получить уроки раньше шестого-седьмого класса. А это было бы так замечательно — иметь свой собственный заработок! Помогать отцу и сестре. Но заниматься с Козявкой, злым и тупым мальчишкой! Нет, лучше не надо заработка, не надо денег!..

— Коля, как я уже сказал, ленив, — продолжал Савицкий. — С ним придется тратить много усилий. Тут часом-двумя не отделаешься. Вам придется с ним заниматься часа три-четыре. Я предлагаю вам пятьдесят рублей в месяц. Это большая сумма, но я надеюсь, что вы приложите все усилия к тому, чтобы втянуть моего сына в занятия.

Щеки Миши вспыхнули. Пятьдесят рублей! Отец не зарабатывает столько денег. Да об этом будет говорить весь город! Отец сойдет с ума от радости!

«Разве я имею право отказываться? — взволнованно размышлял Миша. — Наконец, заставить учиться лодыря — это же благородная задача!»

— Так я надеюсь, вы не будете возражать против такого опыта, — сказал, вставая, Савицкий. Он считал разговор законченным. Ему и в голову не приходили Мишины сомнения. Миша тоже встал.

— Хорошо. Я не знаю… Но я попробую. Я очень вам благодарен за доверие…

— Ну, вот и ладно, — радушно улыбнулся хозяин. Он ласково подталкивал Мишу впереди себя, и Миша оказался на веранде, которая выходила в большой, но еще не разросшийся сад. Здесь за столом сидело множество народу — нахлебники, гости и приживальцы этого помещичьего дома. Хозяйка, мать Козявки, круглая, краснолицая, в открытом летнем платье, председательствовала у блистающего мельхиорового самовара…

— Папа, ты знаешь? Я даю уроки Савицкому! — ворвался Миша в комнату, где уже собирались спать. — Мне платят пятьдесят рублей… и меня поили чаем. Я ел розовое варенье. Настоящее розовое варенье из розовых лепестков. Ты слышал когда-нибудь о таком варенье? И мне там отвели отдельную комнату. Так эта комната — как весь наш дом. И в комнате есть стол, соломенные кресла…

— Подожди, подожди, — перебил Гайсинский. — Кто тебя гонит, куда ты спешишь? Какие пятьдесят рублей? При чем тут розовое варенье?

Миша долго рассказывал о том, как разговаривал с ним Савицкий, какие у него в доме большие, во всю стену, зеркала, что стояло на столе, и что ели гости и с ними сам Миша, и какой костюм был надет на Савицком, и какие предательские кресла в его кабинете. Старик Гайсинский и Рахиль слушали рассказ Миши, как будто здесь сидел не гимназист, съездивший в имение помещика в восьми километрах от города, а как будто бы это передавал свои впечатления путешественник, вернувшийся из далеких стран, чужих и незнакомых.

Занятия с Козявкой оказались делом непростым и нелегким. Сначала Миша решил было жить в Отрадном и ездить в город в дни экзаменов, но вскоре он потерял вкус к пребыванию в богатом поместье.

Было приятно спать на пружинной постели с прохладным, крепко наглаженным бельем. Утром в комнату приносили парное молоко и еще горячие сдобные булочки с тающим сливочным маслом, сочную, упругую ветчину, которую нужно было жевать, чтобы рот наполнился вкусным питательным соком. За обедом Миша пробовал незнакомые до сих пор острые пряности, вечером пил чай с клубничным вареньем и крыжовником. В свободные часы можно было резвиться по бесконечным дорожкам сада, который спускался к озеру, заросшему желтыми кувшинками, водяными лилиями и кивающим по ветру камышом.