Лидия Чарская - Том 19. Белые пелеринки Страница 18

— Ваше Высокоблагородие, Инночка, барышня, не огорчайтесь! Ну, пущай вас вроде как бы "под ружье"[6] поставили либо на часы сверх очереди. Ничего. Все образуется, все пройдет. Не кручиньтесь больно много. Дите малое без наказания не вырастить. А вы бы, Ваше Высокоблагородие, чин чином у начальницы-то, начальница она али заведующая вам, что ли? Пошли бы да смиренненько прощения бы и попросили, уж куды как хорошо было бы! Пойди, дитятко, не гордись, попроси Инночка, Ваше Высокоблагородие прощения у синей-то барышни, а?

Заскорузлая рука старого солдата гладила чернокудрую головку девочки, а глаза любовно и ласково заглядывали в ее лицо.

И под этим мягким ласковым взором снова растопилось сердечко Инны, и снова всепрощением и теплом хлынуло в ее смятенную душу. Она улыбнулась старому солдату, кивнула ему и через минуту стояла уже перед госпожой Бранд.

— Простите меня, фрейлейн, простите меня! — смущенно пролепетал ее тихий голос.

Наставница строго взглянула на нее.

— Я прощу тебя только тогда, когда тебя простит Лина! Проси же прощения у нее! — резко отвечала она.

Что, или ослышалась Южаночка? Или слух обманул ее? Просить прощения у Фальк, ненавистной противной Фальк, только что оскорбившей ее милого славного Сидоренко! О, никогда, никогда в жизни!

— Никогда в жизни! — вырвалось у Инны. — Никогда! Никогда! Никогда!

— В таком случае становись на прежнее место и стой там, пока не окончится прием!

Не произнося больше ни слова, Южаночка вернулась на середину залы, подошла к своему другу и, крепко сжимая руку старого денщика, тихо, чуть слышно прошептала:

— Я просила, но… но она требует слишком большой жертвы, милый мой Сидоренко! Слишком большой, я не могу исполнить ее.

— Ну и охота тебе киснуть из-за такого пустяка! Вот невидаль, подумаешь, постоять у всех на виду в приеме. Брось думать об этом. Давай лучше поиграем в снежки, а пока, дай, душка, я поцелую тебя, — и Гаврик обняла подругу.

— И я тоже, и я тоже хочу поцеловать тебя, Инна! — говорила Даня-Щука.

Они втроем стояли на небольшой площадке, покрытой снегом. С двух сторон — сугробы, с третьей — стена веранды, с четвертой — утоптанная дорожка в глубь сада.

Час приема кончился, девочек повели на прогулку. Теплый, ласковый февральский денек веял предвесенним дыханием… Всюду начинал уже стаивать снег. Сугробы взбухали и чернели. Там и тут, отколовшиеся от водосточных труб, валялись льдинки.

— Ах, хорошо! Хорошо! — восхищалась Гаврик.

— Дивно хорошо! — одобрила Даня. — Правда, Южаночка, чудесный денек!

Инна только раскрыла губы, чтобы ответить, как зафыркала от большого снежного комка, ловко пущенного в нее Гаврик и попавшего ей прямо в губы.

Вмиг закипела снежная война.

Гаврик, Верховская и Южаночка словно с цепи сорвались. Забыто было недавнее горе.

— Разве вы не знаете, mesdames, что нам запрещено играть в такие мальчишеские игры, — услышали все знакомый голос.

И фигура Лины Фальк, укутанной в тяжелую клоку, с увязанной шарфом головою, выросла перед играющими.

— Проваливай! Проваливай! Доносчица! — крикнула ей Гаврик и, забрав огромный слиток снега, покомкала его и неожиданно пустила в лицо Фальк.

— Как вы смеете, Гаврик, я тете скажу! — завизжала белобрысая Лина.

— Пожалуйста, сколько влезет и тетеньке, и бабиньке, и всем родственникам, чадам и домочадцам, — захохотала шалунья, приготовляясь повторить свой маневр.

— Эй, берегись, Фальк, — крикнула в свою очередь Верховская, пуская комок в сторону зазевавшейся Инны.

— Бац!

Новый взрыв смеха, неподдельного, искреннего и чистого, как серебро.

И едва успевает Южаночка отряхнуться, как второй заряд, сильнее первого шлепнул ее в лицо и залепил глаза.

— Ага, вот вы как! Двое на одну, постойте! — ничего не видя от снега, запушившего ей веки, она быстро наклонилась, не глядя загребла полную пригоршню из сугроба. Что-то твердое попалось ей под-руку, но Инна не имела времени размышлять, что это было.

— Раз! Два! Три! — и, размахнувшись, она послала свой снаряд по тому направлению, где по ее мнению должны были находиться ее противники.

Пронзительный вопль огласил сад.

— Что это? О, Боже! Что случилось?

Лицо Южаночки с текущими по нему мокрыми ручьями стаявшего снега обращалось в ту сторону, откуда вырвался крик. Слипшиеся ресницы раскрылись.

На снегу лежала Фальк. Она рукой зажимала правый глаз, и отчаянный вопль рвался из ее груди.

— Фальк! Фальк! Что случилось? Что с тобою? — Даня и Гаврик бросились к девочке с испуганными лицами и старались ее поднять.

— О-о! Глаз! Мой глаз! Больно-больно, — вопила Фальк.

А с дальней аллеи уже спешила госпожа Бранд, еще издали заметившая что-то неладное. Со всех сторон сбегались девочки, привлеченные дикими воплями Фальк.

— Что? Что случилось? Дитя мое? Дитя, Лина! О, скажи хоть слово! Одно только слово скажи, дитя! — шептала Эмилия Федоровна, опускаясь перед племянницей на колени. — Хоть одно слово, Лина, слово! — молила она.

— Глаз! Глаз! Мне выбили глаз! Я слепая! О, больно, больно, больно! — простонала Фальк и разразилась новыми воплями.

Дрожь ужаса пробежала у всех от этих слов. "О, какое несчастье!" — шептали потрясенные девочки, прижимаясь друг к другу.

Сама же Бранд, точно обезумела в эту минуту. Она ослепла! Ей выбили глаз! "О, Боже! Боже!", — крикнула она и вдруг, увидя Инну, кинулась к ней, схватила ее за плечи и, тряся изо всей силы, заговорила, сверкая иступленными от ужаса глазами:

— Говори же! Говори, как все это случилось. Говори же! Говори! Ты была здесь! Ты была здесь? Говори скорее?

Но Инна едва ли могла произнести хоть слово.

Гаврик выступила вперед и сбивчиво заговорила.

— Мы играли в снежки: Палтова, Верховская и я. А она, Фальк, подошла к нам. Нельзя, говорит, нельзя это. Мы кидались снежками. Вдруг она, то есть Фальк, как закричит, схватилась за глаз, упала, и больше я ничего не знаю.

— Больно! Больно! Доктора! Доктора мне скорее, — сорвался с губ Лины стон.

— Крошка моя! Сейчас! Сию минуту! Помогите мне, дети, поднять ее и отнести в лазарет! Вы, старшие, ради Бога! У меня самой руки и ноги отказываются служить!

— Сейчас, не беспокойтесь фрейлейн, мы все сделаем! — послышались ответные голоса, и несколько воспитанниц старшего класса приблизились к простертой и стонавшей на снегу Лине, подняли, осторожно взяв на руки, понесли по аллее.

Госпожа Бранд кинулась было следом, но вдруг остановилась как вкопанная. Ее глаза заметили нечто, лежащее на снегу, и все сразу стало для нее ясным. Она подняла предмет и поднесла к глазам. То был осколок льда.

И не одни только глаза Эмилии Федоровны смотрели теперь на ее неожиданную находку. Южаночка тоже не могла оторваться от куска льда. И ужас захватывал теперь все ее существо.

Теперь разъяснилась в душе девочки смутная разгадка. Господь Великий и Милосердный! Из-за нее искалечена несчастная Фальк. Ведь этот осколок и был тот твердый предмет, который она по ошибке захватила вместе со снегом в разгаре снежной битвы! О, какой ужас! Какой ужас!

Инна бросилась к госпоже Бранд, схватила ее за руки и в забывчивости иступленно закричала:

— О, это я виновата! Я виновата… я одна, но я не хотела! Честное слово! Я, думала, снег… И вдруг твердое что-то. Не было времени рассуждать. Я в Гаврик хотела, а она… Не нарочно… А осколок в глаз попал, в самый! О Господи! Господи! Что теперь! — И она схватилась за голову и взглядом, полным отчаяния и муки, впилась в лицо классной дамы.

Глаза Бранд раскрылись широко… И она поняла все ясно теперь. Щеки ее побледнели, губы дрогнули, и она заговорила шепотом, так как голос отказывался ей служить.

— О, дрянная! О, жестокая! О, бессердечная девчонка! Кто поверит тебе, что ты не нарочно сделала это! О ты! Ты так завидовала Лине. Ты ненавидела ее. Ты сегодня уже готова была искалечить ее в приеме, не подоспей я вовремя, и вот ты сейчас исполнила задуманный тобой предательский план. Ты нарочно швырнула куском льда в лицо Лины, желая если не изуродовать ее, то причинить ей неприятность и боль. О, ты — маленькая преступница, ты — зло класса, и тебе нет места больше среди подруг. Ты нравственно портишь одних и уродуешь, калечишь других! Ступай за мною!

Госпожа Бранд схватила за руку ошеломленную Инну и повлекла ее следом за Линой и старшими воспитанницами.

Комната с белыми известковыми стенами. Высокое окно на дальний уголок двора, дверь в лазаретную прихожую, постель у левой стены с прибитой к ней черной доскою, ночной столик, два табурета, кожаное кресло — вот и все, что составляло обстановку теперешнего Южаночкиного помещения.

Прошло более суток, как Эмилия Федоровна привела сюда девочку и пояснила лазаретной даме, что воспитанница Палтова пробудет здесь до тех пор, пока не раскается в злом умысле против подруги.